Нерушимый-10 - Денис Ратманов
— Огласите весь список! — крикнул кто-то чуть не плача, голос я не узнал — не со всеми довелось тесно пообщаться.
Кокорин напрягся, его губы шевелились, будто он читал молитву. По меркам футболиста он уже немолод, и это его последний шанс блеснуть. Оставить свой след — вот чего ему хотелось больше всего на свете. И если бы Непомнящий слышал его желания, если бы был уверен в готовности работать, если бы ощутил эту решительную ярость, то точно взял бы Саню, наплевав на все.
Сэм жевал губами, ерзал и чуть не плакал, но то, что его не взяли в сборную — ожидаемо, я особо не надеялся на такое чудо.
— Алмазбеков.
Кокорин подался вперед, едва не выдрав подлокотники. Я искренне болел за него. Он опытный и крутой, он может, если хочет, и он — хочет!
— Гонгадзе.
Рот Сэма превратился в полумесяц рожками вниз. Только не реви, брат! Я дотянулся до него через стул оцепеневшего Микроба, похлопал по спине…
— Самат Бекханов!
Самат распрямился огромной и весьма корявой пружиной. Затанцевал на месте, потрясая ручищами над головой и шатая ряды стульев, поднял Микроба, как котенка, и прижал к себе. Тот зашипел и уперся ему в грудь.
— Руслан Топчи! — объявил Непомнящий.
Теперь поднялся Микроб и, отбивая дробь руками о спинку стула, прокричал:
— Ура-а! За-Топ-чи! За-Топ-чи!
Полминуты, и уже весь зал скандирует:
— За-Топ-чи! За-Топ-чи!
А Руслан ошалело улыбается. Его взять в сборную нужно за одну фамилию, которая — готовая кричалка. Кузьмич поулыбался вместе с нами и продолжил оглашать список:
— Ильзат Ахметов. Виктор Цыганков.
Фамилия Кокорина прозвучала последней. Мы с ним выдохнули одновременно, улыбнулись друг другу, и я протянул руку, которую Саня сразу же пожал. Денисов взъерошил его волосы и сказал:
— Ну как же мы без этого: «Далеко, далеко…»
Грянул смех. Мы и не заметили, что объективы камер направлены на нас, журналисты жадно впитывают чью-то радость и чью-то боль. Полозенков, вон, сжал голову и покачивается из стороны в сторону. Шухрат Алимов сидит неподвижно.
Одиннадцать человек счастливы, четырнадцать — несчастны, остальные — пятьдесят на пятьдесят. Зобнин, вон, дуется, он рассчитывал на основной состав. Сэм и Цыганков танцуют между рядов.
— На этом объявляю наше собрание закрытым. Товарищи, спасибо за участие в сборах, надеюсь, они были для вас полезны, и мы с вами увидимся еще неоднократно, — сказал Непомнящий и повернулся к столику, где сидели тренеры и самым довольным выглядел Тихонов.
Вместо того, чтобы расходиться, журналисты устремились к нам, взяли нас в кольцо, блокировав выходы. Ругнувшись, Микроб рванул прочь, перепрыгивая через спинки стульев и побивая рекорд бега с препятствиями.
Радостно улыбаясь, Сэм направился к журналистам, готовый общаться, но их он не интересовал, они пытались отловить футболистов основного состава. Молодежь с радостью шла на контакт, Денисов с Акинфеевым и Кокорин пытались вырваться из окружения так же, как Микроб, через спинки сложенных стульев, но не перепрыгивая их, а переступая. А вот лучащийся радостью Дзюба с удовольствием принял удар на себя и собрал вокруг себя кольцо журналистов.
Тренеров тоже окружили.
К счастью, никто мною не заинтересовался и, чтобы не попасть в засаду на лестничной клетке, я поднимался на лифте вместе с ветеранами. Приобняв Кокорина за плечо, Денисов говорил:
— Не бери в голову, Сань. Скорее всего, это решение… Ну, что тебя назвали последним — это в воспитательных целях. Ну, ты понял.
— Ага, типа чтобы много о себе не воображал, — согласился он. — Типа незаменимых нет и все такое.
Акинфеев посмотрел на меня оценивающе, будто пытался просканировать взглядом и понять, превзошел я его в мастерстве или нет. Ему сорок, его футбольная карьера скоро завершится. Скорее всего, как в нашей реальности, он станет тренером. Но пока, как и Кокорин, Игорь мечтает оставить яркий след в советском футболе, совершить подвиг, как в нашей реальности — отбив пенальти.
С одной стороны, понятно это рвение бывалых, у нас, молодежи, вся жизнь впереди, у меня — как минимум двадцать лет вратарской карьеры, но с другой — душа рвалась в бой: выпустите на раму! Я смогу! Я как покажу высший класс! Я — стена, мышь не просочится, не то что мяч.
Я нашел в себе силы сказать:
— Игорь, поздравляю!
Наверное, мои слова прозвучали искренне, он кивнул и вроде как расслабился.
— В Игоре Денисове не сомневался, в Александре тоже. Капец удивился, что ты не в основном составе.
Кокорин благодарно кивнул. Как же ему важно, чтобы в него верили!
— Иди сюда, между Игорями встань, — предложил он.
Лифт раскрыл створки, и мы высыпали на втором этаже.
— Загадай желание, чтобы в следующий раз пойти в основной состав, — посоветовал Кокорин. — Так и будет! Из Акинфеева песок уже совсем посыплется, а из Денисова так ваще…
Опорник сборной погнал хохочущего Кокорина подзатыльниками, они вошли в клинч. Поборовшись, они разбежались, потом я сфотографировался между Игорями, меня сменил Кокорин, я снял его, понимая, что он загадал: играть и забивать!
— Давайте, мужики! — махнул рукой Денисов. — Встретимся в автобусе.
Только в номере я понял, что не отчитался перед Риной, написал: «Взяли вторым номером». Ответила она сразу же: «Верю, что это временно. Парни? Сэм?»
За Микроба она, видимо, не переживала.
«Скамейка», — написал я.
«Расстроен?»
«Есть немного. Но это закономерно, хоть и неприятно. Дома буду после десяти. Дождешься?»
«Конечно».
Потом я написал Витаутычу, Димидко, парням из «Титана», улегся на кровать, чтобы разложить мысли по полочкам, как в дверь постучали.
На пороге стояли надутый Микроб и Сэм, переминающийся с ноги на ногу и радостно скалящийся. Федор протопал к стеклянному журнальному столику и плюхнулся на стул. Если бы так сделал Сэм, стул бы сел на шпагат.
— Будем, как дебилы, штаны на скамейке просиживать, когда наши играют, — проворчал Микроб. — Вот как они без нас?
— Так ЧМ и Лига Европы не совпадают, — утешил его я.
— Есть же чемпионат СССР, там все совпадает, — поймал ворчун-волну Микроб.
— Это да. Но и другие команды отдали в национальную сборную лучших игроков — прорвемся! — не согласился я.
Микроб так и остался надутым, он будто бы распространял дурное настроение.
— Ты-то
