Старуха 3 (СИ) - Номен Квинтус
Сталин встал, проводил Веру до дверей, посмотрел ей вслед — а когда за ней закрылась дверь в приемную, он подошел к двери в комнату отдыха:
— Все слышали? Теперь, Валентин Ильич, вам уже не быть ее заместителем. Но если она что-то вдруг попросит…
— Обеспечим. Только не спрашивайте откуда и как, — усмехнулся товарищ Тихонов. — Вот умеет же Старуха убеждать! Я могу быть свободен?
— Работайте, постановление в письменном виде вы получите уже через час. И этот час — да, можете отдыхать. Боюсь, этот отдых вы скоро будете вспоминать как лучший час в вашей жизни: Лаврентий Павлович принес очень интересную информацию. Из-за границы, вот, возьмите почитать пока…
Глава 1
Впервые за очень много лет у Веры получился настоящий отпуск, и оказалось, что она и понятия не имела, как этот отпуск можно использовать. Откуда-то у нее промелькнула мысль, что «хорошо бы в Египет слетать или в Таиланд», но она лишь посмеялась над очевидной глупостью такой дурацкой идеи. А вот насчет именно слетать…
На «личном самолете» Веры двигатели поменяли как раз в начале мая. Мысль Сталина передать «доводку» мотора товарищу Микулину обеспечила довольно неплохой результат: Александр Александрович и в самом деле смог довести мощность мотора до величины даже немного выше тысячи двухсот сил. Однако на Верин самолет эти моторы не поставили, а оставили «автомобильные»: парни с ГАЗа ей объяснили ситуацию буквально в двух словах и Вера (да и Владимир Михайлович) им поверили. Микулин действительно смог мощность сильно увеличить, но для этого ему пришлось мотор «загнать» в очень жесткие режимы работы и ресурс мотора едва достигал двухсот часов — а «автомобильный» работал всегда в довольно «мягких» условиях и пока что «официальный ресурс» его составлял тысячу часов, а «по факту» он мог проработать без малейших замечаний и вдвое дольше. И еще столько же — «с замечаниями», то есть вероятность того, что мотор просто откажет в воздухе, была близка к нулю…
И на этом самолете можно теперь было летать очень далеко. Не в смысле «без посадок», все же запас бензина, который помещался в баки, давал возможность летать примерно на полторы тысячи километров — но сейчас аэродромы той или иной «приличности» были выстроены в каждом городке НТК, и на каждом запасы бензина всегда были в наличии — а у Веры родилась идея провести отпуск именно в таких городках. Ей просто было очень интересно самой поглядеть, насколько теперь отличается Советский Союз (и его промышленность) от того, что она видела в «прошлой жизни». И начала свое путешествие Вера с посещения Краснозаводска.
Честно говоря, она и сама не очень поняла, почему после выхода из Кремля она направила свой автомобиль не к дому, а на Ярославское шоссе, а осознала, куда она собственно едет, лишь проезжая через Сергиев. И краем сознания отметила, что город все же не переименовали в честь никогда в нем не бывавшего ставленника Троцкого Вольфа Лубоцкого: вероятно, Лаврентий Павлович кому-то передал составленный Верой список «тайных троцкистов»…
В Краснозаводске Веру посетило ощущение, что она совершенно напрасно сюда приехала: ну, увидела еще раз своего мужа из «прошлой жизни», перекинулась несколькими словами с «настоящей Верой Андреевной». Порадовалась, что у «настоящей» ребенок родился: вероятно, ей самой «тогда» для этого не хватало как раз стабильной работы, нормального жилья и спокойной жизни, когда не нужно бояться за свое будущее и будущее своих детей. Очень порадовалась, когда ее… то есть муж Веры Андреевны с гордостью (хотя и шепотом) сообщил, что его жена получила в апреле орден за разработку нового патрона для миномета: в нем использовалась почти полностью сгораемая гильза (ну а то, что идею такой разработки «настоящей» Вере Андреевны рассказала Вера, он просто не знал). Но когда она поехала обратно в Москву, ей овладела грусть. Легкая такая грусть…
С самой первой минуты после того, как Вера осознала, что же с ней приключилось, она рассматривала возможность «встречи с собой» удивительно спокойно. И так же спокойно воспринимала вероятность «встречи с мужем» — просто потому, что ее муж погиб на полигоне, погиб после многих лет совместной жизни, именно их жизни, со всеми их печалями и радостями. А этот — он уже не воспринимался как «ее мужчина», он был «просто похож на мужа в молодости» — но все же чувство печали от осознания этого никуда не делось.
И Вера вдруг вспомнила, как ее муж — именно её — принес домой где-то добытый восьмитомник Тагора. Тогда Вере Андреевне делать было вообще совершенно нечего, она уже второй год просто сидела на пенсии, изображая домохозяйку — и с большим удовольствием читала все, до чего могла дотянуться. А вспомнила она об этом скорее всего потому, что точно такое же чувство печали ее охватило при чтении одного из романов великого бенгальца. Вера даже вспомнила, как она открыла этот том, и как она читала последнее письмо Лабаньи. И даже «увидела» страницы книги с напечатанным текстом…
И, неторопливо катясь по почти пустой дороге, Вера даже начала вслух «читать» стихотворение:
— Слышишь ли шорох летящего времени? Вечно его колесница в пути…
А когда она дошла до середины стиха, в ушах ее внезапно зазвучала незнакомая музыка. То есть точно незнакомая, очень какая-то «восточная». Но слова стихотворения очень точно ложились на эту мелодию, и Вера теперь не читала стих, а пела песню — причем «хором» со звучащим в голове мужским голосом. Это ее тоже немного удивило, ведь это было прощальное письмо девушки, и мужской голос казался неуместным — но почему-то он Вере показался очень «естественным»…
Музыка в голове закончилась задолго до окончания стихотворения, но девушка настолько сильно впечатлилась тем, что «услышала», что пропела возникшую в голове песню еще несколько раз — и почему-то это полностью развеяло ее грусть. А вместо грусти возник какой-то невероятный азарт, так что Вера даже до Москвы не доехала, свернула в Пушкино: там у НТК был небольшой завод по производству электромоторов и, как положено, при заводе имелся клуб. А в клубе в обязательном порядке стоял рояль…
То есть рояля не было, там стояло какое-то пианино — по крайней мере Вера на это надеялась. Однако ей очень повезло: в Пушкинском клубе и пианино имелось, и даже настоящий рояль, причем очень хороший. Правда об этом Вера узнала не сразу: когда она сунулась в клуб, ее на входе резко притормозила вахтерша:
— Куда? Сегодня кино нет, и нечего тут шляться!
Однако после демонстрации удостоверения «руководителя химического управления НТК» и сообщения о том, что Вере не кино нужно, а пианино, бабка смилостивилась, и даже рукой указала:
— Вон там учительница музыки наша сейчас с учеником занимается, к ней идите, пианинами она у нас распоряжается. И если она разрешит…
Когда Вера подошла к указанной двери, из нее вышла молодая девушка, провожающего мальчишку лет десяти:
— Ну вот видишь, у тебя уже все получается. Завтра снова после школы приходи, я скажу, чтобы тебя пропустили — а в конце месяца ты даже на концерте музыкальной школы выступить сможешь. Если, конечно, заниматься усердно будешь… Девушка, вы что-то хотели?
— Да, мне нужен рояль… или хотя бы пианино какое-нибудь. Мне в голову мелодия пришла, хотелось бы ее записать чтобы не забыть…
— Вы музыкант? Композитор?
— Нет, но… можно к пианино подойти? На рояле я когда-то играть училась, не сломаю инструмент.
— Пианино… у нас оно не очень хорошее. Я, конечно, стараюсь за ним следить, но строй буквально за пару дней теряется. Подождите минутку, я ученика провожу… у нас в зале есть очень неплохой рояль. Ямаха, правда, но он действительно неплохой.
В свое время Вера, как и положено «благородной девице», музыке обучалась. И обучалась неплохо, освоив не только рояль и мандолину, но и скрипку, и даже лютню: в Германии почему-то лютни в начале двадцатого века получили «вторую молодость». Но «в прошлой жизни» в СССР для нее доступно было лишь пианино, и как она радовалась, когда в новую квартиру муж притащил пианино фабрики «Заря»! То есть радовалась тому, что «хоть что-то» удалось приобрести — но после гибели мужа пианино так и пылилось в комнате…
