Хамелеон 2 (СИ) - Буланов Константин Николаевич
— А при чем тут Константин Брониславович сейчас? Он же вовсе погиб еще летом! — слегка отстранившись от своего мужчины, повернулась к нему Настя, чтобы видеть, как его глаза, так и лицо. Для лучшего, так сказать, восприятия информации и отслеживания реакции.
— Он-то погиб. Но дело его живет и пока даже здравствует. И я сейчас говорю не только о его непосредственных служебных обязанностях, связанных с формированием танковых и механизированных войск. Пойми, милая. Люди его положения, возможностей и, если хочешь, политического веса, так или иначе, принадлежат к какой-либо группе лиц, отстаивающих собственные интересы на уровне наркомов и даже центрального комитета партии. Это аксиома! Иначе там, — ткнул он пальцем в потолок, — не выжить. Мигом набросятся со всех сторон и сожрут, как касатки зазевавшегося кита. Если уж даже меня, по факту — простого инженера-недоучку, то и дело шпыняли в хвост и в гриву по навету руководителей конкурирующих конструкторских бюро, чтобы я не мешал им тянуть одеяло на себя, представь себе, с каким сопротивлением приходилось ежедневно сталкиваться тому же Калиновскому на его-то уровне ответственности! Или ты полагаешь, что все в армии, и не только в армии, поддерживали именно его воззрения на формирование нового облика вооруженных сил СССР и потребную для того технику? А, соответственно, и развитие потребных для того производств. Нет, конечно! — не дожидаясь, пока супруга даст хоть какой-нибудь ответ на поставленный вопрос, сам же и ответил на него Геркан, не забыв при этом даже фыркнуть для пущего эффекта. — Так что, точно так же, как Калиновский прикрывал меня, тем самым давая возможность реализовывать мои задумки, кто-то еще более высокопоставленный и обладающий немалой властью прикрывал самого Константина Брониславовича, либо же стоял с ним плечом к плечу. До недавнего времени. Вот только кое-что произошло, отчего Калиновский принял решение сильно сблизиться с Тухачевским, с которым прежде далеко не всегда сходился во мнениях.
— И… это плохо? — не имея никаких представлений о «ситуации наверху», поспешила уточнить Анастасия, тем самым подталкивая мужа к продолжению своего пояснения. Всё же никаких негативных слухов насчет Тухачевского в народных массах не ходило. А тут вдруг такие откровения, от которых становилось дурно даже без озвучивания какой-либо конкретики.
— Да. Теперь это очень плохо, — не стал разубеждать ту в своем незавидном положении Александр. — Ты ведь помнишь нашу встречу с ними обоими в «Метрополе»? — наконец подошел он к созданию будущего алиби. Дождавшись же утвердительного кивка в ответ, комроты продолжил гнать откровенную пургу, не имеющую ничего общего с реальностью, но должную стать истинной правдой в их глазах. — Так вот, после у нас с Константином Брониславовичем состоялся разговор. Он предупредил меня, что если ему не будет суждено дожить до конца следующего года, значит Тухачевский догадался о его игре и отдал приказ на его устранение. Да, да, — покивал он головой в ответ на выпученные глаза супруги и тот писк, что вырвался из её прикрытого ладошкой рта. — Наверное, даже я мог бы поверить, что Калиновский действительно скончался от сердечного приступа, как о том писали в газетах. Все же сердце у него изрядно пошаливало — это факт. Если бы меня самого в скором времени не попытались убить. — Принялся Геркан развешивать на уши любимой лапшу, единственным основанием для которой являлось его четкое знание об относительно скором закате звезды «молодого маршала». Да и, если что, эта самая лапша могла бы помочь его Настёне отделаться легким испугом, случись такое, что за них всерьез возьмутся сотрудники ОГПУ. По крайней мере, он очень сильно желал в это верить. — Это уж точно не была какая-то жалкая попытка ограбления, как нам сообщили в милиции. Человек, которого я тогда застрелил, специально шёл за мной. А остальных несчастных убил, как не нужных ему свидетелей. — К этому времени уже было известно, что единственная выжившая тогда в лесу женщина, спустя месяц, скончалась в больнице, не приходя в сознание. Так что, ни подтвердить, ни опровергнуть, его слова не мог вообще никто. Потому тут имелись изрядные возможности для лавирования и трактовки фактов в свою пользу. — Я и револьвер-то с собой начал таскать везде и всюду лишь после того, как узнал о смерти, не побоюсь этого слова, покровителя. Перестраховывался. И, как видишь, не зря. Иначе откуда он мог у меня взяться в походе за грибами?
— О его игре? — всё же смогла вычленить главное в сказанном Анастасия, хотя открывающиеся подробности звучали для нее откровенно жутко и размывали внимание, обрушиваясь Ниагарским водопадом на не готовое к подобному сознание так-то обычной советской девушки.
— Именно об игре, — утвердительно покивал головой комроты. — Оказалось, что он пошел на это самое сближение с Тухачевским, лишь с целью получения возможности лучше контролировать его действия, так сказать, находясь в первом ряду. И, естественно, чтобы успеть среагировать в нужный момент, случить какая-нибудь напасть.
— Напасть? — аж замерла, словно кролик перед питоном жена краскома. Очень уж ей не понравился тот тон, которым её муж произнес это слово.
— Ага, — лишь угрюмо кивнул тот в ответ. — Напасть. Как бы ни повторился 28-ой год с его переделом власти в стране. Нынче-то столь же малой кровью, как тогда, уж точно будет не обойтись. Много кого заденет. В том числе и меня. А через меня и тебя. Потому я вынужден был изображать амнезию, чтобы хотя бы на время стать никому не интересным статистом. Благо, полученное ранение позволило отыграть подобный ход. Пусть так и плохо говорить, но я с какой-то стороны даже благодарен тому стрелку, что пытался меня убить. Очень уж удачно он меня подстрелил тогда в голову.
— И что теперь будет? — едва сдержавшись, чтобы не отругать мужа за последние слова, все же взяла себя в руки Анастасия и задала, наверное, главный вопрос этого непростого дня.
— Теперь? Теперь начнется уже моя маленькая игра, — подбадривающе улыбнулся жене и чмокнул ту в надувшиеся щечки Александр. — Ведь тот, кто не играет сам, зачастую вынужденно становится фигурой в чужих руках. И очень часто так выходит, что таким малозначительным людям, как я, достается роль всего лишь разменной фигуры. А нам с тобой такого счастья уж точно не надо! Потому в ближайшие пару месяцев мы поживет тихо-мирно, никуда не влезая и ведя размеренный образ жизни. А вот после… После я постараюсь доказать своему новому покровителю, что достоин стать его человеком. Пусть он пока даже и не думает обо мне в подобном ключе. Не того полета я птица, чтобы забираться так высоко. Пока.
Оставив супругу размышлять о сказанном, Геркан поднялся с дивана и подошел к окну, принявшись рассматривать занесенную снегом дорогу. Покачиваясь с носков на пятки, он размышлял, правильные ли подобрал слова для прошедшей беседы. Всё же она прошла несколько спонтанно. Не так, как он её себе представлял. Да, не так. Правда, сделанного уже было не воротить. Благо знания о ближайшем будущем позволяли не наделать новых грубых ошибок, что могли бы стать уже непоправимыми и даже фатальными для одного приспособленца при беседах с куда более «тяжелыми» собеседниками.
Поежившись, что от пришедших в голову невеселых мыслей, что от пронизывающего тело озноба, он отлип от подоконника и отправился на кухню, чтобы поставить греться чайник. Декабрь 1933 года выдался не только снежным, но и холодным. Во всяком случае, во все предыдущие годы его проживания в столице СССР, таких низких температур он не припоминал. Не ленинградские кусачие морозы, конечно. И уж тем более не те −35, что ему запомнились по Дальнему Востоку. Но всё же, всё же. Приходилось даже постоянно топить на кухне быстро остывающую железную печку, поскольку батареи со своей задачей явно не справлялись — видать в котельной экономили уголь, что был выделен по нормам предыдущих лет. Однако, это всё было сущей мелочью из числа обычных жизненных неурядиц по сравнению с тем, что он планировал совершить уже через несколько месяцев, когда только и подвернется шанс надежно выскочить из летящего к бездонной пропасти состава под названием «товарищ Тухачевский», в который его так беспардонно запихнули.
