Целитель 11 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Вышибив «РАК» ударом берца, Зенков всадил громиле коленом в вислое брюхо, и добавил «калашом» по испитой харе. Хоть и без приклада, но заехал хорошо — разбитые губы мародера брызнули красным. Удержавшись на ногах, громила взревел, и бросился вон, готовясь сшибить «Квадрата», маячившего за дверью. Сержант вежливо отшагнул — и дезертир бешеным носорогом вылетел на галерею…

На мгновенье Жеке показалось, что громила проломит бетонный парапет, но нет, тот выдержал, загудел только. Рев взвился в вой, мелькнули нелепо раскоряченные ножищи в кедах, и громадное тулово полетело вниз под яростные крики толпы.

— Я свой, я свой! — плаксивый крик вернул Зенкова на квадратные метры. — Отпустите!

«Змей» вывел из разгромленной спальни подельника громилы, тощего и несуразного мужичка в длинной ярко-красной куртке.

— Спустите! — взвизгнул подельник, согнутый в три погибели. — Я жалобиться буду!

Жека нехорошо улыбнулся.

— «Квадрат», спусти его!

— Эт-можно, — прогудел сержант.

Ухватив трепыхавшегося мужичка, «Квадрат» поднатужился, да и скинул того с галереи. Жуткий вопль оборвался, едва просверлив воздух. Толпа взревела еще пуще…

— Пошли, — буркнул Зенков.

— Пшепрошичь, пани… — виновато забормотал «Змей».

— Дзекую, дзекую — лопотала хозяйка. Синячище на ее щеке наливался багрецом.

«Пора, пора, — думал Женька, спускаясь по гулкой лестнице. — Выйду в лейтенанты, а потом… Я не я буду, если Машка не станет генеральшей!»

Суббота, 15 сентября. День

Московская область, Щелково-40

Полянку мы нашли идеальную. Ровная, зеленая, она выходила на опушку сосняка, но открывалась не в сторону города — пологий склон, лохматый от травы, скатывался к уютной низинке, поросшей тальником. Стоячей черной дугой ее прочерчивала безымянная речушка, вероятно, приток Клязьмы, а дальше вставали молчаливые ели в дружной компании берез, вздумавших желтеть.

— «Колючка» как раз за ними, — перехватил мой взгляд Киврин, — и КСП… Но нам же не видно?

— Значит, ее нет! — ухмыльнулся я.

— Мужчины-ы! — звонко завился голос Лизаветы. — Костер прогорает!

— Несем! — поспешно откликнулся я.

— Тащим! — закряхтел Володька, кое-как обхватывая целую кипу хвороста.

Похоже, что не мы первые, кто набрел на поляну — давнее кострище уберегало траву, занимая глинистую плешь, заботливо обложенную камнями. Костер лизал пламенными языками котелок, над которым священнодействовали Ядвига с Ромуальдычем. Они опускали в воду разные травы, как ведунья с ведьмаком, обнюхивая каждый листик, и степенно рассуждали о пахучем настое, по сравнению с которым «Чай индийский высшего сорта» — безвкусное пойло.

За мангалом следил Корнеев, то и дело посматривавший на Ядзю, а прочие закуски сочиняли в шесть рук Лиза, Наташа и Рита, обступив плоский, ноздреватый валун, застеленный газетами.

То, что моя девочка, моя красавица — «в положении», замечалось сразу, но живот пока не сильно уродовал стройный стан. Грации что-то живо обсуждали, поглядывая на особей мужеска полу, и хихикая.

«Бублик» пыхтел, охаживая топориком здоровенный сук, а Фейнберг растерянно топтался в сторонке.

Сгрузив дрова и улыбнувшись в ответ на благодарный синий взгляд Ядзи, я громко сказал:

— Герман, давайте расставим шезлонги!

— Давайте! — с готовностью откликнулся Джеральд. — А где…

— А вот! — я деловито потащил из багажника «Волги» легкие складные стульчики из трубчатых рамок, обтянутых брезентом.

— Э-э… — завис ученый. — Шезлонги?

— Миниатюрные! — ухмыльнулся я.

Мы окружили костер походными седалищами, и тут Витя солидно провозгласил:

— Кажись, готово!

— Кажись? — я сурово нахмурил брови. — Проверь, нету ли крови.

— А-а… — непонятливо затянул Корнеев.

— Ножом надрежь, и глянь!

— А-а! Да тут… Ага… Нету. Готово!

— К столу, товарищи! Ромуальдыч!

Вайткус торжественно звякнул стеклопосудой.

— Етта… Кому что?

— Девушкам вино, мне коньяк, — тут я не выдержал, улыбнулся коварно, — а товарищу Бергу — «Столичной»!

Алкоголь расплескался по бумажным стаканчикам, и коллектив поручил мне сказать тост.

— Я поднимаю свой… м-м… бокал вовсе не в честь великого праздника — до моего дня рождения две недели с хвостиком, а до Нового года еще больше… — нездешний «Мартель» качнулся в стакашке. — Я хочу выпить за дружбу! В наш коллектив влился Герман… Откуда он, никто не знает, это тайна… — девчонки хихикнули. — Зато всем нам хорошо известна старая истина — дружбу надо крепить! Желательно — от сорока градусов и выше. Ну, за дружбу!

— Ур-ра-а! — воскликнула Лиза, и стаканчики сошлись с коротким шорохом.

Сделав хороший глоток, я с удовольствием следил, как за стеклами очков мученически ширятся глаза Фейнберга, принявшего вызов russian vodka. Одолел-таки!

— О-о…

Ядзя с Ритой одновременно протянули свои стаканы с морсом.

— Запей, запей!

— О, сэнк ю… — Джеральда передернуло. — У-ух! Крепка, зараза!

Все рассмеялись — и набросились на закуску.

— Вить… — шепнул я, и Корнеев с готовностью пришатнулся. — Ядзя на каком месяце?

Виктор заалел, как галстук на шее юной пионерки.

— На четвертом… — вытолкнул он, рдея.

Я укоризненно покачал головой.

— Соблазнил бедную девушку, и радуется…

— Да она сама! — громким шепотом ответил Корнеев. — Еще тогда… Прямо в больнице… Я и сам не понял, как вышло…

— Ладно, ладно… Знаем мы вас, ловеласов! Ядзя!

— А? — встрепенулась Корнеева.

Ядвига напомнила мне Инну, только не утонченную горожаночку, а в образе здоровой барышни-крестьянки, вскормленной парным молочком, да медом с пасеки, да свежайшей кабанятиной.

— Витя тебе, конечно, не напомнил о должке… — проговорил я в обличительном тоне.

— О каком? — распахнулись голубые озерки.

— Что значит — каком? — нарочито строго нахмурился я. — А кто мне компенсирует неявку на свадьбу в количестве двух поцелуев?

— Чего-чего? — завозилась Рита, посматривая на Ядвигу, что закатилась переливчатым смехом.

Мне было понятно, что веду себя несолидно, но на что только не пойдешь, лишь бы сплотить коллектив.

— Ну, я же не был у них на свадьбе, — терпеливо растолковал я.

— Ну? — Ритины бровки начали сходиться.

— Ну, и вот. Не был… Невесту не целовал… Выходит, она мне должна три поцелуя!

— Ставки растут! — гулко захохотал Ромуальдыч.

— Верну! — пылко воскликнула Ядзя, и приложила пятерню к груди. — Клянусь! Все четыре!

— Ну, тогда выпьем…

— За любовь!

Вторая порция коньяка уняла нервный натяг, словно колки струн скрутились — и струны ослабли.

— Хорошо тут у вас, — пьяно улыбнулся Фейнберг. — Хорошо и… и всё!

— У нас, Герман, у нас!

— Да, да! — усердно закивал Джеральд. — Генерал Иванофф обещать, что скоро очень я увидал… увижу свою жену. Ее вывезли в Мексику, оттуда на Карибы… Самолетом в Касабланку… Сейчас она в Италии…

— О, совсем рядом! — подхватил я, отставая от «новенького», и тут же пристал к Володьке, спросил его громким шепотом: — Ты предложение делал уже?

— К-какое? — промямлил Киврин, хотя и он, и Наташа зарумянились одновременно.

— Руки и сердца!

— Н-нет еще… — забарахтался холостяк, пугаясь наплыва чувств. — Просто… понимаешь…

— Това-арищ Киврин! — мое начальственное сопение вышло в меру свирепым. А то я не знаю, что Володька второй месяц таскает с собой колечко с камушком! — А ну, перед лицом своих товарищей!

И наш робкий аналитик медленно встал. Деревянной походкой зомби обошел костер… Суетливо порылся в карманах, бросил на меня панический взгляд… Нет, нашел! Маленькую коробочку, обтянутую синим бархатом…

— Наташ… Наташенька… — зазвучало в полной тишине, только костер потрескивал. — Выйдешь… за меня?

Тихое «да…» слетело с девичьих губ, как опадающий листок. Закружилось с клубившимся дымком, поднялось выше елей и унеслось к небесам, туда, где заключаются браки.