Пупсик - Андрей Анатольевич Федин
У отца было четверо детей. Я — старшая. На те деньги, что у нас оставались, мы не смогли бы жить долго, даже если бы сильно экономили.
И еще папа хотел построить новый трактир.
Однажды через нашу деревню проходил караван с рабами, которых доставляли в султанат. И папа продал им меня. За десять золотых.
У моей семьи появились деньги. А я стала рабыней.
Я тогда была юной, красивой и невинной. На рынке в столице Морошии меня купили для гарема султана.
Но я всегда помнила о той клятве, что дала в храме богини Сионоры. По собственной воле я ни разу не нарушила обещание, данное Горошику. И потому моя жизнь в гареме была… безрадостной.
Горошика я увидела через семь лет после того, как попала в гарем. Он вместе со своими друзьями наемниками пытался меня похитить. Он мне и рассказал причину, по которой решился на такой поступок.
О том, что меня продали в рабство, Горошик узнал, когда закончилась его служба у барона. Он вернулся в деревню, не нашел меня… и чуть не подрался с моим отцом.
Почти сразу он отправился с караваном в Морошию, чтобы найти меня и выкупить. У него после пяти лет службы скопилось почти одиннадцать золотых.
Если бы я оказалась не в гареме султана, возможно, у него это и получилось бы. Но во дворце у него запросили целую тысячу!
Тысяча золотых! Ни одна женщина на невольничьем рынке не стоила больше пятидесяти! Но ему сказали, что я теперь не просто рабыня — я наложница самого султана! А потому и стою я очень дорого.
Горошик решил во что бы то ни стало раздобыть деньги. И записался в отряд наемников.
Вскоре его отряд наняли охранять перевал в Горах Смерти, в которых жили колдуны-некроманты. И там отряду Горошика повезло: они захватили в плен одного из самых могущественных колдунов тех гор. Тот заплатил им за свою свободу целую кучу золота.
Когда срок контракта истек, Горошик поехал выкупать меня. Он принес во дворец султана тысячу золотых.
Но слуги султана его обманули. Стражники отобрали у Горошика деньги и выгнали из дворца. Ему сказали, что наложницы султана не продаются.
И тогда Горошик со своими друзьями наемниками попытались меня выкрасть. Им это почти удалось. Но кто-то все же поднял тревогу, и нас схватили.
Горошика и его друзей — тех, кто остался живым после боя во дворце — объявили изменниками. На центральной площади столицы им отрезали носы и уши и отправили работать на рудники. А меня отдали на всю ночь в казарму гвардейцев.
С тех пор я Горошика больше не видела.
Через два года вместе со свадебным караваном вашей матушки меня привезли в Васкию.
* * *
— И ты думаешь, что твой Горошик еще жив? — спросила Оливия. — Когда его отправили на каторгу?
— Двадцать четыре года назад, — сказала старуха. — Но он жив. Я знаю это. А иначе бы знак Сионоры исчез. Он точно живой и ни разу за эти годы не изменил мне с другой женщиной. Он любит меня!
— У тебя есть знак богини любви?
— Конечно. Ведь мы с Горошиком были в ее храме.
— Покажи.
Оливия сама подошла к старухе. Та закатала рукав. На ее предплечье принцесса увидела красное пятно, похожее на половинку сердца, каким его рисуют дети.
— Действительно, — сказала Оливия, — знак Сионоры. Я мечтала, что мы с принцем Галеем тоже поставим себе такие. Он появился у тебя, когда ты была еще ребенком?
— Перед тринадцатой зимой.
— И ты ни разу не нарушила клятву? Даже в гареме султана?
— Ни разу. И Горошик тоже: иначе бы этого знака на моей руке уже не было.
Во взгляде, которым принцесса наградила рабыню, теперь читалась не брезгливость, а зависть.
— Вот это да! Вот это любовь! — сказала Оливия. — У нас с принцем Галеем тоже так будет! Обязательно! Но… это что же… твой жених за все эти годы ни разу не переспал с женщиной?
Принцесса сделала шаг назад, с отвращением обнаружив, что стояла слишком близко к этой укутанной в тряпье старухе.
— Ни разу! — сказала рабыня. — Он любит только меня!
Она гордо приподняла подбородок, вытянув тонкую шею.
— Э… да уж. Получается, твой жених был наемником, заработал тысячу золотых… и по-прежнему девственник?
Оливия спрашивала о женихе рабыни, но мысли ее были о принце Галее. Смог бы тот столько лет обходиться без женщин, сберечь нанесенный на руку знак Сионоры?
— Конечно! Ведь мы поклялись перед статуей богини хранить верность друг другу! Ему нужна только я! — сказала старуха. — Когда-нибудь он явится за мной. Армия колдуна, мне рассказывали, проходила мимо рудников султаната. Возможно, мой Горошик уже на свободе. Он может появиться в нашей столице в ближайшие дни! Главное, чтобы я смогла дожить до его появления.
— Тогда тебе стоило сбежать из дворца, как сделали остальные.
Принцессе показалось, что стены комнаты вздрогнули. Со стороны центрального входа во дворец раздался грохот. Магические светильники без приказа на мгновение погасли: Оливия не помнила, чтобы такое когда-либо случалось раньше.
— Что это?
— Я не знаю.
— Нужно идти к родителям! — сказала принцесса. Она схватила рабыню за руку и потащила к двери: выходить из комнаты в одиночку Оливии было страшно.
Они бежали по широким коридорам, подгоняемые подмигиванием светильников. Звуки их шагов эхом отражались от каменных стен.
Оливия отпустила руку рабыни, только когда они обе вошли через маленькую потайную дверь в тронный зал.
Огромный зал, куда помещались сотни людей, сейчас оказался пустым. Лишь в креслах для монарших особ принцесса увидела своих родителей. Они сидели в полном одиночестве. Без охраны, без слуг. Король и королева. Их взгляды устремлены на широкие створки дверей, сейчас плотно прикрытых, из-за которых доносились звуки сражения.
— Папа? Мама?
— Оливия? Что ты тут делаешь?! — сказал отец. — Я же велел оставаться в комнате!
Его волосы взлохмачены, рука теребила рукоять меча.
— Мне стало страшно. Что это за шум?
— Армия колдуна ворвалась в город, — сказал королева. — Они уже во дворце. Все наши маги мертвы. Гвардия еще сражается, но…
Договорить она не успела. От сильного удара двери затрещали и распахнулись.
Принцесса взвизгнула и прикрыла лицо ладонями.
Чеканя шаг, в зал вошли две колонны закованных в броню солдат. Алые плащи; покрытые кровавыми брызгами доспехи; на закрытых шлемах — окрашенные в черный цвет конские хвосты. Солдаты выстроились в два ряда, перестроились из колонн в шеренги, замерли.
Все звуки стихли.
Оливия вдруг осознала,
