Простой советский спасатель 2 (СИ) - Буров Дмитрий

Видно было, что от моего вопроса Игорь снова струхнул не на шутку. Щеки как-то враз обвисли, некрасиво поплыли вниз, превращая симпатичное лицо в гротескную маску. Вот уж никогда бы не подумал, что страх на пустом месте может так уродовать. И ведь я ничего даже не сказал!

— Пошутил я, — мне с трудом удалось улыбнуться этому мерзкому типу. — Пошутил!

Васильков выдохнул и уточнил:

— Мля, Леха! Нафига так пугать! Меня ж Кузьмич прибьет! — вздох облегчения, и вот уже страха как не бывало. — Ну, что? Идем?

— Ты вот что, Игорь… Скажи, спекся Леха, — я скривил губы в страдальческой улыбке. — Не могу… Живот опять крутит… Пойду я… До ветру… Опять… Я потом к автобусам сразу… — я схватился за живот, чуть согнулся, делая вид, что мне очень больно.

Игорек с сомнением на меня посмотрел, но тут я весьма выразительно, но негромко застонал сквозь стиснутые зубы:

— Все, не могу больше! Иди! А то мне… уже надо!

В одну секунду взвесив все за и против, Игорек кивнул и метнулся в сторону Сидора Кузьмича, который все так же торчал рядом с Катериной Васильевной и вел беседу. Уж не знаю, что он там наплел мичману про меня, но Кузьмич махнул рукой, отправляя Игорька восвояси, а с ним еще троих дружинников. Я сразу же нырнул в кусты акации, не желая перед ними светиться, но испытывая огромное желание продолжить разговор, пока нас не накрыли. И пока этот малахольный не вернулся.

Вячеслав сидел в кустах тише мыши.

— Ну что там?

— Вот что, давай сюда эту свою карту. Спрячу я её. Так уж и быть. Мало ли что, вдруг тебя упекут за нарушение.

— Это вряд ли, у меня редакционное задание — внедриться и расследовать, — пожал плечами Стеблев, прижимая к груди планшет.

— Пока суть, да дело, пока разберутся да установят твою личность, успеешь намаяться. А нам не надо, чтобы этот документ еще кто-то видел. Ты же свидетеля не убил? — я с подозрением уставился на него.

— К-к-ак убил? Я не убивал!

— Вот и я говорю: не убивал! За что тебя держать в кутузке? Но опись-то будет, вещи в милиции придется сдать. Ты ж вместе с вещами собрался сдаваться?

— Ну… ты… шутник! — покачал головой Вячеслав, сообразив, что я шучу.

— Вот… Ни к чему нам карту светить. Неизвестно, кто тот второй, для кого она предназначалась. Вдруг он где-то рядом! Непонятно что за карта…

— Говорю же, карта вашего городского подземелья! Я вход узнал возле водонапорной башни!

— А ты откуда про это ход знаешь?

— А-а-а, пацаненок квартирной хозяйки хвастался, как он прошлым летом под землей по городу ходил, ну я и выпытал, что и где, сходил, посмотрел.

— Но не впечатлился?

— Ну… да.

— А теперь, значит, на приключения потянуло?

— Ты просто не понимаешь! Это — не приключения! Это целые неизвестный пласт нашей истории! Никто не знает, откуда в вашем городе взялись подземелья! Если я найду доказательства! Всё!

— Что всё?

— Всё встанет на свои места, — журналист очень искренне глянул мне в глаза, но ни словом не проболтался о том, что собирается искать в подземельях.

«Знал бы ты, что я знаю историю, которая тебя манит, — хмыкнул я про себя. — Вот бы ты удивился. А еще больше тому, кто с тобой разговаривает!»

— Ты к нам зачастил, я смотрю. Что так?

— Тихо тут у вас, хорошо, — улыбнулся Вячеслав.

— Тихо! — я замер.

— Я и говорю… — парень недоуменно глянул на меня и замер, увидев, что я придал палец у к губам.

— Быстро, давай мне карту, я спрячу. Запоминай, общага педучиища. Лесо… Лесаков Алексей… найдешь меня, как выпустят. Да шустрей ты! Сюда идут! — я протянул руку, выхватил документ, сунул его под майку, прижав резинкой штанов.

Вячеслав торопливо защелкнул планшет.

— А…

— Сам тебе помогу. Знаю я эти подземелья, — отрезал я и застонал.

— Лесаков, — раздался недовольный голос. — Ты помер там что ли?

— Никак нет, Сидор Кузьмич… — прокряхтел я, изображая смертельно больного. — Вот, живот прихватило… А товарищ нудист помог… И бумагой, и таблеткой… Может, отпустим его?

— Не надо! — Вячеслав выпрямился. — Я на задании!

— На каком таком задании? — вырастая перед нами как из-под земли, подозрительно оглядывая и меня, и Вячеслава, уточнил Кузьмич.

— На редакционном! Стеблев Вячеслав Николаевич, журналист-международник, — представился парень.

— Больно молод ты для международника-то, — скептически окинув взглядом журналиста в спортивном костюме с женского плеча, скривился Кузьмич. — Тем более для журналиста.

Вячеслав вспыхнул, вскинул голову, возмущенный таким недоверием.

— Документы в палатке!

Кузьмич продолжал давить взглядом.

— Ну, пошли… журналист… — вот умеет Сидор Кузьмич так слово молвить, что потом ходишь полдня и хочется помыться!

Стеблев дернул головой, подхватил планшет, закинул ремешок на плечо, одернул коротковатый костюм и первым шагнул из кустов акации на поляну.

— А ты… — Сидор Кузьмич прищурился, разглядывая мою искривленную болью физиономию. — Заканчивай здесь… маяться. Болен — нечего ехать. Дома сиди, в кустах не гадь! Природа, якорь тебе… — мичман запнулся. — М-да… Только якоря тебе и не хватало… — начальник махнул рукой и полез в карман за сигаретами.

— Сидор Кузьмич, да тут уже прихватило… Я не думал… — повинился я, по-прежнему держась за живот.

— Прихватило его… — передразнил Кузьмич, и вдруг резко, без перехода. — О чем с Игорьком трепались? — и взгляд такой тяжелый, пристальный, аж до позвоночника.

— Дык ни о чем… — я подал плечами, демонстрируя недоумение.

Не доверяю я тебе, Сидор Кузьмич, и еще долго доверять не буду. Пока не пойму, кто ты и на чьей стороне играешь. И что тебе вообще нужно от меня конкретно? Чем я тебя так зацепил, что ты за мной приглядываешь чужими глазами.

— Ой ли?

— Так точно… ох… — я натурально скривился и согнулся. — Жаловался на здоровье.

— Кто? Игорек?

— Я… А этот… — я поморщился. — Шутки шутил про тетю Дусю. Ну, я и поучил малость…

— Это правильно. Язык у Игорька без костей, а голова с одной извилиной. Да и та от осводовской фуражки…

Я глуховато хохотнул, продолжая изображать больного.

— Сидор Кузьмич… я это… в кусты, а? — умоляюще глянул на мичмана.

— Понабирают… сирано… а я воспитывай, — буркнул Кузьмич, туша окурок о подошву. — Давай быстро, и к автобусу. Милиция уже заканчивает.

— Так точно! — кивнул я, держась за живот.

Кузьмич еще раз окинул меня задумчивым взглядом и исчез из поля моего зрения так, что ни одна ветка акации не дернулась!

«Ох, непростой этот мичман! Зуб даю, непростой! Осторожней с ним надо!» — с этими мыслями я потихоньку отступал вглубь лесополосы, прячась поглубже. Хотел еще раз глянуть на карту. Точнее, на размытую строку под именем.

Ретировавшись в дальние кусты, я вытащил документ, развернул его, разместив на стволе дерева, и принялся разглядывать каждую черточку, каждую завитушку.

Действительно, второй строчкой под таким родным и дорогим для меня именем виднелись затертые буквы. С трудом мне удалось распознать букву «б» и «а», в первом слове. Во втором вроде как прослеживались «о» и «р». Только не понятно было, это первые буквы слова или нет. Я напряг зрение, поднес бумагу близко к глазам, но странный документ сжирал не только качество, но и смысл.

И все-таки Стеблев был прав — это карта, точнее, схема подземелья. И, сдается мне, журналист дважды прав. Подземелья наши, энские! Кружками обозначены входы. Один возле водонапорной башни. А вот этот нашли, когда строили пятиэтажки на пересечении Гоголя и Ленина. А это, похоже, тот самый люк в подвале старой музыкальной школы.

Входов было много. В основном они располагались в жилых зданиях. Некоторые круги мелькали по периметру Гостиного двора. Одна из меток находилась за городом. Аэродром, что ли?

Любопытный документик. Даже если не брать во внимание собственное имя, обнаруженное на нем. Стоп. А не прадед ли это все-таки оставил автограф? Если моего отца назвали Степаном… По отчеству он Николаевич. Дед мой был Николай…