Назад в СССР 5 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Долгая история… Ивана нашли? Вернее, то, что от него осталось?

Вспоминать все это оказалось непросто. И не только потому, что голова гудела и вообще не хотела выдавать связных мыслей.

— Только одежду, окровавленную и разодранную. Отправили на судебно-медицинскую экспертизу. Кровь проверить, чтобы формальность соблюсти. Но его это одежонка. Ксения опознала. Сожрали его волки с потрохами. Ты лучше скажи, как вас с кобылкой куцей не тронули? Чудеса…

— Сам не знаю… Наверное, переключились на Ивана.

— Ты его там бросил? Чтобы выжить? — Горохов прищурился, а затем закивал. — Не осуждаю… Не по закону это, но хоть на что-то этот гад сгодился. Много душ загубил. Мы пока только про Галину и пилота знаем… По Галине, ксати, пришли результаты токсикологической экспертизы. В крови у нее яд нашли. Хитрый какой-то. Название без бумажки не выговорю. Видно, Погибов вколол ей шприцом в шею, а местный судмед след инъекции не обнаружил. Уверен, что Галина и пилот не единственные его жертвы, и кровавый след за Иваном поболее тянется.

— Не бросал я его… — тихо пробормотал я.

— Что? — Горохов наклонился поближе.

— Он сам слез с саней и пошел назад.

— Нафига? — не выдержав, встрял Катков.

Своим вопросом он опрередил всех. Лица моей команды снова вытянулись. Но мне теперь было не до смеха.

— Сбежать хотел? — предположила Света.

— Нет, — замотал я головой. — Пошел прямиком на стаю. Сказал, что вдвоем не выжить. Хотел, чтобы я рассказал вам, где искать его жен…

— Однако… — брови Горохова встали домиком, он озадаченно почесал затылок. — Дон Жуан хренов. Сначала наворотил делов, а потом на подвиги потянуло. Ладно… В рапорте напишешь, что пытался сбежать, и ты после этого его не видел. А там экспертиза покажет, что кровь именно его, по групповой принадлежности на лохмотьях найденных. Отправим одежду на трасологию, и эксперт напишет, что повреждения могли образоваться от зубов крупных хищников, коим и является волчара.

— Почему нельзя правду написать?

— Понимаешь… - Горохов наморщил лоб и поджал губы, отчего сразу стал казаться старше. — Не любят у нас такую правду, Андрей. Вор должен сидеть в тюрьме, и сострадания к такому элементу советский человек не должен испытывать. А нас уже раструбили в прессе о злодее, похитившем четырех женщин, что нарожали ему потом еще четырех маленьких невольников. Ты хочешь, чтобы вслед полетели репортажи о его геройской смерти? Как он милиционера спас ценой жизни, ради спасения своих женщин. Прямо индийское кино получается. Плакать все будут, а потом плясать, а потом опять плакать.

Может быть, он спасал не самого милиционера. Но этот милиционер даже сейчас точно помнил, как ему хотелось, чтобы в стволе обнаружился еще хоть один патрон. Пуля милосердия вслед спецагенту и проповеднику…

— Так не годится, – продолжал Горохов. – Для цензуры все просто. Есть черное и белое, есть красное и буржуйское. Кто не с нами, тот против нас… Не мы, Андрей, такие, система такая. Преступник сбежал и получил по заслугам, и точка…

— Убедили, — кинул я. — Но как-то нехорошо немного. Хотя… Хорошего искать в системе не надо. Она по умолчанию правильная и безупречная.

— Во! Соображаешь! Далеко пойдешь, Курсант.

— А спасенные что говорят? Дети как?

— Молчат пока, все еще не верят, что хозяин безвозвратно сгинул. Видно, совсем их застращал. Вместо Бога у них, что ли, был? Пока на реабилитацию в областной санаторий их поместили. Там как раз сейчас не сезон. Детишки слабые, авитаминоз, рахит и прочая сопутствующая хворь. Но жить будут. Молодец, Андрей, спас ты их. Долго бы они в этой пещере не протянули…

***

Мартовское солнышко припекало совсем по-весеннему. Касалось лучиками через окно комнаты в общаге бронзы обнаженной спины Сони. Она прильнула ко мне и что-то мурлыкала, лежа на кровати. На столе ей подмурлыкивал приемник:

Сердце, тебе не хочется покоя,

Сердце, как хорошо на свете жить…

— Андрей, — надулась девушка. — Ты меня совсем не слушаешь? О чем думаешь?

— Слушаю, — я чмокнул ее в губки, перебив все желание на меня ворчать. — Просто задумался.

— Опять сегодня Быков с Погодиным припрутся? Ни дня без них прожить не можешь. Когда уже вечер без них у нас с тобой пройдет?

— И Трошкин еще обещал зайти, — я виновато прикусил губу. — Их можно понять. Столько друга не видели. Представляешь, без меня они вообще не собирались вместе. Ни разу. Получается, вроде мы все друзья, а связующее звено между ними – только я, оказывается.

— У тебя больничный скоро закончится, и опять укатишь в свою Москву. Зачем тебе это? Учился бы здесь, в городе, спокойно. Сам говорил, что со второго полугодия курсантов в увольнительные каждые выходные отпускают. Обещал. Хоть виделись бы тогда…

— Служба есть служба, Сонь. Не хочу учиться, хочу жениться…

Девушка насторожилась.

— Да это из мультика фраза крылатая есть…, – улыбнулся я.

— А сам ты жениться, конечно, не хочешь? — зеленые глаза Сони превратились в щелочки. Щеки подернулись румянцем. В этом тихом гневе она была прекрасна.

— Дай хоть учебу закончить, - отшутился я. — И потом... Семья времени требует, а я то там, то здесь…

Соня привстала.

— У тебя там кто-то есть? В Москве?

— Э-э… Нет, конечно!

— А почему так долго думал? А? Говори! — Соня хлопнула ладошкой по подушке.

— Работа у меня там, Сонь, работа. Еще учеба. Практикумы какие-то мифические мне всучили заполнять. Методотдел школы милиции решил задницу себе прикрыть на случай, если проверят их. Я же, типа, в командировке на практике. Вот и заставляют меня всякой ерундой заниматься. Отчеты строчить. Дневник мифический вести. Бумагу марать с указанием, какими я там передовыми навыками и умениями овладел. Ну хоть обещали на сессии не валить. Ну как – обещали, так, намекнули, что если отчетность по практике в порядке будет, то на второй курс перейду. Крючкотворы хреновы. Хотя их понять можно. Профессура – она такая, им не результат важен, а сам процесс дидактический, который показать и зафиксировать в планах и отчетах можно. Может, на моем примере и других курсантов способных будут запуливать в какие-нибудь спецгруппы. Еще кто-нибудь из преподов кандидатскую на этом настрогает. Мол, новый формат обучения открыли и обкатали. Звучит?

Я вспомнил еще один хороший советский фильм, про цирк и тигров.

— Ну, ты уж постарайся. Без образования сейчас никуда. Даже на заводе разряд нормальный не получишь, а у вас – звания и все такое.

— Стараюсь. Вот лежу, заполняю дневник практики, разве не видишь?

— Но если и завтра твои друзья опять припрутся, я дверь не открою. И тебе не дам это сделать.

— Завтра не придут, — я снова состряпал виноватый вид. — Завтра с родителями обещал вечер провести.

— С родителями, это ладно, - вздохнула Соня. — А послезавтра мы…

— А послезавтра, — перебил я ее. — Мы Олежку берем в кафе “Мороженое”. Забыла?

— Да помню…

— Вот и хорошо, потом погуляем втроем. У него, вроде, жизнь устаканилась. Мать совсем не вспоминает.

— И слава Богу. Ты говорил, что злюка была.

— Была, но все же мать. Хотя оно, может, и к лучшему… Что так все обернулось. Ожил малец совсем теперь. Веселый стал, не то что раньше, затюканный какой-то ходил…

— Нельзя так говорить, Андрей. Радоваться чужой смерти.

— Да, знаю… Просто иногда кажется, что лучше бы некоторые люди и не рождались вовсе…

Тук-тук-тук! — кто-то по хозяйски забарабанил в дверь.

Соня накинула на себя одеяльце. Я встал, натянул штаны и пошел открывать.

На пороге стояла комендант общежития баба Глаша. Матерая бабуся-фронтовичка. Угловатая, как шкаф в моей комнате, с седым узлом на голове. Голос командирский, даже усы пробиваются.

— Закрылись, полюбовнички, воркуют! — коменда уперла руки в бока. — А вообще-то посторонним вход в общежитие воспрещен.