Адмирал: Сашка. Братишка. Адмирал - Поселягин Владимир Геннадьевич

Конечно же, фразу Степана я слышал и понял, о чём он. Догадаться тут было не сложно. Правда я особо не отреагировал, просто кивнул, принимая к сведению, так как весь был в мыслях и планах по освобождению наших. Причём это было на втором месте по важности, главное увести местного начальника порта. Вот та птица, что мне нужна. Или не уводить? На месте допросить?

Покосившись в сторону барака, куда заводили пленных, я также скользнул к лазу и, покинув пределы порта, побежал к нужному дому. Проникнуть во двор частного особняка, которой тот нагло отжал себе, выгнав прошлых владельцев, один из лучших домов в частном секторе, оказалось несложно, перемахнул через забор из дикого камня, увитого плющом, быстро осмотрелся и, прикрываясь небольшими кустами винограда, держа наган наготове, прокрался к двери. Были слышны голоса, не только на этом участке, но и на соседних. Вечер, все домашними хозяйствами занимаются, я осмотрел небольшой участок за домом, там копалась какая-то женщина, вроде картошку обрабатывала. Точно, картофельные кусты были. Начальника порта не было. Открыв дверь, петли даже не скрипнули, проник внутрь. Наверху было слышно бормотание, вроде радио работает. Проверив первый этаж, я стал подниматься на мансарду, проверяя ступеньки, чтобы не скрипели. Именно там начальник в одних кальсонах и находился, пил из высокого бокала вино, курил сигару и слушал берлинское радио. Это был чистокровный немец, незнамо какими путями занесённый сюда, но устроился тот тут, похоже, надолго. В том смысле, что дом, имущество заимел, уезжать в ближайшее время он явно не собирался.

Разглядывать его я долго не собирался, сразу определил, что тот один, и показался на виду. Пришлось долго бить его по спине, чтобы тот откашлялся. Наконец он, хрипло дыша, с красным налитым кровью лицом, посмотрел на меня, покосившись на револьвер, и спросил:

– Ты кто?

Русского он не знал, всегда с переводчиком из комендатуры ходил. Сделав большие глаза, я замогильным голосом произнёс:

– Я страшный русский партизан. Я ем сырую печень своих врагов, германских солдат. А сердце жарю на костре…

Услышав журчание под креслом, в котором сидел немец, присев, посмотрел на увеличивающуюся лужу и, хмыкнув, сказал обычным голосом:

– Я даже не предполагал, что вы такие доверчивые. Но правильно нас боитесь, так и надо, бойтесь дальше. Ладно, если серьёзно, то мне нужна информация по грузовым судам, что в ближайшее время идут через Керченский пролив. Я всё внятно спросил, разобрали?

– Твой немейский хорош, всего лишь лёгкий акцент. Я понял, – придя в себя, буркнул тот и повозился в мокром кресле.

– Ещё бы, год практики, скоро акцент совсем пройдёт. Особенно последнее время, шикарная практика в разговорном немецком. Да и читаю всё лучше и лучше, с солдатскими письмами вашими работать приходилось. Ладно, что-то мы отвлеклись. Я тороплюсь – вы жить хотите, поэтому приступим.

– Вы меня хотите убить?

– Вы не очень хороший человек, как мне рассказали местные жители… Не надо так кривить лицо, это для вас они рабы и полезная живность. А для меня сограждане. Они жаловались на вас. Вы умрёте. Только выбор тут за вами. Пуля в висок и мгновенный уход, или я вам брюхо вспорю, и вы будете мучительное умирать, пытаясь удержать свои кишки, вываливающиеся на пол… Что-то вы побледнели. Вам плохо? Вы это… держитесь. Может, что сердечное?

– Нет-нет, я выдержу, – держась за сердце и хрипло дыша, сказал тот. – А может, всё же без убийства? Я всё расскажу?

– Ну это всё зависит от того, что вы знаете. Может ничего, а я слово дам?

– Я многое знаю. Что именно вас интересует по перевозкам?

– Морской буксир с баржой, что идёт через пролив в Чёрное море. Эта ночь.

– Есть. Даже два. Один из нашего порта выходит, погрузка в полдень была закончена. Ещё один из Ростова-на-Дону. Но там проблемы с проходом, вроде какое-то судно село на мель и перегородило фарватер.

– Не мель, а понтоны. Когда они должны пройти пролив и какие сигналы опознавания?

– Этого я не знаю, только то, что наше судно выходит в девять часов вечера с грузом цемента.

– Ясно, – задумчиво покивал я и, подняв револьвер, нажал на спуск.

Рука дёрнулась от отдачи, негромко чпокнул глушитель, и начальник порта мотнул головой, пуля вошла в лоб над правым глазом. Слова не убивать я ему не давал, только обещал подумать. Да и оставлять в живых этого скота не хотелось, это тут он играл невинного агнца, а уйду, отыграется на местных жителях, которых я упоминал. Так что только ликвидировать, что я и проделал. Дальше сунув револьвер за пояс, подхватил плед и накрыл им убитого, как будто тот спит, чуть прибавил громкость радиопередатчика и положил дымившуюся сигару в пепельницу, а то она на пол упала. Стакан там уже стоял, на столике. Посмотрев на эту мирную картину, определил, что только лужица под креслом намекала, что что-то тут не так. Дальше покинув дом, женщина всё ещё работала в огороде, побежал к порту. Что за баржа с цементом я уже знал, видел мешки, укрытые брезентом, а искал буксир. Какой из двух находившихся у пристани мне требовался, описание у меня было, нашёл и запомнил его силуэт. Вот дальше я снова направился к лазу. Операция по освобождению пленных перешла в заключительную фазу.

Подобраться к бараку удалось легко. От членов экипажей, что иногда мелькали на палубах своих судов, я укрывался строениями пакгаузов, а от охраны… Да ими же. Вот и добрался до забора из колючей проволоки. Дверь барака была приоткрыта, но снаружи никого. Вокруг барака они могли гулять, под контролем обоих часовых на вышках. Да ещё патруль из двоих солдат делал изредка обход вокруг колючки. Отдыхали они в небольшой каморке охраны, вряд ли там с комфортом могли разместиться больше пяти человек. Когда патруль после обхода скрылся к каморке, я прицелился в ближайшего часового, метров пятнадцать было, и выстрелил. Тот, как и начальник порта, тоже дёрнул головой, пуля вошла в висок, туда, куда и целил, после чего я направил ствол револьвера на второго часового, но до него было далековато. Вздохнув поглубже, тут выстрел на пределе моих возможностей из подобного оружия, спустил курок. Содрогнувшись, часовой сполз на пол вышки. Так же тихо повалился, без особого шума, как и первый. Осмотревшись, лишних глаз не было, я метнулся к сторожке и, приоткрыв дверь, которая изнутри не была заперта, скользнул внутрь, наткнувшись на удивлённые взгляды трёх солдат, сидевших за столом и пивших чай. Револьвер я уже доснарядил, сменил стреляные гильзы на патроны, поэтому наган трижды дёрнулся у меня в руке. И не успевшие отреагировать солдаты обзавелись дырочками во лбах. Форма их мне была нужна целой. С первым часовым я так же поступил, насчёт второго даже не знаю, вроде в спину попал, даже кажется в позвоночник. Но тут я могу ошибиться, смотреть надо. Главное я был уверен, что контроль делать не надо, наповал. Желание проверить было, мало ли подранок, но как? Вот и остаётся работать быстро и надеяться, что выстрел у меня был точный.

От попадания пуль тела дёргались, так что, придержав чайник, что один чуть в агонии не смахнул со стола, проверил оружие и, выглянув наружу, направился прямо к воротам, ведущим на территорию барака. Ключ от замка на воротах был у меня. Нашёл в кармане одного из солдат. Хм, все рядовые, даже странно, обычно старшие караула имеют какое-нибудь звание, а тут ничего подобного. Осмотревшись ещё раз, скоро стемнеет, а времени было впритык, я, открыв замок, сунул его в карман, хороший замок, пригодится. Приподняв створку, я помню, как они скрипели, когда их открывали и закрывали, слегка открыл. Взрослый мужчина пройдёт. Видимо петли для того и не смазывали, как ещё одна сигнализация, но если знать как, умеючи, то и такие петли не проблема.

Подойдя к дверям барака, я одной рукой распахнул их настежь и, встав на границе мглы и света, в бараке даже окошка не было, произнёс:

– Здорова, братья славяне… – откусив от свежего хлеба с намазанным сверху толстым слоем тушёнки приличный кусок, прошамкал полным ртом: – Скуфаем?