Прусское наследство (СИ) - Романов Герман Иванович
— Пусти в бой, мин херц, самое время кавалерией ударить по изменникам! Ей-ей, сметем фланг саксонцев за раз единый, оторвем от пруссаков. И побегут гуси малохольные, им не впервой спины свои показывать!
«Светлейший» чуть подпрыгивал, настолько его разбирал зуд — вроде и постарел в походах, но в драку рвется охотно, труса его верный Данилыч никогда не праздновал. И Петр Алексеевич решился. Сказал отрывисто:
— Веди драгун! Токмо, Алексашка, не вздумай погибнуть по дурости своей неугомонной — я правой руки лишусь легче!
— Вернусь, мин херц, обязательно вернусь! Когда я тебя обманывал⁈
У Меньшикова в глазах появились слезы — царские слова он оценил всем сердцем. И быстро от него отпрянул, адъютант тут же подвел «сметанного» цвета норовистую кобылку. Но под фельдмаршалом она стала сразу покорной, почувствовав на себе настоящего хозяина и господина.
И не прошло минуты, как Петр Алексеевич рассмотрел своего наперсника, который размахивая шпагой, что-то яростно кричал рослым и усатым драгунам, что внимали его отчаянным призывам. Эскадроны, выстроенные тремя тонкими линиями, разом дружно пошли в атаку, вовремя поддержав гвардейцев, что опрокинули наседавших на них саксонцев. И теперь погнали их вспять, было видно как немцев колют штыками, а те побежали кое-где, роняя фузеи и стремительно улепетывая от разъяренных русских.
— Давай, Данилыч, бей их, собак паршивых! Руби саксонцев — сам давно мечтал отплатить Августу за его постоянные измены!
Петр Алексеевич разъярился — саксонский курфюрст тот еще «дружок» — при любом удобном и неудобном моменте ему каверзы чинил, врал нагло, не моргнув глазом, клятвопреступник. И вот теперь накатило — теперь он ему покажет, что, несмотря на изгнание из Москвы он куда более достойный монарх, чем этот «альковный герой», и за обиду отплатит, когда этот павлин отказался прибыть в Ригу на коронации. А ведь токмо его трудами польским королем на престоле этот бонвиван остался, но ничего, все изменить можно — скоро сей короны и лишится, не все холощеному коту масленица…
— Твою мать! Что с фельдмаршалом⁈ Туда скакать немедля — и чтоб он тут у меня был. Негоже фельдмаршалу полки в атаки водить!
Петр вскрикнул — белая кобыла пропала, и он схватился за подзорную трубу, пытаясь разглядеть, что происходит на поле сражения, и главное, отыскать глазами «светлейшего». Но ни хрена не разглядеть, однако то, что драгуны пошли напролом, давало надежду, что Данилыча в сумятице не убили — иначе бы атакующие неприятеля эскадроны, наоборот, в смятение и полное расстройство пришли. Но рубят и гонят врага в конном строю, а ведь раньше при баталии все спешивались, стрелять из фузей предпочитали, шпагами плохо владея. Но ведь выучили их шведы, добрые учителя из них оказались, раз теперь не хуже, а то и лучше воюют вчерашних врагов, ставших союзниками, и позабывшими прошлые обиды. Да и сам король Карл изменился — даже прощения попросил, за слова свои охульные. давние.
— Государь, бегут саксонцы! Не выдержали натиска! Да и пруссаки отступают, видят, что фланг открыт, и по нему сейчас ударят!
Петр посмотрел в подзорную трубу — воинство Августа уже не отступало, в панике бежало, бросая фузеи. А вот пруссаки медленно отходили, видимо сообразив, какой исход у баталии будет. А вот русские драгуны саксонцев перестали рубить, эскадроны перестроились явно по приказу, и дружно ударили по войску короля Фридрикуса. И в этот момент Петр Алексеевич с облегчением вздохнул — он понял, что одержана полная виктория…
А. Д. Меншиков в победной для себя битве при Калише (1706 год).
Глава 20
— Я потерял свое царство, всячески помогая и тебе, Фридрикус, и августу, и Фредерику. А вы все, чем мне отплатили⁈ Черной неблагодарностью! Сын, с которым я враждовал, Ливонию мне отдал, завоеванную моей армией! И Карл за мной это право подтвердил, две провинции от своего королевства оторвал и мне отдал, чтобы я не на пустом месте правление свое снова начинал. И это бывший враг, что обошелся со мной гораздо лучше всех моих мнимых «друзей». Таких, как вы все, коронованные мошенники, что сейчас просите меня обойтись с вами «милостиво». Накось — выкуси!
Взбешенный Петр Алексеевич сложил пальцы в известный всякому русскому человеку кукиш. А вот его пленник, прусский король Фридрих-Вильгельм выглядел скверно, даже в теле спал, отощав немного, лицо землистое, глаза воспаленные. Раньше бы бывший царь обошелся бы благосклонно, отрезая таким вот монархам куски шведских земель на Балтике не за помощь, а лишь за «пустое» обещание таковой. Но не теперь, когда наступило горькое «похмелье», и он в одночасье понял, кто ему враг на самом деле. Да и по-человечески ему обидно стало — ведь никто из монархов на коронацию в Ригу не явились, продемонстрировали презрение. Оставили его в беде, но то ладно, но вот так мерзко отнестись — такое требовало отмщения.
— За обиду я с тебя взыщу крепко, а буде мои условия не примешь, то с тобою брат мой Карл по-иному говорить будет. От Берлина пепелище оставит, на котором выть твои подданные будут, тебя, их короля, проклиная. А Бранденбург пройдем от начала до конца, огню и мечу все предавая. И жалости к тебе не будет — станешь самым несчастным королем во всей Европе! И на помощь кайзера не надейся — не окажет он тебе ее, как и саксонский курфюрст, что в очередной раз трусливо бежал!
Вид Петра был страшен — огромного роста, он нависал нал съежившимся прусским королем как скала, подняв большие, крепко сжатые кулаки. Да сдави пальцами сейчас толстую шею прусского монарха — все равно задавил бы его как пес крысу. И Фридрих-Вильгельм не на шутку испугался разъяренного беглого царя, про московита уже давно все говорили, что он варвар, напяливший на себя европейские одежды, которые так и не превратили его в цивилизованного и культурного человека. Но именно эта неуемность и диковатость всегда привлекали прусского короля, для него тот стал даже кумиром — жаль, что они оказались врагами.
— Кайзер не простит вам ограбления Бранденбурга, герр Петер, — король попытался напугать угрозой вмешательства императора, но в ответ услышал только смех. И сказанные с нескрываемым сарказмом слова:
— Много ли он стоит этот Карл, если ради помощи в войне с Францией даровал твоему отцу королевскую корону⁈ К тому же не он меня короновал, а сын мой, и король Карл — а нам на мнение кайзера касательно нас наплевать, по большому счету. Армия есть, и немалая, к тому же пятнадцать тысяч шведов вскоре будут возвращены из датского и русского плена. Да и сын мой даст мне тридцатитысячную армию при первой моей просьбе — вот тогда вы у нас все запляшите под нашу дудочку.
Царь пересыпал немецкую речь русскими словами, и не скрывал своего превосходства — так себя ведут те, кто не только чувствует себя победителем, но таковым и является. И король стал в полной мере осознавать, в какое гибельное положение он попал, и нужно из него как-то выкарабкиваться. И трижды проклял тот час, когда не поехал в Ригу на коронацию.
— Война не нужна Бранденбургу, герр Петер, это настоящее бедствие. Я сурово наказан за свое высокомерие…
— Еще нет, Фридрикус — ты только узрел, как у нас говорят, цветочки, а ведь будут следом и ягодки. Твой дед присвоил себе одну половину Померании, шведский король овладел второй. Поделили полюбовно, так сказать.
— Итоги раздела закреплены на «вечные времена» по Вестфальскому миру — никак нельзя менять границы, они незыблемы!
— Нельзя, я тут с тобою согласен. Тогда почему бранденбургские кюрфюсты отобрали два куска от шведов и пару кусков от Речи Посполитой? Им значит можно⁈ А почему ты, дражайший братец, без тени сомнения прибрал к своим рукам, меня не спросив, тот кусок шведской Померании со Штеттиным, который мои полки отвоевали, не твои. Ты палец о палец не ударил, денег мне на войско не дал, прижал талеры, продовольствия не привез, а землицей владеть хочешь по полному праву⁈ Выкуси!
