Стилист. Том II (СИ) - Марченко Геннадий Борисович
Ух ты как дёргается, словно пойманный на удочку трёхкилограммовый лещ. Никогда не увлекался рыбалкой, но почему-то именно это сравнение пришло мне сейчас на ум. Врёшь, не уйдёшь! Дёргайся сколько влезет, живым ты у меня не всплывёшь.
Сука! Второй ногой заехал он мне точно в нос, и вода вокруг начала приобретать более тёмный оттенок. Наверное, заехал не глядя, но как же удачно попал.
Это подняло во мне волну ярости, и я ещё крепче вцепился в щиколотку. Сколько же ты будешь трепыхаться, собака, тони уже наконец! Ещё полминуты максимум, и я сам начну трепыхаться на пути к поверхности.
Наверное, кто-то наверху услышал мои молитвы, и дёрганья Чикатило секунд через десять сошли на нет. Ещё одно судорожное, конвульсивное телодвижение — и он окончательно обмяк. Я отпустил ногу, делая гребки на пути вверх. О, как же здорово сделать глоток воздуха! Какое-то время я просто дышал, правда, только ртом, так как в носу ещё кровоточило, потом наконец огляделся. Пока мы сражались под водой, течение снесло нас ниже метров на тридцать от моста. И по-прежнему никого, а казалось, будто прошла целая вечность.
В этот момент рядом всплыл кусок клетчатой ткани. Что это? Тьфу ты, это же спина Чикатило, обтянутая клетчатой рубашкой. Ну пусть себе плывёт дальше по течению, может, прибьётся рано или поздно к прибрежным кустикам. Главное, что одним маньяком в стране стало меньше.
Кровь в носу уже густела, значит, сворачиваемость на уровне, и диабета у меня, скорее всего, пока нет. Блин, какая чушь лезет в голову! Выбравшись на берег, я первым делом проверил содержимое своих карманов. Ура, портмоне и паспорт на месте, хорошо, что я не стянул пиджак в воде, иначе, скорее всего, уже его не нашёл бы, оставшись без денег и документов. Мокрые купюры я разложил на травке, пусть подсыхают. Радовало, что часы так же шли, надеюсь, внутрь вода не попала.
В некоторых фильмах мне доводилось видеть, как героя после первого убийства выворачивает наизнанку. А вот мне почему-то очень сильно захотелось есть. Но пока хоть немного не обсохну — придётся сидеть здесь. Я разделся до трусов, а одежду развесил на кустах. Через час она более-менее подсохла, и хотя в ботинках было ещё сыровато, я решил, что можно уже двигаться в сторону автобусной станции. М-да, погладить одежду не мешало бы, в частности брюки, а то прежний лоск разом куда-то испарился. Но что поделаешь, искусство, как говорится, требует жертв. А уж искусство убивать особенно.
У самой автостанции я обнаружил небольшое кафе, где взял комплексный обед: салат из свежей капусты, борщ с пятнышком сметаны, тарелку слипшегося риса с видавшей виды киевской котлетой, стакан тёплого, приторно-сладкого какао и пирожок с повидлом. Несмотря на весьма сомнительный вид трапезы, я всё это проглотил в один присест, почувствовал, что не наелся, и вдогонку взял бутылку охлаждённого «Дюшеса» со здоровым куском пирожного «Пионерский".
На выходе из кафешки я чуть ли не нос к носу столкнулся с молодым сержантом милиции. Тот, проходя мимо, мазнул по мне равнодушным взглядом. Через большое оконное стекло я видел, как он подошёл к компании из соображавших на троих мужчин козырнул и, судя по тому, что они полезли во внутренние карманы пиджаков, попросил предъявить документы. Похоже, мой более-менее цивильный вид не вызвал у сержанта подозрений.
Я же выбрал лавочку под тенью липы, уселся и стал ждать вечерний рейс на Ростов. На меня снизошло умиротворение, словно я сделал какое-то большое и очень важное дело, а теперь заслуженно отдыхаю. Я знал, какое, вот только этим знанием не собирался ни с кем делиться. И надеялся, что органы правопорядка никак не свяжут смерть преподавателя Новошахтинского училища с моим появлением в этом небольшом, провинциальном городишке. Равно как и со звонком о якобы заложенной бомбе.
[1] Миква представляет собой водный резервуар, в котором иудеям предписывается совершать обряд омовения в случаях ритуальной нечистоты. Швиц перенял черты финской бани и римских купален. У названия несколько значений: по-немецки швиц — «потовая баня».
Глава 4
Ещё на подъезде к Подольску нас встретил проливной дождь, который сопровождал наш автобус до самой Москвы. Выяснилось, что льёт вторые сутки, и ливневая канализация столицы едва справляется с нагрузкой. Учитывая отсутствие зонтика, домой я завалился промокшим насквозь. Зато с подарками для своих девчонок и отщёлканной кассетой с видами Ростова и себя любимого на фоне местных достопримечательностей.
— А мне коллега с работы кактус подарила!
Лена гордо продемонстрировала мне маленький цветочный горшок с мохнатой пимпочкой зелёного цвета. Я сдуру потрогал эту пимпочку, и сотня мягких иголочек тут же впилась в мой палец. Причём выковырять их оказалось не так-то просто. Супруга оказалась находчивой, покрыла кожу пальца клеем ПВА, а когда тот подсох — сняла плёночку вместе с иголками.
Самое главное — она перерисовала в собственном стиле все иллюстрации, добытые мною в «Ленинке» и отпечатанные Тузиковым. Я же с новой силой окунулся в текущие дела. На работе на общем собрании отчитался о семинаре, на ходу сочиняя, что полезного извлёк для себя из этой поездки. Помимо книги, о которой я не забывал ни на минуту, меня заждались мои клиенты, как те, которые записывались в «Чародейку», так и те, к которым я приходил на дом. Где, соответственно, одной укладкой или окраской дело не ограничивалось. Иногда это был целый салон красоты на дому, и далеко не всякая клиентка могла позволить себе подобный комплекс процедур.
Свою любимую женщину я тоже не забывал, и в ближайшее воскресенье, перед тем, как мы всей семьёй отправились в Цирк на Цветном бульваре смотреть Никулина с Шуйдиным, как следует поработал над её внешностью. Она и так-то была для меня самой красивой женщиной на свете, но после моего аккуратного вмешательства в этот вечер в цирке и на улице она не раз ловила на себе восхищённые взгляды мужчин и завистливые — женщин.
Начал я понемногу втягиваться и в работу над своим организмом. В спортзале «Динамо» меня уже заждались, так что отныне два вечера в неделю — вынь и положь. Не считая утренней зарядки на небольшом и уютном стадионе «Красная Пресня». Для договорённости с директором стадиона хватило бутылки хорошего армянского коньяка, и теперь я получил возможность в любое утро наматывать круги по тартановым дорожкам, подтягиваться на турнике и без лишних глаз (разве что сторожа и уже привыкшей ко мне его собаки) работать «бой с тенью».
11 сентября ко мне подошла только что вышедшая с больничного Антонина.
— Долорес Кондрашова звонила, напомнила, что ты внесён в список участников советской делегации на чемпионат мира в ГДР и пора уже оформлять загранпаспорт. Ходатайство о разрешении направить тебя в загранкомандировку я сегодня отправила в Комиссию по выездам за границу при ЦК КПСС.
Как мне дальше разъяснила Вязовская, на каждого гражданина СССР, выезжавшего за рубеж, заводилось отдельное дело. Оно включало в себя характеристику для выезда за рубеж, которая должна была быть подписана «треугольником» нашего предприятия: директор, секретарь профкома и секретарь парткома.
— Тут вопросов не возникнет, — сказала Антонина Васильевна, — а вот дальше характеристика будет направлена в райком КПСС, в Комиссию по выездам за границу. Туда надо будет тебе явиться лично. Начнут задавать разные вопросы, так что заранее выучи имена-фамилии всех генсеков компартий социалистических стран. Если произведёшь на них благоприятное впечатление, то они запишут в протоколе «Рекомендуется для поездки». На основании этой записи первый секретарь райкома согласует твою характеристику.
Далее, по словам Вязовской, я должен был предоставить «объективку» — в двух экземплярах: основные биографические данные и хронологический перечень всех мест учебы и работы с указанием занимавшихся должностей. Также справку о состоянии здоровья, шесть фотокарточек, обоснование необходимости поездки, план моей деятельности во время пребывания за границей.
