СССР: вернуться в детство?.. (СИ) - Войлошников Владимир

В зале бормотали и топтались. Потом Лёха неожиданно громко и нетрезво начал:

– А чево-э-э... поехали! У меня... – что у него, я не услышала, Наиль на него шикнул. Снова забормотали.

Потом кто-то тихонько толкнул мою дверь, почувствовал, что заперто, и Наилькин голос сказал:

– Оль... Ты это... Мы щас...

В зале стало тихо. Потом хлопнула дверь и в замке провернулся ключ.

Я вышла в кухню, сердито вытерла крошки со стола. Потом сердито схватила пустую водочную бутылку – хотела в ведро выкинуть, но вспомнила, что можно ведь сдать. Сколько там точно копеек, не помню, но сколько-то будет. Сердито отмыла бутылку от этикетки. Вторую они унесли с собой.

Потом я подумала, что эта пустая бутылка, должно быть, не единственная, пошла к Наилю в комнату – и точно! Ещё две нашла. Тоже помыла. Немножко успокоилась. Хоть какая-то мне польза от этой нервотрёпки.

Но психанула я, конечно. Хорошо, никого больше не было, а то спалилась бы по полной. А так, даже если он что перескажет – бабушка не поверит, подумает, что ему с пьяных глаз примерещилось. А мама и слушать не будет, сильно она злится, когда Наиль выпивает. У нас на стене даже след есть...

Прошлым летом – чётко помню, что летом, потому что балкон открыт был – Наилька вот так же выпил. И начал маме (моей маме) что-то втирать, да ещё момент выбрал совсем неподходящий. Хотя, в таком состоянии кто их, эти моменты, выбирает. Да ещё назвал её детским дразнильным прозвищем: «Чачби́». По-татарски это значит «лохматая». Ну, короче, она психанула и швырнула в него тем, что в руках было – литровой эмалированной кружкой с компотом.

Очень эпично было. Компот пролетел пять метров и расплылся по свежепобеленной стене хризантемой. Наиль-то, конечно, увернулся, но, по-моему, проникся и с тех пор, даже выпив, маму не донимает. У него вообще характер рассудительный и нескандальный, не пил бы – золото, а не мужик бы был. Эх...

Я составила в авоську три водочных бутылки, подумала, добавила к ним заодно четыре молочных и маленькую от сметаны, нарядилась, взяла с гвоздика мамины ключи и пошла в три поросёнка, в «Приём стеклотары». Очередь была небольшая, и приёмщица сегодня не вредничала, что «тары нет» да «бутылки грязные». Водочные взяла без разговоров, выдала мне шестьдесят копеек. Нормально!

Оттуда я почапала в молочный, там у нас прямо в молочном отделе сама же продавщица посуду принимала. Уж не знаю, может, исхитрялась совмещать ставку продавца с приёмкой или как. Короче, в молочке я получила ещё девяносто копеек, страшно обрадовалась и прямо оттуда по длинной аллейке прошла в промтоварный, купила ещё тюбик шампуня, про запас. Двадцать копеек прикуркулила, а на лестнице к дому ещё две копейки нашла. Вах! Я богатенькая буратина!

На лестничной площадке около двери никто не топтался, дома тоже была тишина, так что мой поход остался незамеченным, а то бы мама с бабушкой в обморок попадали.

Не успела я раздеться и чайник вскипятить – примчалась мама. Быстро-быстро похватала какие-то одёжки и помчалась обратно в школу – репетиция у них к новому году. Генеральная! Придёт поздно.

Вечер в окнах совсем посинел, а бабушки всё не было. Как она там по очередям, не случилось бы чего... Я что-то так заволновалась, даже ничего делать не могла, всё стояла у окна, на дорогу смотрела.

И тут явился Наиль – и снова с Лёхой! Явление было обставлено шумом, звуком затаскиваемых крупногабаритных предметов и криками: «Заноси!» – «Давай-давай!» – «Осторожней!» – и тому подобных. Кроме них двоих по подъезду таскались туда-сюда ещё четверо грузчиков в серых робах. Зал наполнился какими-то пластинами разных форм, обёрнутых кусками упаковочной серо-коричневой бумаги.

Вот это внезапно!

И тут явилась бабушка, остановилась на площадке, опасливо заглядывая в квартиру, потом пробежала в зал со своими битком набитыми сумками и закрутилась посреди. Мужики снова все ушли вниз, там что-то грохотало и кричали. Бабушка растерянно оглянулась на меня:

– Это что это?

Я привалилась к косяку нашей комнаты:

– Как видишь, Наиль решил мебель купить.

– Жениться, что ль, надумал? – слегка испуганно пробормотала бабушка.

– Не исключено.

Она вдруг засуетилась, заметалась, побежала в кухню и начала так активно там греметь кастрюльками, как будто Наиль женится вот прямо сейчас.

Внезапно с какой-то очередной доской зашёл наш дядя Рашид с четвёртого подъезда.

– Мама, куда ставить?!

Бабушка выскочила из кухни с озабоченным лицом:

– Туда, туда, в зал неси!

– А я подхожу с работы – смотрю: таскают что-то. О! Наиль! Подошёл – сразу: на, тащи! – Рашид засмеялся и пошёл вниз.

Последним заволокли диван странной, на мой взгляд, конструкции. Сзади, сразу за спинкой, у него было ещё пространство, а сверху – крышка, как у пианино. Может, его как-то из пианино и переделали, типа оптимизация производства? Хрен знает, короче.

В эту бандуру можно было складывать постельное или ещё какие вещи, а диван раздвигать, но все сразу решили, что лучше не раздвигать, потому как если постоянно двигать, всё быстро расхлябывается.

Не имею оснований не доверять этим утверждениям.

В обсуждении раскладывания дивана принимали громкое участие решительно все кроме меня. Даже грузчики. Более того, к грузчикам в этом вопросе особенно прислушивались, как к людям компетентным. Потом Наиль отслюнявил им пару бумажек, и работники советской торговли ушли.

Помимо полированной крышки диван имел такие же полированные боковушки-подлокотники и мягкую часть, обитую красивой бордовой тканью с бежевыми, под вид золота, узорами: дужки, листики, завитки. Бабушке диван страшно понравился.

Лёха тут же принялся хвастаться, что это благодаря его уму и красоте (зачеркнуть) связям – кто-то опять типа «троюродной сестры одноклассницы зятя» работал в мебельном – всё так быстро получилось! В обход очереди и вообще: диваны только привезли, их даже и не выставляли ещё. А стенка – ух ты это стенка? – немножко с браком, поэтому её списать должны были, но...

– Вы тётя Рая, посмотрите, – Лёха развернул одну из длинных пластин, в которой я угадала боковушку шкафа, – здесь царапина. Не спорю, большая царапина, да, Коля?

– Н-но, – кивнул Наиль.

– Но эта царапина куда? – Лёха смотрел на нас как фокусник.

– Внутрь? – не поняла бабушка.

– Да нет же! Она даже не внутрь – она между шкафами будет, это ж стенка! А ценник получился – триста рублей всего!

Я прямо восхитилась. Молодец вот эта дамочка из мебельного. Списанный, фактически, товар продала за триста рублей. Три месячных зарплаты начинающего воспитателя, например. Интересно, а не должны ли они были, по идее, разобрать комплект и продать ликвидные части отдельными предметами?

У стены стояла целая пачка ДВПшных задних стенок. На последнем, как специально, видно было, что с тыльной стороны изначально была наклеена (но впоследствии тщательно ободрана) заводская бумага с данными. Ох, мутят что-то в мебельном... По этой же причине название сказать вам не смогу.

– Мы сейчас соберём, и вы сами посмо́трите! – торжественно завершил спич Лёха, и мы с бабушкой стратегически отступили в кухню, чтоб не мешать.

– Баб, а куда они стенку поставят, там же у нас сервант?

Сервант выкидывать тоже было жалко. Да, жалко, и не ржите надо мной! Он ещё крепкий, о-го-го! Ещё лет пятьдесят на даче прослужит! Дачи, правда, пока нет. А выкинем – где такой возьмём?

Бабушка поцыкала зубом.

– Скажу, пусть на эту сторону переставят, между дверями.

Она пошла в зал, и стало слышно, как она позвякивает парадной посудой. Ну, правильно – вытаскивает, иначе сервант вообще неподъёмный будет.