Юрий Валин - Братья и сестры по оружию. Связные из будущего (сборник)
— Не спорю, — согласилась Катя, легко взбираясь в вагон. — Только в нашей работе свои понятия есть. Тонкости. У нас свои, у вас свои. Разница, понимаешь, Борис Борисыч?
— Мудришь. А нам теперь ни чихнуть, ни пернуть, — сиди, вас сторожи.
У стены склада коротко перестукнул винтовочный залп.
Камера — не камера, ящик — не ящик, — железная коробка размерами в рост человека. Из мебели — только зарешеченное вентиляционное отверстие. Хорошо еще, огорченные чекисты принесли пару шинелей из вещей заключенных. По доброте душевной сунули и котелок с водой.
Сидеть было тесно — ноги толком не вытянешь. Сквозь тонкую подстилку из жеваной офицерской шинельки ощутимо отдавался перестук колес. «Товарищ Троцкий» двинулся дальше.
— Что вы молчите? — спросил Прот, ерзая. — Они быстро умерли. А мы — еще неизвестно.
— Того и молчим, — пробурчала Катя. — Ты чего кряхтишь? Неудобно? Сюда садись, — она пнула сапогом мятое ведро с крышкой. — Садись-садись, привыкай к коммунистическому быту.
Пашка очевидный выпад против самого прогрессивного строя на земле решил пропустить мимо ушей. Не время. Вон Германа только тронь — взорвется.
Прапорщик и так зашипел, готовясь сдетонировать:
— Ну, Екатерина Григорьевна, что дальше? Сидеть будем, как кролики? Нужно было сразу рвать, выскочили бы…
— Перестань, пожалуйста, Гера, — Вита ухватила его за рукав. — Куда выскакивать? Не там же под пули прыгать было. Почекаем.
— Золотые слова, — согласилась Катя. — Теперь будем ждать, ибо больше делать нехер. Вляпались. Ты, Герман Олегович, уж прости, но я бы тех сопляков… За глупость, у-у…
— Я их оправдывать не собираюсь, — ледяным тоном отчеканил прапорщик. — Но расстреливать детей преступно.
— Мальчишкам стрелять других мальчишек тоже не слишком здорово, — пробурчала Катя. — Замнем. На повестке один вопрос — какого хрена делать? Багажом до Одессы трястись? Запасные варианты? У кого чего полезного и обнадеживающего в карманах имеется?
Полезного оказалось немного: у Пашки в кармане шаровар завалялась пара тяжелых гаек, оставшихся с ремонтных работ, коробок спичек, памятный хронометр, да еще за голенищем хранилась ложка. У Германа неожиданно обнаружилось непонятно зачем ему нужное зеркальце, расческа и потертый футляр от очков. Прот, оказывается, хранил на животе свою драгоценную тетрадь и пару отточенных карандашей с металлическими колпачками. У Витки не было ничего полезного, кроме пары новеньких изящных носовых платочков с кружавчиками. Совершенно ненужная буржуазная ерунда.
— Витуля, ты от еврейских корней отрываешься, — серьезно сказала командирша. — Ты не девушка должна быть, а рог изобилия. Кто сорок лет бродил по пустыне, приторговывая мацой, галантереей и скобяными товарами?
— Я исправлюсь, — пообещала девчонка. — А у вас що?
Катерина оказалась зажиточной. Кроме всякой мелочи вроде иголок, ниток, часов, ложки и спичек у нее имелся небольшой перочинный нож с перламутровой ручкой. Ножик выспорила уже на «Троцком», назвав наизусть все провинции готовящейся к скорой пролетарской революции Франции. Проверяли по затертому атласу всей командой бронеплощадки — ни разу не ошиблась.
— Жаль, маленький ножичек, — заметил воинственно настроенный Герман, разглядывая в полутьме изящную вещицу. — Безделушка.
— Да, нам бы меч-кладенец двуручный, — согласилась Катя, — налево махнешь — переулочек, направо — бронепоезд шинкованный.
Пашке показалось, что она совсем не считает ножик безделушкой. С командирши станется и такой мелочью кровь пустить. Только лучше бы без этого обойтись.
— Ничего, если кормить будут, доедем, — преувеличенно бодро сказал Пашка. — Мы ж в Одессу собирались или куда? Главное, чтобы пайку не урезали.
— Какая пайка? — пролепетала Витка. — Я и за завтраком каши наелася, — девушка панически поглядывала на «сиденье», на котором с удобством устроился Прот.
Ничего, разобрались. При Катерине даже самые, гм, щекотливые проблемы решались сами собой. Даже пошутить над временными трудностями было можно. «Товарищ Троцкий» с длинными и короткими остановками двигался вперед. Днем железная будка нагревалась, как топка, — заключенные сидели полуголыми. Из-за тесноты даже мыслей неприличных не возникало. Ночью становилось холодно — спасались той же теснотой. Чекисты исправно таскали с кухонного вагона паек — чаще кормили всухомятку, но бывало и горячее. Жить было можно — старший охраны, Борис, на всякие расспросы — что да как? — не отвечал, но бытовые просьбы выполнял охотно. Чекисты принесли еще одну шинель, выдали помятый чайник. В благодарность пленники развлекали охрану, а заодно и пулеметчиков ближних отсеков, песнями. Катерина припоминала песню из своего неисчерпаемого запаса, напевала мелодию и слова, потом уже подхватывали сообща. Пашка с Витой оказались ведущими голосами. Впрочем, подпевали все, кроме Прота. Мальчик улыбался, но помалкивал. Особенно Пашке нравились «Прощайте, скалистые горы» и еще одна, про революционных каторжников:
Владимирский централ, ветер северный,Этапом из Твери, зла немерено.Лежит на сердце тяжкий груз.Владимирский централ, ветер северный…[105]
Пели тихо, обстановка была тревожной. Пашка под конвоем выносил парашу и добывал свежие вести. Перемолвиться с красноармейцами он успевал коротко, новости приносил неутешительные — говорили, что войска генерала Слащова перемирия не признают и наступают на красных. Путь назад тоже был перерезан — петлюровцы взорвали мост через Ингулец и сцепились с махновцами. Вперед тоже не получалось — Николаев был под белыми, но гарнизон категорически отказывался пропустить «Товарища Троцкого», и договориться никак не получалось. Еще хорошо, что на разъезде Новинская по полной приняли угля и воды, и бронепоезд мог маневрировать.
Ночью Пашка проснулся оттого, что «Товарищ Троцкий» крадучись, в полной тишине, двинулся на восток.
Катерина сидела, обняв колени. Остальные спали, с двух сторон прижавшись к маленькой, но горячей Витке.
— Опять пятимся, — прошептала командирша.
— Может, на Херсон прорвемся? — Пашка пытался плотнее закутаться в доставшуюся ему полу шинели.
— Херсон так Херсон, — Катя почесала шрамик на брови. — Паш, ты в железнодорожной диспозиции соображаешь. Сколько нам кататься? Не может же этот хренов «Троцкий» вечно туда-сюда ползать?
— Чего не может? Пока топливо да вода имеются, будем бродяжить. Если, конечно, полотно по-настоящему не испортят или котлы у паровозов не полетят. Делать-то нам все равно нечего.
— Угу. А допустим, откроют нам светофор, прикатим завтра-послезавтра в Одессу? Нас каменный товарищ Хван куда препроводит? Ты с одесскими тюрьмами знаком?
— Не, мне в Одессе бывать не приходилось.
— А мне как-то довелось. Про тамошнюю ЧК нехорошая слава идет. Нужно что-то думать.
— Будем думать, — пообещал Пашка и с чистой совестью заснул. Лучше, чем у самой Катерины получится, выдумать все равно ничего не удастся. И вообще, в таких делах удача — главное.
Утром «Товарищ Троцкий» неожиданно устремился на запад. Шли уверенно. В Баштанной пополнились водой и углем. Под вечер без остановки проскочили мимо Николаева. Видать, генерал Хомов наконец со своими столковался. Летели быстрее литерного из давешних времен. Оба паровоза бодро гудели, проходя полустанки. В Долинской паровозам «Троцкого» помогла заправиться бригада местных путейцев. Во весь голос звучало «товарищи». Начальник станции и поручик, командир гарнизона, стояли в сторонке и не вмешивались.
— Сидите? — спросил чекист утром, передавая сухари и пересохшую колбасу. — А в мире о-го-го что творится.
— Що творится-то? — умоляющим тоном заканючила Витка. — Скажите, Борис Борисыч, одичаем ведь вопще.
— А вот выйдете, тогда и узнаете, — чекист запер дверь, потом не удержался и сказал снаружи: — Наши Петлюру и поляков под Фастовом приложили. Ну, и беляки-то поддержали компанию — навстречу, от Киева крепко дали. Бегут паны.
Вечером «Товарищ Троцкий» на всех парах торопился к Помошной. Здесь случился какой-то митинг — до заключенных долетали только обрывки речей и восторженный свист. Пополнив запасы воды и угля с рекордной скоростью, бронепоезд двинулся дальше. Шли даже в темноте, пусть и медленно и осторожно. На рассвете, под Людмиловкой «Троцкого» обстреляли. Скупо огрызнувшись из пулеметов, бронепоезд уполз дальше на юг.
Заминка случилась у Вознесенска. Доносилась стрельба, где-то впереди бухали разрывы снарядов. Шел бой за мост. День выдался жаркий, душный. «Шпионская» команда изнемогала в своей бронированной коробке. «Товарищ Троцкий» дважды открывал артиллерийский огонь, обстреливая цели где-то за рекой. Это слегка развлекло заключенных, хоть маяться в содрогающемся душном металле было удовольствием сомнительным. Под вечер разразилась гроза, и почти одновременно с первыми раскатами грома бронепоезд двинулся вперед. Прогрохотали по мосту через Буг. Где-то рядом захлебывался пулемет. «Товарищ Троцкий», лязгая, полз вперед, орудия обстреливали прибрежные высоты. Гул орудий и раскаты грома слились воедино.
