Гонщик-2 - Дмитрий Николаевич Матвеев

Девушка сидела в дальнем от входа углу гостиной, в том самом кресле, в котором в мой первый визит сидела ее мать. Разговаривать на такой дистанции не слишком вежливо, и мне пришлось подойти ближе, так, чтобы расстояние оставалось безопасным для девичьей чести, но при этом можно было бы говорить вполголоса.

— Добрый вечер, Анастасия Платоновна. Как ваше здоровье? Вчера доктор Кацнельсон говорил мне, что вы быстро поправляетесь.

— Здравствуйте, Владимир Антонович. Чувствую я себя вполне сносно, спасибо. Еще болит голова, но уже намного слабей и реже, чем в первые дни. Как видите, мне даже разрешили подняться с постели.

— Рад это услышать, — я искренне улыбнулся.

— Присаживайтесь, Владимир Антонович, — повела рукой Анастасия в сторону стоящего рядом кресла.

Я не стал чиниться и уселся на предложенное место. Теперь нас разделял лишь небольшой мраморный столик с резной крышкой. Девушка молчала и, судя по пробегавшим по ее лицу мимолетным гримаскам, никак не могла решиться начать разговор. Помогать ей мне не хотелось, и я принялся исподволь разглядывать собеседницу. Анастасия и впрямь выглядела неплохо. Блестели глаза под черненными ресницами, вернули естественный блеск золотистые волосы, уложенные в простую домашнюю прическу. О недомогании говорила разве что некоторая бледность лица, которую, впрочем, при желании можно было бы списать на освещение.

— Скажите, Владимир Антонович, — наконец решилась девушка, — вы действительно отказались от победы ради меня?

Вот уж вопрос так вопрос. Чуть сместились акценты, немного искажен смысл поступка, и вот уже оказывается, что ради прекрасных глаз девицы Боголюбовой я бросаюсь очертя голову побеждать драконов, бандитов и напрочь забываю о материальной компенсации.

— Не совсем так. Я просто посчитал, что помощь пострадавшим людям важнее формальной победы и денег.

— То есть, если бы там, на дороге, были какие-нибудь другие люди, вы сделали бы то же самое?

— Конечно. Человеческая жизнь вообще ценная штука и, на мой взгляд, уж всяко дороже и славы, и денег. Предваряя очевидный вопрос, для меня равноценна жизнь любого человека, невзирая на сословие.

Глаза Анастасии Платоновны несколько потускнели. Видимо, одновременно с этим потускнел и мой сияющий в ее воображении образ. Ну да оно и к лучшему. Не испытываю ни малейшего желания становиться объектом поклонения взбалмошной девицы. Но и совсем уж разочаровывать было бы, на мой взгляд, чересчур жестоко.

— Я предпочел бы, чтобы подобной аварии не случилось вовсе, и уж во всяком случае, чтобы она случилась не с вами. Для мира гонок было бы непростительно потерять столь талантливого гонщика.

— Вы действительно считаете, что у меня есть талант в этой области?

— Несомненно. Меня победить вам бы не удалось, это совершенно точно. Но так же точно второе место должно было стать вашим.

Лицо девушки осветилось радостной улыбкой, щеки покрылись легким румянцем, не оставив и следа от недавней бледности. Черт побери, она действительно весьма красива! Та же Неклюдова против нее, что запорожец против мерседеса. Каких-либо романтических чувств Боголюбова у меня не вызывала, нет, но глядеть на нее было приятно, особенно сейчас. Правда, порадовавшая меня улыбка вскоре угасла.

— Простите, Владимир Антонович, я несколько увлеклась, а хотела сказать совершенно иное. Неважно, ради меня или нет, но вы совершили настоящий подвиг. Не спорьте, — тут же вскинулась она, не позволяя мне возразить — я хорошо знаю, о чем говорю. Если посчитать время, за которое вы умудрились обернуться, то скорость, с которой вы ехали, выходит совершенно безумной. Но доктор Кацнельсон говорил, что если бы он прибыл позже хоть на полчаса, последствия аварии могли бы быть намного более серьезными, и мое выздоровление затянулось бы на несколько недель, а то и месяцев. Он вкратце описывал свою поездку с вами. По его словам, это был сущий кошмар. У него до сих пор при воспоминании о ней волосы встают дыбом.

Анастасия сделала небольшую паузу и продолжила, глядя мне прямо в глаза:

— Так вот, я хочу поблагодарить вас Владимир Антонович за то, что вы меня, фактически, спасли. Я прекрасно понимаю, чем вы пожертвовали ради этого и не уверена, что, сделала бы то же самое, находясь в десяти минутах от победы. Я так же понимаю, что не смогу вам отплатить чем-то сравнимым по значимости. Но знайте, что я никогда не забуду этого вашего поступка. И…

Она замялась было, потупившись, но тут же взяла себя в руки и продолжила:

— И прошу извинить меня за мое неподобающее поведение во время наших прежних встреч. Поверьте, за те дни, что я провела в постели, у меня было достаточно времени, чтобы многое вспомнить, обдумать и переосмыслить. Мне сейчас очень стыдно за то, как я с вами обошлась. Поверьте, я говорю совершенно искренне.

Да, вряд ли моя визави настолько хорошая актриса, чтобы сыграть все это: и смущение, и раскаянье, и увлажнившиеся глаза, и еще кучу маленьких штришков. Впрочем, я не так уж злопамятен, и терзать девичью душу не намерен.

— Я охотно прощаю вас, Анастасия Платоновна, и не держу на вас зла. Только пообещайте — и не мне, а себе, что прежде, чем под влиянием эмоций выпалить очередную дерзость, вы будете считать хотя бы до пяти. Думаю, в этом случае, число возникающих в вашей жизни неловких моментов станет намного меньше.

— Хорошо, Владимир Антонович, обещаю это. И себе, и вам.

Лицо Боголюбовой было при этих словах настолько серьезным, что я поверил: сделает.

Повеселевшая улыбающаяся девушка поднялась на ноги.

— Владимир Антонович, поскучайте несколько минут в одиночестве, я позову домашних.

После объяснения все остальное прошло как обычно: обед, непринужденная застольная беседа на отвлеченные темы, церемонное прощание и Боголюбов, вышедший проводить гостя, то биш, меня.

— Владимир Антонович, взгляните на эти фото, — он протянул мне несколько карточек. — Может быть, кого узнаете?

Я, быстро проглядев фотографии, выбрал две из них.

— Вот эти люди подходили ко мне в Орле. Они играли роль силового аргумента для придания большего веса словам шантажиста. Вы их нашли? Что удалось узнать?

— Нашли. К сожалению, расспросить их не удалось, ибо допрашивать мертвых я не умею. Но вот что интересно: все они были убиты одним и тем же образом: пуля в сердце из револьвера. Два выстрела, два трупа. И никаких следов.

— Что-то такое уже было не так