Мы из блюза - Дмитрий Игоревич Сорокин
— Старец Григорий! Вот вы где! А мы вас совсем потеряли! Что же вы бросили чад своих? Третий день как пропали, а слухи о вас ходят самые удивительные…
Да что ж за день-то, мать вашу!
— I'm sorry, miss. It seems you've made a mistake and I'm the wrong one. I'm sorry about the misunderstanding and that I unwittingly disappointed you[12], — произнес я, виновато улыбаясь и участливо глядя барышне в глаза.
— Ох, простите… I am very sorry mister, I was wrong![13] — пунцовая девушка сделала книксен, пулей влетела в коляску и покинула нас.
— В удивительные времена живём, — покачал головой Гумилёв. — Честь имею.
Николай Гумилёв, «Старик-обманщик»
За резным дворцом, в сосновой чаще,
Где ручей прохладою искрится,
Долго песни пел старик-обманщик
Жадной до чудесного девице.
И слова скакали в пляске кукол,
Вырвавшись от уст сего пророка.
Жемчугами снов её баюкал,
Норовя цветок сорвать до срока.
И поляне становилось горше,
И росли от врак и разговоров
Вместо роз колючки-расторопши,
И вставали рати мухоморов.
Но сверкнула молния. Другая,
Прогремели громы, как фанфары,
И упал обманщик, завывая,
И издох. И расточились чары.
А чудес избегнуть не случилось,
И из тела старца, чуть с улыбкой,
Вышел юноша — явили боги милость! —
Поклонился и ушёл. Со скрипкой.
(Стихотворение датировано 7 сентября 1916, написано в Петрограде)
* * *
Гости начали собираться к пяти. Пришёл друг семьи доктор Старцев, прекрасный врач, люто ненавидевший своего коллегу Антона Павловича Чехова, несмотря на то, что тот уж дюжину лет, как умер. Пришёл дядя Сергей с хохотушкой-женой Лидочкой, возрастом едва старше самой Нади, а там и молодёжь начала собираться на долгожданное торжество. Первой, конечно, пришла Варя — неразлейвода подруга, хранительница самых важных тайн. Следом — непременная Лиза Егорова, верная и прекрасная, с кем стойко оттрубили положенное во Втором Петроградском Мариинском училище, что на Съезжинской.
Пришёл, никак не мог не прийти, и милый Коля Геринг — такой же полунемец из скромной дворянской семьи, только, в отличие от Нади, стеснявшейся с начала войны отцовской фамилии Юргенс и представлявшейся девичьей фамилией матери, свое родовое имя потомок остзейских баронов скрывать не пожелал. Храбрый Коля пришёл не один: компанию ему составили стеснительный незнакомец, который, очаровательно грассируя, представился Александром, и огромный букет роз.
Но вот, наперебой поздравив хозяйку и с днем рождения, и с недавним выпуском из училища, гости расселись за столом и воздали должное угощению. Когда же отзвучали все положенные здравицы, когда закончились все перемены блюд (скромные по военной-то поре, но всё-таки), и осталось подождать немного до чая, к которому анонсировали настоящую роскошь — торт от кондитерской Абрикосова на Невском, настало время песен. Взрослые остались в гостиной, а молодёжь переместилась к Наде в комнату, где именинница намеревалась дать концерт с самыми удивительными и новыми песнями.
— Немалую часть этих песен я узнала лишь вчера, и у меня нет ещё привычки их играть, — смущённо начала Надя. — Поэтому не судите меня строго, друзья!
И начала, аккуратно аккомпанируя:
По моей незасохшей руке
Пробирается тихо память.
По моей незастывшей реке
Проплывает тихонько птица.
По моей неубитой душе
Плачет скорбно забытый разум…
Я летаю снаружи всех измерений…[14]
По окончании песни повисла звенящая тишина. Первым опомнился и зааплодировал Александр, остальные немедленно присоединились.
— Надя, это потрясающе! — воскликнул Александр. — Такая нечеловеческая глубина и многоплановость образов при кажущейся простоте… Но откуда это? В жизни подобного не слышал!
— Слова написал Игорь Летов, футурист из Сибири. То ли из Омска. То ли из Томска — не помню, признаться. А музыку — наверное, тот, кто мне вчера ее показал и любезно написал ноты. Вот, послушайте ещё — это сочинение некоего господина Чигракова, о котором я, признаться, доселе тоже не слышала.
Давай разроем снег
И найдем хоть одну мечту.
Ты сказала: «Ты знаешь, она живет там»
Принесем домой
И оставим с собой до весны.
А потом с балкона отпустим ее:
Пусть летит
Колокольчик в твоих волосах
Звучит соль диезом.
Колокольчик в твоих волосах…[15]
— Это невыносимо прекрасно! — захлопала Варя в ладоши. Надюш, а ещё есть?
— Есть ещё немножко, — рассмеялась Надя. — Где-то на белом свете, там, где всегда мороз…
Когда все новинки отзвучали, восхищенные гости наперебой потребовали разоблачения загадки.
— Слушайте же, — начала Надя. — Вчера со мной случилась просто сказочная какая-то история. Я разучивала «Кокаинетку», новую песню Вертинского. Ой, я же совсем забыла вам сыграть её! Очень, очень замечательная песня, вот услышите — всё расскажу, и непременно сыграю. Так вот. Окно было открыто, и с улицы меня вдруг окликнул какой-то мужчина…
Когда рассказ был закончен и обсужден, Александр тихонько спросил:
— Надя, а вы позволите мне спеть «Кокаинетку» вместе с вами? Мне тоже очень нравится эта песня…
— Ой! — Надя прижала ладошки к щекам. — Как я сразу не поняла… Вы… а вы же сам Вертинский, да?
* * *
Уже идя по Средней Подьяческой с букетом гладиолусов, я сообразил, что вчера не запомнил номер дома. Но меня снова выручила музыка, даже испытал некое «дежа вю»: над Питером разносилась печальная песнь о московской наркоманке. Причем, как бы не в авторском исполнении. Но день выдался столь богатым на умопомрачительные зигзаги судьбы, что на удивление сил уже просто не осталось. И вот квартира номер семь. Звоню, на сей раз открывает горничная.
— Добрый вечер. Вы к кому-с?
— Здравствуйте. Так к хозяйке молодой вашей, Надежде Садовниковой.
— Как прикажете доложить?
Я представился.
— Сей секунд, сударь, — кивнула горничная. И, наклонившись ко мне, добавила: — Юргенсы они-с. Не вздумайте-с при Александре Оттовиче ошибиться.
Я обозначил поклон, приложил палец к губам, затем ладонь к сердцу, и горничная меня покинула. Но всего секунд через пять налетел ураган по имени Надежда.
— Божечки! Григорий Павлович! Это же настоящее чудо, что вы к нам пришли! — вскричал ураган. — Каюсь, за новыми впечатлениями вчера совершенно забыла пригласить вас — у меня же день рождения сегодня, мы отмечаем
