Олигарх (СИ) - Шерр Михаил
Говорить больше на эту тему не пришлось. Бенкендорф все отлично понял и тут же ответил.
— Можете планировать свой отъезд хоть завтра, господин Бакатин сегодня же получит отпуск как положено до первого апреля.
Глава 9
Сломя голову бросаться инспектировать имения была большая глупость. Сначала надо основательно подготовиться к ней. Всё дело в том, что в деловых бумагах родителя был полнейший бардак. Его управляющий оказался совершеннейшим негодяем. Он пользовался полнейшим доверием хозяина и обирал его. Но свои делишки проворачивал очень ловко, не вызывая никаких подозрений.
Когда родитель отошел в мир иной, негодяй по-видимому очень испугался и решил податься в бега. До Царства Польского известие о смерти родителя успело дойти раньше и один из таможенников на прусской границе проявил «нездоровый» интерес к сундукам, опечатанным исторической печатью рода князей Новосильских, дарованной предкам кем-то из первых Романовых и дважды подтвержденной императорами, Петром Первым и Павлом.
Что произошло дальше осталось тайной, по крайней мере для меня, но в итоге его просто застрелили. А всё, что сей господин вёз с собой в конечном итоге оказалось в руках у генерала Бенкендорфа, который, собираясь ко мне, прихватил с собой и два больших сундука этого товарища.
Господин Охоткин без раскачки начал разбираться в деловом бардаке, оставшемся от негодяя — управляющего. А я решил заняться «кадровым» вопросом. Кто есть кто среди наших людей, для меня была большая тайна. Я вообще-то неплохо когда-то разбирался в людях, а многолетняя работа в дальнобое научила это делать быстро и очень качественно, от этого бывало элементарно зависела твоя жизнь.
Но оказавшись в 19-ом веке, я испытывал огромные сомнения в правильности своих оценок. Иногда приходилось сильно тормозить, когда сталкивался с чем-то незнакомым. Хорошо, что окружающие эту появившуюся со мне особенность списывали на перенесенную болезнь.
Поэтому я решил перестраховаться и поговорить о доставшихся мне кадрах с единственным человеком, которому я уже доверял можно сказать на все сто, с нянюшкой Пелагеей.
И не пожалел об этом. Нянюшка буквально по полочкам разложила мне всех, кто проживал в нашем доме. По своей инициативе она ничего не сказала мне про сестер и матушку, но ответила мне на два интересующих вопроса.
Матушка вчера поздно вечером куда-то ездила и вернулась через пару часов. Я вполне резонно предположил, что она ездила на встречу с Бенкендорфом. Второй вопрос, который интересовал меня еще больше, это было отношение Анны Андреевны с Матвею Ивановичу. Нянюшка была не только моей кормилицей и няней, но и Аниной няней тоже, трепетно относилась к ней и частенько выслушивала повествования о её девичьих тайнах. И здесь опять было попадание в яблочко.
Нянюшка ответила мне не сразу. Пару минут она внимательно смотрела на меня, а потом горестно вздохнула.
— Любит она его Алёшенька. Ваш батюшка никогда не дал бы своего согласия на брак с ним. Матушке вашей Матвей тоже очень нравится. Да только кто он и кто вы. Дворянство его отец получил за год до рождения сына. Иван хоть и был из обер-офицерских, но голь перекатная, — историю князей Новосильских я уже хорошо знал и поэтому понимающе кивнул нянюшке. — Ваш батюшка не показывал Матвею на дверь только из-за памяти о о вашем деде. Анечка при вашем батюшке даже боялась лишний раз на Матвея посмотреть, несколько раз порывалась попросить его не приезжать, хорошо что не сделала этого. Она для Матвея свет в окошке, как бы он такое пережил. А сейчас она частенько плачет из-за этого, хочет поговорить с тобой, но боится.
Но то, что мне рассказывала нянюшка было в прошлом, сейчас главой рода стал я и должен согласно императорского указа решать абсолютно всё и за всех.
— Нянюшка милая, я точно сделаю две вещи. Сегодня ты и твои дети получат вольную. А Матвей Иванович, если конечно он попросит руки сестрицы, получит моё согласие. Можешь ей об этом сказать. Мне самому некогда разводить сю-си пу-си, — для меня навсегда осталось загадкой моё решение, почему сам не сказал это Анне Андреевне. Но это спонтанно принятое решение очень подняло мне настроение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Нянюшка вероятно тут же рассказала Анне о нашем разговоре, потому что когда я по какой-то надобности вышел из кабинета, она как коршун налетела на меня:
— Алексей, повтори мне что ты сказал нянюшке?
— Что именно? Я много чего ей говорил, — решил я прикинуться не понимахой. Анна зло прищурилась и даже сжала свои кулачки.
— Будь моя воля, я бы подзатыльник тебе выписала, — во времена декабристов столичное дворянство французский знало лучше, чем русский. Но за время моей болезни матушка и сестры поневоле усовершенствовали свой русский, я принципиально и демонстративно говорил на великом и могучем. Конечно получившийся в результате слияния двух сущностей конфлюэнц, так я стал называть самого себя после «выныривания» из темноты, знал французский и не только.
— Я все понял, Анна Андреевна, и говорю тебе, что если Матвей попросит твоей руки, я скажу да.
После этого я представил сестре своего помощника и она упорхнула как легкий ветерок, а мы с господином Охоткиным продолжили разбираться в делах покойного родителя.
Расположились мы с ним естественно к родительском кабинете, матушка пыталась обойтись без управляющего, сама всем и всеми руководить и разобраться в оставшихся от мужа делах. Но лучше бы она этого не делала, так как результатом её деятельности был еще больший беспорядок в и так уже запущенных всевозможных бумагах.
Часа через три я оценил какой подарок мне сделал генерал, предложив такого помощника. Сергей Петрович Охоткин быстро разобрался с сутью моих проблем и через три часа назвал примерно общую сумму долгов. Ларчик открылся очень просто, он каким-то неведомым мне чувством извлек из огромного вороха бумаг одну единственную, но самую важную.
За несколько дней до 14-ого декабря, родитель составил реестр своих долгов, он похоже понял, что управляющий его обворовывает и сделал попытку навести порядок в своим делах. В большом бумажном пакете вместе с этим реестром долгов было еще письмо-исповедь с подробной росписью деятельность князя Новосильского как заговорщика. Сергей Петрович прочитал его, так как он обнаружил пакет когда я выходил из кабинета.
— Ваша светлость, это не мое дело, но я бы эту бумагу уничтожил, ценности ни какой, ни для вас, ни для вашей матушки, а вот не дай Бог попадет оно в руки Государя. Ваш батюшка тут предстает одним из главных заговорщиков, по крайней мере денег он в это предприятие вложил не мало.
Я прочитал эту бумагу и тут же без всяких угрызений сжег её.
Разбираясь в этих бумажных завалов, господин Охоткин, а я стал для себя называть его именно так, тут же еще и обучал меня финансовым и прочим премудростям, подробно всё объясняя.
Подошло время ознакомиться с содержимым сундуков негодяя — управлявшего и Сергей Петрович с моего разрешения вскрыл их.
В одном из них были деньги, русские и иностранные. Сергей Петрович быстро все пересчитал, конвертировал инвалюту в рубли и сообщил мне итог.
— В рублях, ваша светлость, тысяч пятьдесят ассигнациями. Думаю, что это то, что было просто украдено, — я конечно то же был такого же мнения. И эта находка была очень даже кстати, матушка за утренним чаем обмолвилась о практическом отсутствии денег.
Кроме денег в сундуке были банально украденные золотые вещи с пятью картинами европейских мастеров и личные вещи вора-управляющего. Украденное сразу же опознал камердинер родителя. Крепостной из нижегородского имения служил родителю последние семь лет и матушка решила его пока не отправлять обратно в имение, ну а теперь решать его участь предстоит мне.
Второй сундук был набит бумагами. Оно были аккуратно разобраны и перевязаны стопочками. В них также был реестр княжеских долгов и много долговых обязательств покойного князя.
Сергей Петрович предложил работать чуть ли не круглосуточно, но для этого ему надо было переехать к нам. У меня у самого уже появились такие мысли и я сразу же согласился. Поэтому мы решили сделать большой перерыв в работе что бы мой помощник съездил к себе за необходимыми личными вещами, а завтра сразу же после утреннего чая приступить к работе.