Партиец (СИ) - Семин Никита
Полет начался восьмого августа, но цели своей не достиг. Из-за ошибки в расчетах не хватило топлива до оборудованного аэродрома, и при вынужденной посадке произошла авария под Читой. Второй самолет запускали уже 23 числа. И вот он уже полностью выполнил летную программу.
Встретили наш самолет в Америке тепло. Экипаж даже позвал к себе на завод сам Генри Форд, что тоже было положительным знаком. Сотрудничеству между СССР и США быть!
Все лето я в основном работал с Жижиленко и Вышинским. Занятий не было, по линии комсомола тоже лекции в школах не планировались. Да и на Люду теперь время свое не тратил. Вообще за девушками не бегал. Еще не прошли чувства. Вот и занимался доводкой законов. Благодаря этому удалось полностью проработать основные постановления и даже прописать часть статей для трудового кодекса. Ну и про методички для пояснения законов рабочим не забывал. Правки в постановления тут же были приняты и утверждены, а я опять поехал по деревням да селам — на месте посмотреть, как они выполняются. Часть-то основного «базиса» еще с весны была принята.
Объехать решил те же деревни, в которых был в прошлый раз. На мой взгляд, так сравнение нагляднее получится. Это как раз было где-то в середине августа, после первого неудавшегося межконтинентального полета.
Знакомая деревня, где главой сельсовета был Алексей Иванович, встретила меня пустотой. Почти все были в полях, как мне пояснила девчонка лет десяти. Дома остались вот такие как она — уже достаточно взрослые, чтобы постоянного пригляда не требовалось, но еще маленькие для тяжелой работы в поле. Она же и за хозяйством присматривала, как в своем доме, так и у соседей. От нечего делать, решил с ней поболтать. Все равно взрослых ждать — не искать же мне их по всей округе.
— Как у вас живется теперь? Изменилось ли чего?
Девчонка, представившаяся Лизкой, с подозрением посмотрела на меня.
— А вы, дядя, кто будете?
— Журналист я. Приезжал уже к вам по весне.
— Ничего я вам не скажу! — тут же заявила малявка, ошарашив меня.
— Это почему?
— Папка ругался очень на вас. Говорит, из-за вас у нас хуже стало.
— Да? А чем хуже-то?
— Не знаю, только папка недоволен был.
Девчонка демонстративно отвернулась и надулась. Однако сбегать не спешила, и я решил попробовать снова ее разговорить.
— Так я же и хочу узнать все, чтобы при надобности исправить. Если хуже стало — так в чем?
— Корову нашу забрали! — наконец буркнула Лизка. — Сказали, в ферму ее отдадут. Вообще всех коров отняли. Ни одной в деревне не осталось! Только куры.
— А лошадей тоже нет?
— Лошади есть, — нехотя призналась девчонка. — Три.
— И все? Новых не дали?
— Одну, — буркнула она все еще недовольно. — Только папка говорит, что это капля в море. Надо больше.
— Так наверное нет больше, вот и не дали, — развел я руками.
Тут из соседнего дома прибежал паренек примерно ее возраста, и я переключился на него. Он подтвердил слова Лизки, добавив, что «дядька Петро больше с ними не живет». Раскулачили. Тот попытался сопротивляться, в дом не пускал, так приехали милиционеры и силой его вывели. После чего забрали. В доме же организовали деревенский клуб, оставив родным Самойлова лишь две комнаты. Участок при доме теперь обрабатывает его родня с помощью еще двух соседских семей. Весь урожай, причем со всех дворов, грозятся сначала забрать. Для этого строится овощехранилище, а после — поделить. Кому сколько достанется, дети не знали. Только вот их родители были жутко недовольны. Довольных в деревне теперь, как я понял, вообще не было. Даже бедняки ругались. Последние из-за того, что их работать заставляют и не дали поживиться за счет кулака Самойлова. А тех, кто работать не хотят, «тоже дядьки милиционеры увезли».
Так в расспросах и пролетело время, а там уже и взрослые с полей вернулись. На меня смотрели косо и недружелюбно. Алексей Иванович лишь махнул рукой безнадежно, приглашая за собой.
— Ну и заварил ты кашу, паря, — высказался он, когда уселись за стол.
— Я заварил⁈ — удивленно воскликнул я. — Решение о коллективизации было принято давно и не мной!
— Но ты же Постановления писал? Мы читали. Там твоя фамилия. Или тезка твой скажешь?
— Я их делал, не скрою. Но без них было бы хуже.
— Чем же? — хмыкнул глава.
— Того же Петро все равно бы раскулачили, но как? Толпой бы завалились и растерзать могли. Все имущество вынесли, как грабители, и куда бы и кому оно потом досталось? Родне его тоже могло не поздоровиться. Вот ту же Дуньку — неужто никто на нее не заглядывается? Могли ее как «дочь кулака» по рукам пустить?
— Скажешь тоже, — рефлекторно перекрестился мужик и тут же с опаской глянул на меня. А ну как заложу, что он верующий? Я сделал вид, что ничего не заметил, и он облегченно выдохнул. — Нет у нас таких.
— Точно? Ты УВЕРЕН в этом? — надавил я на него.
Алексей Иванович промолчал.
— Больше крови бы было. Может у вас ничего подобного и не случилось бы, а в других деревнях да селах? Постановление-то для всей страны написано.
— Почто коров забрали? — продолжил все же со мной спорить он.
— А вам разве не сказали, куда их?
— Сказали, — нехотя выдавил из себя глава. — В соседнюю деревню всех свезли. Эту, как ее, ферму создавать. Теперь чтобы молока испить, надо к ним на поклон идти.
— Зачем на поклон? Молоко распределять должны.
— Не знаю уж, чего там они должны, да только не дают они запросто так! — зло процедил мужик.
— Так жалобу на них накатайте!
Про распределение я точно писал, но сейчас уж не помнил — в постановлении, декрете или статье к кодексу. Может это еще в черновиках или не утверждено?
— Толку-то…
— Ну и будете сидеть без молока, когда могли бы получать его, как положено. Ваши же овощи не только на деревню поделят, так?
— В город часть заберут. Половину говорят, не меньше, — мрачно подтвердил он.
— Вот! А в полях вы что делаете?
— Рожь жнем. Ее вообще всю грозятся забрать.
— Не имеют права, — уверенно заявил я. — Вам должны оставить десять процентов от урожая.
— Это сколько?
— Один из десяти мешков — ваш.
Алексей Иванович задумчиво почесал бороду.
— Все равно почитай все заберут.
— Если в следующем году больше урожай получится, должны и больше оставить. Уже пятнадцать процентов. Это полтора мешка из десяти.
— А если не уродится?
— Чтобы уродилась, агронома позовите по весне. Пускай он подскажет, как и когда лучше сеять. Если что — и спрос с него будет. Но только, если слушаться его будете.
Примерно в таком ключе и шел наш разговор. Я же после него понял, что крестьяне просто не понимают нововведений. Специально уточнил — а они мои «методички» хотя бы видели. Оказалось, что нет. Ну так-то да, я их лишь в конце июля сдал в печать. Могли еще не издать в нужном количестве. У меня слишком много работы, чтобы сразу и все сделать. Посоветовал главе такие методички приобрести сразу, как появятся. Хотя их должны бесплатно раздавать — в целях пропаганды и объяснения «политики партии».
Потом и с народом пообщался. Деревенские начали с «наездов», кто-то даже выкрикнул, что меня поколотить надо. Пришлось главе их утихомиривать. Уже потом я смог высказаться. Сперва просто объяснил людям, что «как прежде» уже не будет. Потом рассказал, как оно «должно быть теперь». Ну и что делать, если возникают проблемы. К кому обращаться, что писать. Уже в конце смог и сам начать вопросы задавать. Отвечали неохотно, но все же полного молчания не было. Смог вытянуть из них, что им не нравится, а что все-таки «ко двору пришлось». Последнего было меньше. Ну ничего, на следующий год еще приеду, узнаю, как у них дела.
Так я и поехал гастролировать до конца лета. В деревне, в которой молочную ферму организовали, председателем фермы и колхоза стал бывший «кулак». Он-то и не хотел запросто так отдавать часть надоенного молока. Мужик хваткий и прижимистый. Пришлось объяснить ему на пальцах, что ему будет, если он в таком же духе продолжит. Вроде внял.
