Гибель титанов. Часть 1 (СИ) - Чайка Дмитрий
— Чего делать-то надо? — спросил, наконец, Волк, когда вытер усы и бороду. К изумлению Косты, на этом ритуал не закончился, и сын боярский достал из наплечной сумы богатый гребень и тщательно расчесал свою мужскую красоту. Егеря — не воины. Им бороду брить Устав не велит. Что же это за мастер потайных дел, когда за милю видать, кто он и кому служит?
— Для начала нужно не дать местным варнакам распустить меня на ленты, — горестно вздохнул Коста.
— Покажи мне, где они пасутся, и делу конец, — равнодушно пожал плечами Волк. — И еще место покажи, куда удобней трупы снести. Не хочу здешнюю стражу раньше времени всполошить.
— Их резать никак нельзя, — снова вздохнул Коста. — Точнее, можно, но не всех. И только если они меня убивать начнут.
— А есть за что? — остро глянул на него Волк.
— Есть, — кивнул Коста. — Я уже обозначился им. Если я еще раз покажусь в том районе, то они за мной хвост пустят. А потом непременно схватят.
— Так ты туда не ходи, — непонимающе глянул на него Волк.
— Так мне и надо, чтобы они меня схватили, — в очередной раз вздохнул Коста. — Без этого вообще ничего не выйдет. Я уже и так и этак думал. И дело наше без них никак провернуть не получится. Только парней своих напрасно положишь. Знал бы ты, до чего мне умереть боязно…
— Ты мне это всё зачем рассказываешь? — непонимающе взглянул на него Волк. — Я воин. Я умер тут же, как только судьбу свою выбрал. И мать уже оплакала меня по обычаю, как покойника.
— Но я-то не воин, — резонно возразил Коста. — Мне славная смерть в бою совершенно без надобности. И если я ошибусь, то умирать мне придется не одну неделю.
— Так чего ради ты так рискуешь? — непонимающе глянул на него Волк.
— Денег хочу, — честно признался Коста. — А ты, сын боярский, хочешь денег? Много, очень много денег.
— Хочу, — поморщился егерь. — Только я присягу не рушу. Род мой великий есть, а сам я знаменитого отца сын. Я честь семьи на деньги не разменяю.
— Я ведь тоже присягу давал, — твердо посмотрел на него Коста. — И тебе ее нарушать не придется. Мы сделаем то, что должны, а попутно заработаем много денег.
— Сколько заработаю я? — в лоб спросил Волк.
— Точно не знаю, — развел руками Коста, — но думаю, что столько, сколько сможешь унести. В золоте! И мы не нарушим клятву своему государю ни словом, ни делом. В этом я тебе памятью покойного отца клянусь. Ну что, ты готов?
— Коли так… — почесал густую бороду Волк, — то я в деле. Но если ты, ромей, меня в какой-нибудь блуд втравишь, то на ленты я тебя сам распущу. Тебе те варнаки покажутся сестрами милосердия из больницы княгини Людмилы. И в этом я тебе богиней Мораной клянусь и высшей справедливостью.
— Только давай на берегу договоримся!
Коста по достоинству оценил могучую стать нового партнера, сравнил ее со своей и пришел к одному очевидному, но совершенно неутешительному для себя выводу.
— О чем это? — непонимающе глянул на него Волк. — Сам же сказал, что каждый заработает столько, сколько сможет унести.
— Все, что добудем, делим поровну, — Коста протянул руку, а Волк поморщился и в ответ протянул свою. Ему не слишком нравился такой расклад. Ведь он был не только чертовски силен и свиреп, но и совсем неглуп.
Глава 9
Апрель 641 года. Александрия.
Последний раз коронованная особа посещала Александрию лет этак двести пятьдесят назад, и крови тогда было столько, что хоть стены крась. Много было крови… Так много, что после каждого августейшего визита половину города приходилось заново отстраивать. Императоры Аврелиан и Диоклетиан были ребятами на редкость простыми. Что взять с бывших далматинских пастухов?
Тем не менее, горожане, которые позабыли об этом за давностью лет, высыпали из домов и лавок, как только прошел слух, что княжеский дромон встал на якорь в Большом порту. Толпы шумных и крикливых, как обезьяны, греков и египтян запрудили все улицы, что шли до дворца префекта. Ведь именно туда поедет великий князь Самослав, новый повелитель этой древней земли.
Горожане оказались разочарованы. Вместо тысяч схолариев в алых плащах и с золотыми цепями на шее, вместо толп разряженных сенаторов и евнухов государя сопровождала только полусотня гвардии и несколько неброско, по ромейским меркам, одетых бояр. Даже архиепископ Григорий Братиславский, которому подали крытую повозку, вовсе не напоминал патриарха Кира, и благословлял народ налево и направо. Воины свиты на схолориев были непохожи вовсе, они скорее походили на диких туров, притворяющихся людьми. А выражение их лиц напоминало горожанам Тугу и Вугу, любимых псов госпожи Елены, которых тут все боялись до колик. Любила госпожа, приехав с охоты, промчать по городу галопом в сопровождении своих псов. После определенных событий тут ее не то, что ведьмой не рисковали называть, а и подумать о ней нелестно опасались. Любили в Александрии и ее мужа, и ее дядюшку. Вот и на нее теперь падали отблески народной любви.
Скромный до неприличия кортеж проследовал от порта по улице Канопик прямо в Царский квартал, где и стояли дворцы префекта Святослава и его дяди, великого логофета Стефана. Самослав украдкой поглядывал по сторонам. Да-а! Александрия похорошела. Множество сожженных домов разобрали, а на их месте возводили новые. Фасады на главных улицах оттерли от копоти и грязи, разбитые плиты мостовой заменили на новые и вымели начисто. Обычный восточный город стал теперь непривычно опрятным, потому как за брошенный на землю сор прилетало палкой по спине от стражников-нубийцев, которые несли свою службу с гордостью и усердием. Или, как не без оснований подозревали местные, они просто любили лупить своей палкой надменных александрийских горожан.
Сам князь привел население в трепет и восторг, потому как выглядел суровым воином, а ведь именно так и должен выглядеть император в представлении каждого римлянина. Странное это было государство, где власть редко передавалась по наследству, а чаще захватывалась силой. Это общество только силу и признавало как источник закона и права. А раз так, то великий князь Самослав александрийскую толпу покорил. Он не заискивал, не улыбался и не махал ей рукой. На его лице была написано: плевать я на всех вас хотел, а если захочу, то сотру ваш город с лица земли, а на его месте построю новый.
Это выражение уверенной в себе мощи исторгло из глоток горожан восторженные крики. Им и нужен был такой государь: сильный и справедливый. Ставящий превыше всего свой закон, и карающий по нему одинаково и слабых, и сильных. По крайней мере, казнь десятка богатых ростовщиков александрийским плебсом именно так и расценивалась. Чернь любит, когда на ее глазах казнят богача. Так собственная убогая жизнь кажется горшечнику, грузчику или рыбаку не столь уж беспросветно-тоскливой.
— Ты не рад нам, брат? — Стефан раскинул руки в приветствии. — Ты так суров сегодня! Толпа успела тебя разозлить? Не обижайся на них. Они такие, какие есть.
— Да какая там толпа! — отмахнулся князь. — Думал, от порта не доеду. На одних сухарях несколько дней. Брюхо сводит так, что чуть концы не отдал. Где тут сортир?
— Грубая пища моряка! — понимающе покачал головой Стефан. — Это просто зло, которое придумали демоны ада в наказание за наши грехи. Я велю приготовить легкий суп из молодой курочки. Пальчики оближешь!
— Отец! — Святослав с семейством стоял перед князем, склонив голову.
— Иди ко мне! — князь обнял сына, расцеловал невестку и внука. И крошечную внучку он тоже подержал на руках, осторожно взяв ее у няньки.
— Никша приехал? — спросил он.
— Пока нет, — покачал головой Святослав. — Мы ждем его со дня на день.
— Пойдем, брат, — Стефан мягко освободил его из родственных объятий. — Пойдем, я покажу тебе твои покои. Тебе надо отдохнуть. Я так тебя понимаю. Когда мы плыли с Никшей в Йемен, я только и делал, что свешивался с борта. А сухой хлеб меня и вовсе чуть не прикончил. До сих пор вспоминаю его с содроганием.
