Комсомолец 3 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— Не говори ерунду, Нежина. Я тебе уже всё объяснил. Я помог тебе и твоей маме, потому что мог это сделать. Просто не прошёл мимо. Чтобы в будущем не прошли и мимо моих проблем. Вот и всё. Так что дело тут даже не в тебе. Догоняешь? Хотя твоя мама сейчас, наверняка, не рада моей помощи…

— Да, уж…

— Это пройдёт, — сказал я. — Позже она поймёт, что поступала неправильно. И нечестно по отношению к тебе. У неё теперь будет возможность спокойно подумать. Земля круглая, помнишь, Нежина? Однажды мой поступок ко мне вернётся. А может, кто-то поможет избавиться от проблемы моим детям.

— Или отправит тебя в тюрьму.

Развёл руками.

— Или отправит меня в тюрьму, — сказал я, — если стану злоупотреблять спиртным и бить женщин. Такой вариант меня тоже устроит. Так что не принимай меня за Робина Гуда, Нежина. То, что я вчера сделал — сделал, прежде всего, ради себя. Ты мне за это ничего не должна. Твоя мама — тоже. Уяснила?

Прислушался: не раздавались ли в коридоре шаги Паши Могильного.

— Уяснила.

— Вот и чудесно.

Я опустил взгляд на книгу, перевернул страницу. Посмотрел на изображение круглолицего мальчишки в пионерском галстуке — на пририсованные ему предыдущими читателями учебника большие, как у слона, уши. Усмехнулся. Сделал вид, что продолжил чтение и позабыл о присутствии в комнате Королевы. Не без удивления понял, что всё же обиделся на Нежину — потому что ожидал от Альбины иной реакции на свой вчерашний поступок. «Стыдно, Димочка», — сказал сам себе. Но не устыдился.

— Усик, — напомнила о себе Альбина. — И это всё, что ты хотел мне сказать?

Поднял на неё глаза. Пробежался взглядом по её бровям, щекам, губам. Вдруг подумал: «И всё же она мне нравится. Как женщина. Я старый извращенец».

— Вообще ничего не хотел тебе говорить, — ответил я. — Это ты донимаешь меня расспросами. Мешаешь мне готовиться к экзамену.

— К какому экзамену? — спросила Альбина. — Экзаменационная неделя давно закончилась.

— Вот именно, что давно, — сказал я (понимал, что говорю ерунду, но продолжил гнуть свою линию). — Новая — всего через три месяца. Если тебе нечего мне больше сообщить…

— Есть.

— Говори.

— Прекрати лезть в мою жизнь, Усик! — сказала Альбина. — Я в твоей помощи не нуждаюсь. Со своими проблемами справлюсь сама. Ты меня понимаешь?

Нежина дёрнула головой — её волосы заискрились в свете электрической лампы.

— Понимаю, — сказал я. — И обязательно обдумаю твою просьбу.

Улыбнулся (изобразил холодную «протокольную» улыбку).

— И даже не стану вновь напрашиваться к тебе на чаепитие, — сказал я. — Сомневаюсь, что твоя мама будет счастлива меня видеть.

— Это точно.

— Не буду тебя задерживать. Рад был повидать тебя, Нежина. Молодец, что зашла. Теперь ты знаешь, где меня искать… если вдруг понадоблюсь. Не хлопай дверью, когда будешь уходить.

Вернулся к чтению учебника. Не поинтересовался реакцией Королевы на мои слова. Но не услышал и возмущённых фраз. «Ох и сволочь же ты, Дима, — подумал я. — Оскотинился ты в прошлой жизни». Перевернул страницу. Увидел, как носки сапог Нежиной резко повернулись к выходу. Не поднял лицо — лишь зевнул. Сапоги Альбины исчезли из моего поля зрения. Отметил: я услышал шаги Королевы, но не расслышал от неё слов прощания. Запоздало подумал о том, что нужно было всё же напоить Нежину чаем. Но отложил книгу в сторону лишь после того, как хлопнула дверь.

— Дома попьёт, — пробормотал я. — Там целая пачка чая осталась. Мне за этот «Индийский» Могильному ещё деньги придётся возвращать.

Не успел я встать с кровати, как дверные петли снова скрипнули.

В комнату шагнул Паша Могильный.

Он замер около порога — вновь выглянул через дверной проём. Повернулся ко мне. Посмотрел на мою забинтованную руку, на мой распухший нос, на заклеенный пластырем лоб.

И спросил:

— Мне показалось… или из нашей комнаты вышла Королева?

Историю своего ранения я за вечер пересказал трижды. Первый раз в красках описал сражение с вооружённым бандитом Пашке. На нём и обкатал историю — Могильный помог мне довести её до ума, завалив наводящими вопросами. Славе Аверину досталась уже улучшенная версия, в которой я выглядел не просто жертвой, а лишь слегка растерявшимся от неопытности бойцом. Ну а примчавшаяся меня осматривать Пимочкина получила похожую на гангстерский боевик историю, в которой я «дрался аки лев» против жестокого и хладнокровного грабителя. Света повздыхала, рассматривая мой помятый «фейс». А я отметил, что в эти выходные пирожков с ливером от неё так и не получил.

В понедельник я встретил Нежину в институте. Она поздоровалась со мной холодно. Но этот факт я посчитал скорее хорошим признаком, нежели наоборот. Потому что мог и вовсе не удостоиться приветствия за своё поведение в воскресенье. Напомнил себе слова Александра Сергеевича Пушкина: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей…». Уверен: поэт разбирался в дамской психологии лучше меня — я решил и в этом случае довериться его суждениям.

Скрыть от соседей по комнате визит Королевы я не сумел. Но и не разболтал его причину. Хотя истинную причину вчерашнего появления в общежитии Альбины не понимал и сам (ну не для того же, чтобы поворчать на меня, она проехала в автобусе через четверть города?). Наплёл Славе и Паше что-то о подготовке к экзамену по математике, о каких-то задачах и примерах. Парни покивали в ответ, улыбнулись. Но расспросы прекратили. Могильный не удержался — уважительно похлопал меня по плечу.

В расписании на эту неделю первой парой поставили физику. Староста раздобыл ключ от аудитории — студенты шумной толпой ринулись через дверной проём занимать места. В прошлом полугодии я примелькался преподавателям, собрал нужные записи в зачётку (первое время ты работаешь на зачётку — потом она на тебя). Потому покинул первые ряды — занимал теперь места по соседству с Могильным и Авериным. Не успел я бросить на столешницу сумку с тетрадями, как Слава толкнул меня локтем.

— Смотри, — сказал он.

Староста указал на только что перешагнувших порог аудитории студентов. Пришли Пимочкина и Фролович. Мы больше не сопровождали их по пути в институт (от чего я не сильно и расстраивался). Паша помахал рукой Ольге — та улыбнулась ему в ответ. Пимочкина в нашу сторону не взглянула. Потому что была увлечена беседой с невысоким кудрявым пареньком — щуплым и невзрачным (густые чёрные кудри — пожалуй, единственное, что показалось мне в нём примечательным).

— Видел? — спросил Аверин.

Я понял, что Слава говорил о Светином собеседнике.

— Кто это?

— Гомонов, — просветил меня староста. — Из подземщиков. Она с ним уже трижды в кино ходила. Два раза — ещё когда ты, Санёк, был в больнице. Пашка сказал, что и вчера они вместе гуляли.

— Пимочкина? — переспросил я. — С этим?

Вновь взглянул на развлекавшего комсорга беседой юношу — оценивающе. Ничего особо привлекательного в том снова не обнаружил. Первокурсник из группы «подземные горные работы» показался мне блеклым, точно выцветшая на солнце картинка и вовсе не красавцем (узкоплечий, но не тощий: не совсем уж толстяк — скорее полный; с глуповатым взглядом и выпиравшими вперёд крупными зубами). Пимочкина придерживала парня за локоть, её лоб маячил на уровне его макушки.

— И ведь даже по морде ему нет смысла бить, — сказал Аверин. — Ты же знаешь Светку. С побитой рожей он будет нравиться ей ещё больше.

Кафедру высшей математики я посетил на большой перемене. Застал там Попеленского. Тот вёл оживлённую беседу с коллегами (спорили на математическую тему — обсуждали размер гонорара, выданного неизвестному мне профессору за статью в научном журнале). Преподаватели перекрикивали друг друга, размахивали дымящимися сигаретами и папиросами, точно дирижёрскими палочками (или словно волшебными — как в фильмах о магической академии и волшебниках). Я будто призрак проскользнул мимо спорщиков, увернулся от сигарет, наглотался дыма. Не без труда привлёк к себе внимание Феликса. Виктор Феликсович обернулся, сфокусировал взгляд на моём лице, недовольно нахмурился.