Тафгай - Владислав Викторович Порошин
Зачем такую никчёмную ерундистику придумали создатели игры — сказать сложно. Ведь кто-то лучше атакует, взлетая «орлом» над сеткой, а кто-то наоборот лучше принимает мяч, ныряя на паркет «рыбкой». Кто-то лучше пасует, кто-то лучше подаёт. Но все вынуждены придерживаться глупых формальных правил, которые после подачи испаряются.
Поэтому сейчас я, играя первого номера, то есть правого защитника встал чуть ближе к центру и сдвинул немного в левый край шестого и пятого номеров, чтоб под ноги не бросались.
— Виталич! Забей ремонтникам ещё парочку! — Крикнул сверху раскрасневшийся болельщик второго сборочного цеха. — Пора кончать эту волокиту! Трубы уже горят!
— Иди газировки пока попей! — Ответили нетерпеливому любителю спорта с другого края балкона.
— Подача цех № 2, счёт 13 — 3, - сказал судья и дунул в свою противную свистульку.
И волейбольный снаряд с громким ударом по низкой траектории юркнул прямо на меня. Я сделал небольшой шажок вперёд, и на чётко вытянутые руки, на нижнюю часть предплечий, принял чуть обжигающий кожу мяч. Примерный отец большого семейства Валера, хладнокровно сместившись под сетку, тоже ударом снизу подбил его метра на четыре вверх и на два метра назад. Я легко взмыл ввысь и от души расстрелял противоположную половину волейбольного поля.
Мужики из второго цеха к единичной удаче своих соперников, то есть нас, ремонтников, отнеслись с философским безразличием. Подумаешь, переход подачи, когда разница в целых десять очков. Самсонов крикнул, что мы молодцы, а Светка громко похлопала в ладоши.
— Счёт 3 — 13, подача ремонтников, — устало пробормотал главный судья, который сегодня уже обслуживал четвёртую игру подряд.
Я взял в руки оранжевую кожаную сферу со шнуровкой наружу, которой можно было поцарапаться. И дважды сильно шлепнув по ней, по сфере, ладонью, с громким стуком ударил об паркет. Отошёл от края площадки на два метра, выдохнул, подкинул волейбольный снаряд, выпрыгнул и подрезал его ударом снизу. Мяч по пологой траектории долетел до сетки, камнем нырнул вниз и ударился об пол. Такая загогулина стала полной неожиданностью для мужиков со сборочного производства. Они немного поворчали друг на друга и тут же успокоились. Мало ли что с перепугу не бывает.
— Счёт 4 -13, подача ремонтников, — опять флегматично высказался рефери, сидя на стремянке.
«Не дошло, — ухмыльнулся я про себя. — Значит повторим». И я опять выполнил всё точно так же. Прыжок, удар, и подкрученный волейбольный снаряд как притянутый магнитом упал на свободный участок противоположной площадки.
— Мужики ближе к сетке вставать надо! — Первым подсказал, что делать болельщик, у которого трубы горели.
— Встали, собрались! — Прикрикнул капитан цеха № 2.
— 5 -13, подача ремонтников, — сказал человек со свистком.
Я чуть-чуть подправил траекторию, и запустил ещё один планер с таким расчетом, чтобы мяч нырнул вниз не сразу, а пролетев ещё пару метров после разделительной сетки.
— Серёжа, твой! — Крикнул играющий тренер работяг с той стороны, но видя, что партнёр не успевает, сам рванулся на приём.
Однако Серёже об этом сказать уже не успел. В следующее мгновения два лба встретились так, что минуту стоял громкий и изобретательный мат на свободно выбранную тему. Судья тут же счёл своим долгом предъявить желтую карточку команде матерщинников.
— 6 — 13, - сказал рефери, уже улыбаясь.
После счёта 10–13, цех номер два, чтобы как следует поорать друг на друга взял спасительный тайм-аут.
— Мужики! — Крикнул нам физорг, свесившись с балкона. — Запомните наша сила в подаче, а не в приёме. Нужно больше подавать и меньше принимать!
Я хотел было послать Палыча подальше, за такую «умелую» командочку, но при его родной дочери, которая возможно ещё с мужчиной не испытала интимной близости, передумал.
— Хорошо полетело, — хмыкнул пацифист Николай, проковырявший в носу последние десять минут игрового времени.
— Если сегодня победим, — я выразительно глянул на неформалов. — То завтра тех, кто придёт, приняв на грудь «Жигулёвского», собственноручно перестригу из Джорджа Харрисона в Михаила Суслова.
Судья вновь дунул в свисток, призвав команды на игровое поле, разделённое натянутой на высоте два метра сорок три сантиметра сеткой. Я взял в руки мяч, как следует пару раз ударил его об пол, и подумал: «Какая замечательная подача — этот планер. Легкая и хитрая в отличие от энергозатратной силовой. Прямо как в жизни, бьёшься что есть мочи в закрытую дверь, а рядом сбоку — свободный проход».
Я запустил ещё пять самонаводящихся планирующих подач, и первая партия закончилась со счётом 15 — 13. И если вначале публику веселили мы, падая, сталкиваясь, матерясь и ругаясь между собой, то в конце «отжигали» исключительно коллеги из второго цеха.
— Разговор ещё не кончен, — угрожающе рыкнул капитан и играющий тренер проигравшей команды, когда мы менялись сторонами площадки.
— Чё такой грозный? — Улыбнулся я. — Опять империалисты что-то натворили? Тогда к нам какие претензии?
— Мы за мир, — пробурчал пацифист Николай.
— Хватит слов, — вмешался судья со стремянки. — Приготовились, подача ремонтников, вторая партия счёт 0–0.
Вторая партия явилась продолжением первой, особенно второй её части. Подача у меня полетела замечательно, а морально сломленный соперник всё больше ругался и расстраивался. Правда, семь раз им всё же удалось перекинуть мяч на нашу сторону. Но, во-первых: ПТУшники сыграли самоотверженно, а во-вторых: Толя и Коля постепенно протрезвели и вспомнили, что когда-то кое-что умели. А Валера — так вообще золотой человек, молчаливый, исполнительный, и как старый конь борозды нашей игры не испортил.
— Виталич, кончай эту волынку! Трубы горят! — Кричал болельщик второго цеха капитану своей команды, когда счёт второй партии остановился на обидных цифрах 15 — 0.
К сожалению, третью, заключительную партию так лихо отыграть не вышло, так как рука после вчерашней гири стала побаливать и давать сбои. Мяч всё меньше слушался
