Времена грёз. Том 1 - Мелисса Альсури
Моя мама не молодела и не была магичкой, в отличие от нас. В рыжие локоны прокралась седина, а возле глаз поселились гусиные лапки. Для меня это было незаметно, ведь я была с Марьей постоянно, но Ньярл с каждым приездом видел все больше изменений.
Его статная сильная ведьма усыхала с каждым прожитым годом и, несмотря на долгие уговоры, отказывалась взять кровь мага, чтобы хоть немного продлить свою молодость. Мама видела в старости единственно верный для себя путь, и сколь бы больно для нас это не было, считала, что все идет правильно.
Долгое время я отказывалась заглядывать в ее реку, обманывая себя и доказывая, что мне еще рано беспокоиться о судьбе Марьи, пока здоровье ведьмы не начало все чаще страдать. В какой-то момент даже ее простуда начала не на шутку пугать меня.
В очередной закат лета я все же собралась с духом, желая достойно подготовиться к зиме, и взглянула в будущее матери. Среди холодных ночей и высоких сугробов обрывалась ее река. Реальность обухом ударила по голове, заставляя взглянуть правде в глаза. Моя милая матушка уже давно не была рыжей лисицей, ее тонкие руки стали слабы, глубокие складки залегли возле губ, усталость не пускала в лес, а дрожащие пальцы потеряли былую ловкость. Передо мной в полной красе предстала старушка: невысокая и все еще бойкая, но безнадежно увядшая.
Поняв это, я вновь бросилась умолять Марью взять хотя бы немного своей крови, чтобы магия в ней продлила жизнь дряхлому телу, но мама отказала, а узнав, что я заглянула в ее будущее, еще и отругала меня за это.
Почувствовав себя снова ребенком, я в обиде на весь мир бросилась к брату, надеясь, что хотя бы он сможет что-то придумать, но парень лишь качал головой и пожимал плечами. Пришлось смириться с текущим положением дел и выбором ведьмы, но боль, разъедавшая меня изнутри, словно болезнь, не давала мне покоя. С нарастающей тревогой я провожала дни, недели, а затем и месяцы, ощущая, как невидимые часы отмеряют остаток маминого времени. Ей становилось все хуже, ноги все чаще ныли и в какой-то момент отказались поднимать Марью с постели. Мне с братом оставалось лишь ухаживать за нашей старушкой и надеяться, что силы к ней еще вернутся.
В один из таких дней мама спала дольше обычного, и я уже начала волноваться, проснется ли она вообще.
— Вась, мне так страшно, почему ей стало хуже?
Пересекая кухню в очередной раз, я помешала укрепляющий отвар на печи и, не находя успокоения, бесцельно ходила из угла в угол. Брат, сидя на лавке рядом со мной, потупил взгляд, и этот жест мне от чего-то не понравился.
— Чего глаза прячешь? Если знаешь что-то, то выкладывай, не молчи.
Нервно теребя в руках кухонное полотенце, я остановилась напротив Васьки и ожидающе посмотрела на него.
— Ну?
Брат замялся сильнее и покачал головой, врать он не умел, но каждый раз, когда он пытался что-то скрыть, предпочитал молчать до последнего.
— Васька! Ну-ка признавайся, что натворил?!
Парень втянул голову в плечи и боязно на меня посмотрел. Мне показалось, что мои нервы натянулись, словно гитарная струна.
— Я ведь и сама могу посмотреть, мне несложно.
Сощурившись, я в упор глянула на брата и тот, вздрогнув, вцепился в подол моего платья. Робким и ломким голосом он попытался что-то сказать, но у него не вышло, вместо этого он пальцем очертил в воздухе круг и показал в сторону маминой спальни.
— Она попросила тебя перевернуться?
— Да.
— Но в кого?
Выдохнув, Васька показал пальцами рога на голове.
— В демона?
— Да.
Сжав в руках полотенце, я чуть не задохнулась от накативших на меня злости и отчаяния. Глаза защипало, и волнение последних дней окатило меня с новой силой, как ледяной прилив.
— Сколько же ты сил у нее забрал…
— Прости.
Не сдержавшись, я дала брату пощечину, не в силах совладать с собой.
— Не смей извиняться передо мной! Ты знал, как ей плохо, и все равно украл ее силы! Чудовище, высасывающее ее жизнь, ты права не имел так поступать!
Мой крик сошел на рыдание, сколько бы я ни пыталась, я не могла успокоиться, даже несмотря на страх потревожить Марью, но, всхлипнув в очередной раз, сквозь пелену слез я увидела, как Васька в ужасе смотрит на меня. Попятившись, он зажал покрасневшую щеку и, виновато опустив глаза, попытался спрятаться от меня. Запоздало я поняла, что ему наговорила и как больно это ударило по брату.
— Стой!
Поймав ускользающего к дверям парня, я крепко обняла его, расплакавшись с новой силой. К страху и беспомощности примешалось огромное море стыда.
— Извини, прости-прости-прости… я не должна была, я не хотела… Васька, прости меня, Вась…
Вцепившись в ткань рубахи, я стиснула его так, будто брат мог сбежать из моих рук и все же оставить меня дома одну, ожидать смерти матери.
— Вась, я не знаю, что мне делать…
Парень осторожно присел обратно на лавку и посадил меня на колени, позволив сжаться в его объятьях и вдоволь рыдать, пряча лицо на груди. Он не проронил больше ни слова в тот день, лишь гладил по голове, слушая мои тихие причитания. Моя крошечная надежда угасла, и в сильнейший за последние годы снегопад наша мама умерла во сне.
Ньярлатхотеп
Я приехал, как только смог, но, к сожалению, не смог проводить Марью в ее последний путь. После сильных снегопадов и затяжной метели лесной край сковали морозы. Пробираясь к родной уже деревне, я не видел ни души. Солнце ярко освещало путь, сосны и снег словно неведомые стражи, скрыли от меня единственную дорогу домой, и, несмотря на свет и безоблачное небо, я будто заглянул в царство смерти. Ни дуновения ветра, ни шелеста крон, ни следа животных, только белая пелена искрящихся снежинок и голые стволы деревьев, среди которых можно было плутать вечно.
Зайдя в лес, я даже не почувствовал присутствия царя этих земель, и весь остальной мир словно разом перестал существовать. Ничего не могло нарушить этой тишины, и никто не смог бы выбраться отсюда живым.
Мне пришлось идти вперед, ориентируясь только магией, теплая меховая одежда на мне была рассчитана на куда меньший холод, но я уже наловчился создавать небольшие теплые потоки воздуха, чтобы просушить
