Том 2. Рожденный для мира / Том 3. Рожденный для любви - Ярослав Маратович Васильев
— Хорошо. Тогда сразу, как закончим с судом, обсудим. А вы, пожалуйста, к этому времени постарайтесь набросать, кого можно уже сейчас привлечь — если для этого понадобится перекупить контракт или ещё что-то, не стесняйтесь, ресурс мы найдём. И какова будет структура. Для начала опробуем всё на наших московских предприятиях. Здесь я всё делал под своим личным контролем и имею точную картину происходящего, мы сможем проверить, насколько наши с вами выводы соответствуют реальному состоянию дел. А отработав методы проверки, начнём понемногу внедрять и в остальных местах.
Словно задумавшись, Михаил отвернулся и стал глядеть в окно на проплывающие за стеклом мокрые дома и тротуары, голые деревья и залитых дождём прохожих. В глаза Землячкину сейчас смотреть не хотелось, потому что противно скребла совесть. Хоть так, хоть эдак, но Михаил всё равно добился бы согласия, слишком ему нужен этот человек. Умный, харизматичный, волевой и фанатично преданный идее справедливости… Сколько из тех, кто поверит Игорю Даниловичу и пойдёт по слову Михаила отстаивать справедливость — за неё и погибнет, часто тяжёлой, страшной смертью? Разум твердил, что всё правильно, это единственно верное решение, но не привык Михаил отправлять на риск и смерть других, сам же отсиживаясь в стороне.
Глава 6
И последствия
После нескольких дней слякоти сегодня утро впервые порадовало прозрачным и лёгким небом, солнечные зайчики бегали по полу как шаловливые котята. А ещё сегодня утром за завтраком впервые никто не ворчал, что Михаил читает прессу, ибо сейчас газетами шуршали все. Даже младшие сёстры. Обсуждали и сравнивали разные статьи, кто из журналистов в зависимости от издания на что старался поставить акцент и направить внимание читателя. Ибо написали про вчерашний суд абсолютно все, включая те СМИ, кто не прислал корреспондента. В том числе и мелкие газеты локальным тиражом всего лишь внутри той или иной префектуры Москвы. Нигде имя Румянцевых прямо не звучало. Формально обвиняли исключительно дирекцию, которая сначала жадностью и наплевательством на закон и рабочих довела производство до аварии, а потом решила замазать грехи, обвинив человека, чьим только героизмом глобальную катастрофу и удалось остановить. Однако буквально каждая газета не удержалась от «историко-географической справки»: чтобы, значит, читатели понимали — где предприятие стоит, кем построено, и какие за тридцатилетнюю историю у завода были владельцы.
Неожиданно Аня положила очередной газетный лист, посмотрела на брата круглыми от удивления глазами и сказала:
— Мишка, ну ты даёшь, такое устроить.
— Анька, ты меня опередила. То же самое хотела сказать, — поддержала Маша.
— Стоп, — Михаил от восхищённого взгляда сестёр аж бутербродом поперхнулся. — Вы о чём?
— Епископ Адриан…
— Я про Борятинских…
— Всё равно не понимаю. Ладно, про владыку Адриана слышал, он сейчас как раз проездом в Москве. Хотя кто про него не слышал… При чём тут Борятинские?
— Вот, — Аня протянула «Православный вестник», официальный печатный орган Церкви. — Владыка Адриан пока в Москве, выступает с проповедями на вечерних службах по очереди в разных церквях города. Вчера вечером он целых десять минут говорил про Землячкиных, фактически прямым текстом обвиняя хозяев завода, что они готовы были продавать православные души в обмен на золото.
Михаил с искренней растерянностью лишь развёл руками. Непосредственно с отцом Адрианом понятно. Начинал с обычного полкового священника, был в хорошем смысле истово верующим и одновременно буквально фанатиком русской армии. Участвовал во всех локальных конфликтах последних двадцати лет, где воевали русские солдаты. Там и приобрёл известность с одной стороны, как пастыря, не боявшегося вдохновлять солдат чуть ли не в окопах, а с другой как неутомимого борца с неправдой, приписками и попытками обидеть простого солдата ради чинов и званий. Отца Адриана буквально боготворила армия, его уважили по всей стране. То, что он с жаром вступился за обиженного Игоря Даниловича — понятно, но официальная проповедь не могла прозвучать без одобрения Церкви: церковную дисциплину владыка Адриан соблюдал не менее строго, чем военную.
— А Борятинские причём?
— Вот, смотри, — Маша показала «Новостной деловой вестник». — Они вчера вечером подали в Земской собор петицию о необходимости ужесточения контроля за наймом дворянами вооружённых людей. Это же шавки Воронцовых, а после вчерашнего заседания и сегодняшних статей все же подумают, что Воронцовы нас против Румянцевых поддерживают. Миша, это же Воронцовы! Как ты их сумел уговорить выступить за нас?..
— Не уверен, с Воронцовыми, думаю, простое совпадение. Они копают под Суворовых — или совпало, или повод удачный нашли с петицией. Ну или хотят надавить на Румянцевых, те, говорят, с лета претендуют войти в Боярскую думу. А вот владыка Адриан… Честное слово, ничего я не устраивал. Мне кажется — он сам, просто не смог пройти мимо несправедливости, он такой.
Было заметно, что сёстры не очень поверили, но дальше выспрашивать не станут. Решили, что брат использовал какие-то тайные договорённости и сделки, про которые не может сказать открыто. Михаил на это мысленно тяжко вздохнул. Если бы всё именно так и было… Потому что он и в самом деле перестал ситуацию понимать. Это Румянцевы всех так допекли, что, едва получив возможности, окружающие принялись сводить с ними счёты? Какие-то хитросплетения высокой политики, очередные войны высшего дворянства? Возможно, интриги Церкви, которая начала ответное наступление на тех, кто пытался ограничить её свободу? Или же Тёмниковы просто случайно ткнули в перезревший общественный нарыв и стронули лавину, а дальше оно всё уже само?
Ответа Михаил так и не нашёл. Зато в топку размышлений подбросила дров неожиданная встреча, случившаяся в гимназии. Во время большой перемены старшие классы получали возможность сходить в столовую и пообедать. Возле входа в корпус столовой Михаила и поймал Виктор Демидов, с которым были четверо парней из параллельных классов:
— Слушай, Миша, мы тут собрались… В общем, от всех классов хотим сказать тебе — ты молодец, и мы тобой гордимся.
— Извини, — растерялся Михаил. — Я тут как белка в колесе уже несколько дней, немного не понимаю.
— Мы про то, как ты за этого Игоря Даниловича Землячкина заступился. Если бы не ты — ведь и в самом деле его бы засудили. А ведь он герой, он о людях думал. И когда рабочих выводил, и потом. Мог ведь просто спасателей ждать, а он пошёл посёлок спасать. Я сегодня утром как раз с отцом спорил. А мы
