Духов день - Василий Анатольевич Криптонов
* * *
— Вот оно, значит, как…
Илья Ильич встретил нас при полном параде. Он будто и вовсе спать не собирался. А может, встал уже.
Тащить Вольфганга мне было особенно некуда, так что я приволок его в гарантированно надёжное место. Как добирались — отдельная песня. Повезло всё же поймать извозчика, который с пониманием отнёсся к помятому и связанному пассажиру. Прокачать, что ли, Перемещение — до возможности перетаскивать с собой спутника? С одной стороны — удобно, конечно. С другой стороны — десять родий на дороге не валяются. Истрачу их — от двадцати четырёх останется четырнадцать. В общем, думать надо. И желательно не на бегу.
В гостиной Вольфганг сидел молча, съёжившись, как нашкодивший ребёнок, и всем своим видом просил не губить.
— Как-то так, — сказал я, закончив рассказ. — С утреца навещу Троекурова, посмотрю, что там за птица…
— Не советую, — резко сказал Илья Ильич.
— Чего так категорично?
— Если хоть одна десятая слухов об этом человеке — правда, то…
— А, ну это ладно, — отмахнулся я. — Я-то думал, твои какие интересы пострадают.
Хмыкнув, Илья Ильич прошёлся по гостиной и, вдруг сообразив что-то, повернулся к Вольфгангу.
— Господин Головин. Меня терзает недоумение. Ежели вы, с момента вашей так называемой смерти, находились в могиле, то кого же я тогда видел позавчера вечером на Благовещенской?
— Это не я! — крикнул Вольфганг.
— Понятно, что не вы. А кто тогда?
Головин замотал головой, выражая вулканическое недоумение. Мы с Обломовым переглянулись.
— Не иначе — Троекурова происки, — сказал генерал-губернатор. — Не лез бы ты к нему в одиночку, Владимир. Как бы чего худого не вышло…
Я уже прикинул, что неплохо было бы метнуться домой, собрать небольшой отрядик и вернуться, чтобы основательно тряхнуть Троекурова, как вдруг произошла экстраординарная вещь.
В раскрытое по случаю лета окно стрелой влетел сокол, рухнул мне на колено и, открыв клюв, издал три пронзительные трели.
— Это ещё что за чудеса? — вытаращил глаза Обломов.
— Это значит, что у кого-то сейчас неприятности, — процедил я сквозь зубы, погладив сокола по голове. — И этот кто-то — определённо не я. Даже интересно, кто там на этот раз страх потерял-то… Вот что, Илья Ильич. Я сейчас срочно сваливаю по срочному делу. Ты этого орла, — я кивнул на Головина, — пристрой пока куда-нибудь. Я с ним не закончил. Вернусь — ещё поболтаем. В какое-нибудь не очень людное помещение, само собой. Он ведь, согласно официальной версии, в покойниках числится. А спрашивается, кто мы такие, чтобы нарушать отчетность?
— В тюрьму упрячу, — предложил Обломов. — В подземную одиночку. Охрана там — из бывших каторжников. Люди степенные, не болтливые. Устроит?
Головин затрясся. Я кивнул:
— Знал, что могу не тебя положиться. Всё, Илья Ильич, бывай. Без охранников по городу — ни шагу! Понял меня?
— Понял. Как не понять.
— Помилосердствуйте! — взвыл Головин. — Меня⁈ Дворянина⁈ В одиночку⁈
Дослушивать я не стал, уж с этим мозгляком Обломов и без меня разберётся. Начертил на полу Знак. И через секунду увидел дверцы своего родного транспортировочного шкафа.
Перед тем, как выйти, прислушался. Услышал гомон. Но шумели не в комнате, издалека. Значит, со двора доносится. И гомонят, хоть и встревожено, но заполошных визгов не слыхать. Я на всякий случай активировал Доспех. И из кабины вышел, держа перед собой меч.
Захар отскочил в сторону за мгновение до того, как я на него налетел.
— Ты чего с мечом⁈
— А с чем, по-твоему, я должен быть, получив сигнал SOS? С мухобойкой? Что стряслось? Кто на этот раз припёрся?
— Никто не припёрся. Маруська пропала.
— В смысле — пропала?
— Утром пошла на речку стирать и пропала. Тётка Наталья ругаться начала, куда делась? Я искать её побёг. Прихожу на берег, где Маруська обычно стирает, а там корыто на боку валяется, бельё по траве раскидано, и песок на берегу утоптан — будто стадо паслось. А Маруськи нету. Только лента лежит, которой обычно косу подвязывает. Вот, — Захар показал мне голубую ленту.
Атласную, украшенную бусинами и золотой вышивкой — я сам купил её в лавке Брейгеля в подарок Марусе. Девчонка тогда аж визжала от восторга. С лентой не расставалась, вплетала в волосы. Я, конечно, не большой знаток по части устройства женских причёсок, но что-то подсказывает — просто так она бы ленту не обронила. И по доброй воле её бы не отдала. Ленту у Маруси отобрали и специально оставили на берегу.
— Она не просто так лежала, — подтвердил мою догадку Захар. — Камнем придавили — как будто нарочно, чтобы мы увидели, когда искать Маруську будем.
— Я.
— Чего?
— Не чтобы «мы», а чтобы я увидел. Маруся всему миру растрепала, что лента — мой подарок. И вызывают таком образом не абы кого, а меня.
Говорил я это уже на ходу, спускаясь по лестнице. Захар бежал за мной. Сокол избрал более короткий путь — выпорхнул в окно. На крыльце особняка меня встретило общее собрание: Тихоныч, тётка Наталья, Данила и Груня с младенцем на руках.
— Ваше сиятельство! — они кинулись ко мне одновременно.
Я поднял руку:
— Спокойно! Ситуацию мне Захар изложил. Правильно сделали, что позвали. Захар — со мной. Остальные — без паники! Возвращайтесь к своим делам.
— Марусенька, — всхлипнула тётка Наталья.
— Маруся жива, это главное.
— Жива?
— Конечно. Если на берегу оставили ленту, а не труп — значит, убивать намерения нет. Марусю взяли в заложницы, чтобы пообщаться со мной.
— Ох, — тётка Наталья перекрестилась.
— Не нервничай, тётушка. Иди лучше, обедом займись. Разберусь.
Я пошагал к воротам. Данила бросился их открывать. Наотрез отказывался уяснить, что ноги-руки у меня на месте, и с такой нехитрой штукой, как открывание ворот и дверей, прекрасно управляюсь сам. Нестись сломя голову вперёд меня совершенно не обязательно.
— Может, и мне с вами? — распахнув ворота, спросил Данила.
Я покачал головой:
— Нет. Не лезь в охотничьи
