Ученик лоцмана (СИ) - Батыршин Борис Борисович

Путано? Невнятно? Бредово даже? Никаких сомнений, именно так оно и было…. Я почти ничего не понял, за исключением, пожалуй, самого главного — милейший мастер Валу играет в какую-то свою игру, совершенно мне непонятную, и мне в этой партии отведена малопочтенная роль пешки. Уж не знаю, на какой размен меня предназначили, и в какие ферзи собираются провести, но вот что с Землёй, с домом, с друзьями, с привычной жизнью придётся распрощаться, видимо, навсегда — это я уловил. И решение это принято кем-то за меня, причём мнением моим никто при этом не удосужился поинтересоваться — по-вашему, это недостаточный повод, чтобы изрядно разозлиться?

Не знаю точно, почему я ей поверил. Может, потому, что говорила она проникновенно, с такими завораживающими обертонами в голосе, что у меня моментами голова шла кругом, несмотря на то, что из сказанного я не понимал ни слова? Или дело в том, что Дара на верных лет восемь младше меня, и вообще, симпатичная девчонка с каштаново-рыжими волосами? А может, из-за неподдельной искренности, угадывавшейся — да что там, угадывавшей, фонтанировавшей, словно из перебитого пожарного рукава! — во всём: и в отчаянном взгляде серо-зелёных больших глаз, и в сбивчивой незнакомой речи, которой она сопровождала торопливые черкания мелом по сланцу? А потому, когда прозвучал вопрос: решусь ли я рискнуть, возможно, жизнью ради попытки вернуться туда, откуда меня столь бесцеремонно похитили — я ответил сразу и без малейших колебаний. При этом ладонь моя, уж не знаю сам почему, легла на рукоять ка-бара — девушка, заметив этот жест невольно вздрогнула, и рука её чуть заметно дёрнулась к эфесу кортика. Я успокоительно улыбнулся — всё в порядке, не обращай внимания, — и она расслабилась. Мне же прикосновение к холодной стали навершия дало то, чего мне так не хватало в этот самый момент — уверенность в себе, в том, что решение моё — единственно верное, и другого попросту быть не может…

Магия, маяки, Фарватеры, чудесный город Зурбаган — это всё, конечно, захватывающе и поразительно, мастер Валуэр, Эсмен дорр, или как вас там?.. В иной ситуации я, возможно, и пошёл бы за вами, закрыв глаза и полностью доверившись вашим словам и намерениям. Возможно… если бы вы не сочли возможным превратить меня в игрушку, в винтик своих непонятных, и теперь уже неинтересных мне замыслов. Нет, мастер Валу. На такое я не подписывался и не соглашусь. Хотя бы — из упрямства, которого у меня в характере всегда было хоть отбавляй…

Всё это я додумывал уже на бегу, потому что сразу, как только Дара прочла моё «Хорошо, я согласен» — она без лишней писанины засунула за перетягивавший форменку ремень небольшой предмет, то ли свёрток, то ли коробку, ещё раньше позаимствованный ею в кабинете-лаборатории, и кинулась прочь, не удосужившись попрощаться с владельцем дома или хотя бы с экономкой. Я покорно устремился за ней, на бегу гадая — чем же закончится, наконец, этот безумный день, полный невероятных, фантастических, событий? Вернее, не день уже, а утро — небо за скалистым мысом быстро светлело, наливаясь голубизной, и на его фоне, за лесом снастей, мачт, реев, высящихся над прянично-красными крышами Зурбагана, угольно-чёрным силуэтом рисовалась башня Истинного Маяка.

До порта мы долетели, не переведя ни разу духа, и выскочили на пристань точно напротив того места, где был пришвартован «Штральзунд». Я ожидал, что его будут охранять, придётся объясняться, выкручиваться, возможно, пробиваться силой, но нет — с крыши каюты навстречу нам лениво тявкнула Кара, и этим приветствия и ограничились. За время отсутствия кто-то пристроил на борт сходни — довольно-таки солидное сооружение в две широкие крашеные шаровой краской доски о столбиками-леерами по бокам; держась за них, мы и поднялись на борт. Дара, впрочем, тут же выскочила обратно и, ни слова не говоря, нырнула в мешанину лодчонок, шлюпок, яликов теснящихся возле наплавного пирса шагах в двадцати от нас. Я окликнул её — безрезультатно; Кара лениво тявкнула, обозначая своё присутствие, и тут Дара возникла снова — она стояла в рост в небольшой парусной лодочке и, перебирая руками за кромку пристани, направляла эту посудинку к нам. Подвела под корму, перекинула буксирный конец, жестом показав, чтобы я его закрепил хорошенько, а сама вскарабкалась на борт.

Я совсем, было, собрался задать вопрос о дальнейших наших планах, но тут сообразил, что чудесная грифельная доска осталась в домике давешнего гнома — и, следовательно, из всех форм общения нам остаётся только язык жестов. Впрочем, хватило и того — девушка решительным жестом велела мне заткнуться, а сама извлекла из-за пояса фланельки предмет, который она давеча утащила из лаборатории. Это оказалась плоская сумочка знакомого мне вида — точно такая же, только побогаче отделанная, красовалась на поясе у мастера Валу. Дара щёлкнула кнопкой, выдернула придерживающий крышку ремешок… и надо ли говорить, что внутри оказалось именно то, что я и ожидал?

Колдовская астролябия, очень похожая на ту, с помощью которой Лоцман отыскивал вход на Фарватер — уже почти сутки назад, в проливе Великая Салма, на моей Земле. А может, и в точности такая — артефакт устройство имел весьма сложное, да и видел я его чересчур мимолётно, чтобы что-то утверждать наверняка. Я стал приглядываться; спутница моя тем временем ловко, что несомненно, свидетельствовало о немалом опыте, разняла астролябию надвое, вынув из неё несколько сцепленных один с другим лимбов. После чего при помощи бронзовых защёлок соединила две половинки в фигуру вроде восьмёрки или знака бесконечности — причём образовавшие её кольца не находились в одной плоскости, а были развёрнуты одно по отношению к другому градусов примерно на пятнадцать. Глядя на это изделие, я испытал такой же мгновенный приступ давления за надбровными дугами, как в тот раз, когда я впервые прикоснулся к доске-переводчику; впрочем, как и тогда, чувство это сразу пропало без следа. Дара принялась проворачивать лимбы, щёлкать ползунками и рычажками — а я стоял, держась за ванту, на борту дорки и терпеливо ждал. ощущал,

Астролябия в последний раз щёлкнула; Дара закрепила её ремешком на обратной стороне сумочки и устроила на краю прокладочного столика. После чего встала — и решительно ткнула пальцем в собранный складками грот. Что ж, всё ясно без перевода — пора, поднимай паруса, в путь!

Оставался вопрос — а куда, собственно, она предлагает отправиться? Наваждение, погнавшее меня, подобно таракану по горячей сковородке, из гномова пристанища сюда, в порт, постепенно рассеивалось, и я обнаружил, что приобретаю способность рассуждать здраво.

В самом деле — ну куда меня понесло? Ну, наговорила симпатичная девчонка каких-то ужасов, ну была до крайности убедительна — и что, это повод, чтобы бросаться неизвестно зачем в неизвестно кем затеянные игры? Нет, тут стоит разобраться, вдумчиво, старательно, а пока…

Она схватила меня за руку и снова заговорила — на этот раз, тыча пальцем вдоль пристани. Я посмотрел в указанном направлении, и увидел шагах в двухстах от «Штральзунда» патруль. Это были не городовые, которых мы встречали в городе. Патрульных было пятеро: впереди шагал офицер с длинным палашом на боку, за ним, выстроившись по двое, шагали четверо солдат — штыки на их винтовках тускло поблёскивали в лучах утреннего солнца.

Это зрелище разом всколыхнуло во мне прежние страхи — схватят! Заставят! Принулят! — и я уже без возражений спихнул на пристань сходни и стал сматывать с уток швартовые концы. Кара, увидав это, тявкнула; я жестом показал ей — давай, прыгай, чеши отсюда! — но собака совершенно по человечески помотала головой и перебралась на полубак, оказавшись таким образом вне зоны моей досягаемости. Дара подхватила отпорный крюк и упёрлась им в пирс. Я последовал её примеру, не забывая воровато оглядываться на патруль — по счастью, пришвартованная позади «Штральзунда» трёхмачтовая шхуна почти совершенно скрывала нас от их глаз своей высокой кормой, и мы могли заниматься своим делом без помех.