Сын Петра. Том 1. Бесенок - Михаил Алексеевич Ланцов
— Вот то-то и оно…
— Ба! Гляди-ка! — указал Меншиков на спускающейся по Дону кораблик.
Не дергаясь царь спокойно прочистил трубку и заново ее забил. Наблюдая за тем, как кораблик спускается по воде к ним. Хотя Меншиков предлагал развернутся и идти ему навстречу. Вдруг новости важные.
Новости были.
Они не могли не быть.
И письма имелись.
Петр поглядел на ворох тех бумажек, что ему прислали и вытащил письмо сестры. Прочитал его.
Походил немного.
Вернулся.
Снова прочитал.
— Случилось что? — поинтересовался Меншиков.
— Может Апраксин и прав был… — задумчиво он произнес.
— В чем?
— Сына надо было сюда тащить. Вон — чудит.
— Опять духовника палкой побил?
— Учится начал и успехи большие делает. С Дунькой разругался, назвав ее курицей безмозглой. У Наташки сейчас живет.
— Что прости? — вытаращился на него Александр Данилович.
— Я же говорю — чудит. Но что учится добро начал, то славно. За такое многое можно спустить.
— А Дунька тебе пишет? Что сказывает?
Петр хмыкнул.
Взял письмо жены. Быстро пробежал глазами. Скривился. И отбросив его ответил:
— А ничего не сказывает. Сопли какие-то сахарные. Читать противно.
— Может за Лешкой послать?
— Он до конца кампании вряд ли успеет сюда. Поздно. Прозевали. Ну да и ладно.
— А как он к Наталье попал? Дунька отпустила?
— В письме одна туманность. Но чую — послушать будет что, когда вернемся. — усмехнулся Петр и пыхнул заново набитой и прикуренной трубкой…
* * *
Тем временем в Москве продолжалась набирающая обороты драма вокруг царевича. В которую все сильнее и сильнее влезал Преображенский приказ.
— Оставь нас, — скомандовал Федор Юрьевич, обращаясь к сестре царя, когда в комнату вошел Алексей.
— Но я не в праве…
— Оставь, — вместо Ромодановского повторил приказ парень.
— Ты еще мал. И я несу за тебя ответственность.
— Человек, что верен моему отцу, не станет мне вредить.
У Федора Юрьевича от этих слов прямо брови взлетели, выражая удивление наглостью. Сестра же царя фыркнула, но вышла. В конце концов глава Преображенского приказа действительно не станет творить что-то дурное с Алексеем. Хотя оставлять их наедине не хотелось совершенно.
— И тетя, прошу, последи, чтобы нас не подслушивали. Вряд ли Федор Юрьевич прибыл ко мне с простым разговором, которым дозволительно уши погреть кому ни попадя.
Та молча кивнула и вышла, плотно прикрыв дверь.
Наступила пауза.
И Ромодановский, и Алексей внимательно смотрели друг на друга. В упор. Глаза в глаза. Причем царевич — практически не моргая. И, разумеется, не испытывая какого-то ощутимого дискомфорта. Более того, даже стараясь смотреть словно бы за спину главы Преображенского приказа, провоцируя дискомфорт уже у него. Впрочем, спохватившись и поняв, что увлекается, царевич максимально по-доброму улыбнулся и спросил:
— Я забыл поздороваться. Это было не вежливо.
— Кто ты? — холодно и раздраженно спросил Ромодановский.
— Смешно. Хорошая шутка.
— Я не шучу. Я знал Алексея. И ты — не он.
— Имеешь в виду, что меня подменили? Занятно. А помнишь пару лет назад ты обнаружил дохлую мышь у себя в кармане? — обновленный царевич имел всю полноту памяти своего предшественника, поэтому помнил все его многочисленные проказы. — Ту, с раздавленной головой без правого глаза и со сломанным хвостом. Думаю, помнишь. Не думаю, что тебе их часто подкидывают.
— Допустим. — прищурился Ромодановский.
— То есть, вариант с подменой отметаем? Ты ведь видел меня, когда я шалил.
Федор Юрьевич промолчал.
— Впрочем, вариант с подменой не объяснял то, отчего ребенок рассуждает как взрослый. Ведь так?
— Так.
— Твои предположения? Молчишь? Ну давай начнем с того, о чем Милославские слух распускают. С одержимости.
— Откуда ты знаешь, что это Милославские?
— А кому это выгодно? Нарышкиным? Даже не смешно. Лопухиным? Мама в опале у отца. Поговаривают, что он отправит ее в монастырь. Отчего пустых надежд не питают относительно моего будущего. И охотно цепляются за обещания…
— Откуда ты это все знаешь? — перебил его Ромодановский, продолжая давить взглядом, но не добиваясь при этом привычного результата.
— Я люблю слушать, что говорят простые люди. Да ты и сам знаешь, как это делается.
— И что же они говорят?
— Что Лопухины разочаровались в своих надеждах. Чем Милославские и пользуются. Ты удивлен? Зря. Лопухины лопухи, но не дураки. И вариант с регентством Софьи надо мной их вполне устраивает, если им дадут хорошие места для кормления. Но для этого я должен быть послушным и не образованным. И, по возможности, очень религиозным, чтобы не мешал. Как Федор Иоаннович[9]. Или ты думаешь, отчего они маме голову морочили всем этим вздором? Пост меня заставили соблюдать раньше обычая[10]. Духовными книгами обложили. Думаешь просто так?
— И ты скажешь, что не одержим?
— Одержимым является тот человек, в котором поселяется какая-то нечистая сила. Отчего войти в церковь и тем более принять причастие он не может обычным образом. Как минимум выкручивать станет. Так?
— Так…
— А ты сам видел, как я принимал причастие. И дальнейшие разговоры про одержимость возможны, только если допустить, что наша православная церковь утратила благословение небес. То есть, нечисть в ней чувствует себя спокойно. Но сие есть ересь. Верно?
— Верно. Но не исключает продажа души дьяволу.
— Отлично. Я знал, что ты спросишь, поэтому поспрашивал о том, что это такое. Для начала — сама сделка. Для ее совершения нужно провести ритуал и переговоры с демоном. Как я мог это сделать, если нахожусь все время на виду? Я только нужду справляю уединившись. Но вызывать демона в таких условиях… Думаешь, дьявол или хотя бы черт явится ко мне на горшок? Он чай не нянька для вытирания жопки. Да и глупо это. Нечисть там или нет, а уважение какое-то к гостям иметь нужно.
— Резонно. — усмехнулся Ромодановский, видимо что-то себе вообразив.
— Далее. Я изменился в храме. Если допустить, что имела место сделка с демоном, то он никак не мог изменить меня в храме. А если это допустить, то мы вновь возвращаемся к вопросу святости церкви. Ведь так?
— Ты мог притворяться.
— Ты сам меня поддержал тогда под руку. Я притворялся? И если бы такова была реакция продавшего душу, то я бы каждое посещение церкви падал в обморок.
Ромодановский промолчал.
— Ну и четвертое — метка. На мне должна быть метка. По поверью она есть на каждом человеке, что заключил сделку с демоном. Осматривать будешь? Мне раздеться?
— Ладно. Звучит все это резонно. Но не дает объяснения произошедшему. Ты изменился. Сильно. И я хочу знать — что с тобой там
