Ц - 9 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

— Да, сэр, — прошелестело в ответ, и поднявшийся ветер зашумел, колыша голые ветви.

Четверг, 6 декабря. Ночь

Московская область, объект «В», п/я 1410

Первую ночь в лаборатории я провел, ворочаясь, как вялая турбина. И диван мягкий, и белье из дому, и подушка, к которой привык… Все равно, валялся без сна.

У меня так постоянно — не могу спать на новом месте. Да и тревожно как-то… Стыдно признаться — молодой мужчина, а не по себе. Уж слишком велика «спальня».

Лежишь, и прислушиваешься. Ведь ускоритель — не болванка какая, он куда сложнее космического корабля. Криогенная снаряга, катушки, эмиттеры, трубки с кабелями… И всю эту трахомудию мы гоняли весь день, а с вечера она остывает. То щелкнет, то треснет… То звякнет, то грюкнет…

А я вздрагиваю, и напряженно прислушиваюсь. Вот, как понять человека? Нападает на вооруженного бандоса — и ничего, а ночью ему, видите ли, страшновато!

Вздохнув, я сел, спустив босые ноги на пол. Хоть он и выложен пенорезиной, но все равно — зябко. Узкие окна высаживал лунный свет — бледными ножами он резал темноту в лаборатории.

А вон еще зона волнений и непокоя — диван напротив занимала Лена. Она спала бесшумно, укутавшись одеялом. Притащила из дома длинную целомудренную ночнушку — и короткую комбинашку, что не прикрывает, а раздевает. Зачем, спрашивается?

Спит… Я пригляделся. Ну, да, спит в ночнушке. И что? Вон, какой красивый изгиб бедра… А утром, прежде чем натянет халатик, я успеваю налюбоваться, как тонкая ткань обтягивает все выпуклости, весьма заметные и упругие вприглядку…

Легко рассуждать о платонических чувствах днем, а ночью, когда мы остаемся одни? Сам знаю, что бесстыдник, что совести нет. Вот в Рите я уверен полностью, она никогда мне не изменит. А если и влюбится — всё бывает! — то не станет скрывать. Не то, что муженек…

Вздохнув, я накинул свою излюбленную футболку, застиранную настолько, что вытягивалась до середины бедра, как модное платьице. Подцепил тапки, и тихонько зашагал к удобствам — в лаборатории оборудовали свой санузел, без ванны, но с душевой.

Походя, я провел ладонью по гладкому, холодному стеклу кабины. Сколько уже опытов поставили, сколько перепробовали режимов… За последний месяц мы узнали о тахионах больше, чем за последние семьдесят лет — столько, по-моему, времени схлынуло с того дня, как Вигнер с Зоммерфельдом поведали смертным о сверхсветовых частицах.

А нынче одни только аналитики Киврина выдают десятки гипотез в день, перевыполняя научные планы. А сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух?

Дим Димыч всю последнюю неделю не покидал институт. Всё пишет, пишет что-то. Весь пол в кабинете усыпан исчерканными листами! А меловая доска здорово посветлела — тряпку Иваненке смочить некогда, вот он и стучит мелком — белым по белому…

Да я и сам умничаю. Соображаю. Порой до того додумываюсь, такие бездны отворяются…

— Хочешь пить?

Я вздрогнул, увидав фигуру в белом. Э, нет, таких привидений не бывает… Яркое сияние Луны просвечивало ночнушку насквозь, четко очерчивая пленительный силуэт.

— Хочу, — покорился я.

Забулькало, заплескало…

— Это морс. Брусничный. Попробуй!

Я хлебнул на пробу — и выдул стакан до дна.

— Ух! Спасибо. Вкусненько!

В темноте хихикнули.

— Спокойной ночи!

— Спокойной… — с сомнением отпасовал я.

Лег. Укрылся. Повернулся на бок. Закрыл глаза. И задремал.

Мне снилась Рита.

Глава 7

Пятница, 14 декабря. Утро

Московская область, объект «В», п/я 1410

Терпеть не могу вставать рано, особенно зимой. «В восемь ночи!», — как стенал Масяня. Так ведь, и вправду темно за окнами, и колючий снег, поднятый ветром, шеберстит в стекло… Только и спать. А будильник-садюга изуверски разводит стрелки — подъем!

Кисло улыбнувшись Ленке, я прошлепал в душ. Струи воды сначала обожгли кожу, затем остудили. Снова ошпарили — и я проснулся окончательно.

«С добрым утром, с добрым утром, — как пели в «Пионерской зорьке», — и с хорошим днем!»

Оптимисты, блин…

Натянув спортивный костюм, я причесался перед зеркалом. Провел ладонью по щеке — вроде, незаметна колючесть — и махнул рукой. Сегодня бриться не буду.

«Почему?» — постно вопросил ангел. «А лень!» — ухмыльнулся бес.

Домовито повесив полотенце сушиться, я вышел в лабораторию. Ощутимо пахло кофе.

Хоть и не употребляю сей бодрящий напиток, но его «домашний» запах люблю — он обволакивает атмосферой уюта. Никакой «нескафе» на это не способен. Нужны прожаренные бобы — и человеческое присутствие. Вон, пока я потягивался и зевал с отчетливым хряском, Лена уже порхала.

А я, не раскрывая глаз, прислушивался. Дробный сыпучий звук — и кофемолка тихонько взвыла, с хрустом перетирая зерна. Запыхтела, зашипела кофеварка, напуская того самого утреннего духу.

Ленка — молодец, встает рано. Тихонечко удаляется, и на добрых полчаса оккупирует душевую кабинку. Ну, минут двадцать точно — вертится, гнется под парящими брызгами, мелькает розовым… А потом мерзко завывает фен.

Вот нет, чтобы поспать лишний часок, так она готовится выйти в свет — свежей, причесанной, затянутой в белый халатик…

— Трапезничать не желаете, сэр? — осведомилась Лена напевно.

— А что у нас на завтрак?

— На первое — сэндвич с чаем. На второе — чай с сэндвичем.

— А мой голодный организм, может, в манной кашке нуждается? — завел я капризно.

— Это не ко мне, — удрученно покачала головой девушка, — это к бабе Вале! Она сейчас как раз аналитиков кормит — комочки в тарелки подбрасывает и пенки кладет…

Похихикав, мы навернули по здоровенному бутерброду с ветчиной. С горчицей я малость перебрал, аж глаза выпучило…

— Миш, а чего это ты сегодня за мной не подсматривал? — Лена вздернула бровки в невинном удивлении.

— Да вообще не подсматриваю! — возмутился я. — Смотрю просто. Со вкусом. А ты могла бы и протирать стекло — оно ж запотевает, не видно ж ничего! Не понять, где верхние девяносто, где нижние…

— Ну, ты и на-аглый! — восхитилась девушка. Доела свою порцию, и сладко улыбнулась: — Да шучу я. Мне даже нравится… Мальчики должны девочками интересоваться.

От Ленкиного ехидства я скривился, как от горчицы. Не сразу до меня дошла причина того налета стервозности, что до сих пор досаливал наши отношения. Кандидату физматнаук Браиловой исполнилось двадцать пять — она была на четыре года старше «товарища завлаба».

Сейчас-то она свыклась, а поначалу «перекос» в возрасте изрядно бесил ее. Ну, не рассказывать же девчонке, что она мне во внучки годится!

Допив чай, я упруго поднялся. Лена встала, потупив глаза, словно чуя мой ответ.

«Ладно, малышка, — мелькнуло в голове, — зададим тебе задачку!»

Я, как в женских романах, властно обнял Браилову — от неожиданности она не воспротивилась. Притиснул покрепче, и глянул в широко раскрытые глаза — гнев, плясавший в девичьих зрачках, спадал, уступая смятению.

— Если ты видишь перед собой юного и нахального вундеркинда, Леночка, — негромко проговорил я, — значит, так и надо… — моя ладонь огладила бархатистую щеку, пальцами дотягиваясь до прядей волос. — Иногда, хоть и очень редко, случается, что возраст в паспорте отличается от реального… В меньшую сторону.

Растерянная, девушка смущенно поддавалась напору, задыхаясь, безвольно опустив руки. Я легонько поцеловал ее в уголок губ, и отстранился.

— Готовим ускоритель, — мой голос прозвучал буднично. — Надо будет перенастроить эмиттеры… Новые опыты намечаются, целая серия. Накормим аналитиков пищей для ума!

— Ты мне всю прическу разлохматил… — невпопад пробормотала Лена.

— Я больше не буду! — улыбка моя вышла вполне себе мальчишеской.