Операция "Берег" (СИ) - Валин Юрий Павлович
Вечер торжества, порядком перешедший в ночь и отчасти утро, старший лейтенант Земляков провел на боевом посту — организовывая, присматривая, тактично контролируя, и отсекая всякие опасные уклоны празднования. Как сказал под утро изнемогший дежурный помощник коменданта: «нам с тобой, Женя, за эту ночь по ордену „Суворова“ положено. И по вагону французского коньяка.»
О французском, да и любом ином коньяке старший лейтенант думать без содрогания не мог. Посему слегка поспал, взял в столовой ведро соленых огурцов с рассолом, ящик немецкой минералки, и поехал в госпиталь. Хотел взять с собой Тяпокова, но младший сержант хоть уже и сел за пишмашинку, буквы и нюансы реальности едва ли различал.
— Запомни, Тяпа, алкоголь — яд! — нравоучительно напомнил Евгений, налил человеку стакан рассола и отбыл.
Улицы Кёнигсберга были пустоваты, на Ланггассе на только что восстановленных столбах горели два первых электрических фонаря — вот обормоты энергетики, с таким трудом воскресили освещение, пусть и самое начальное, а уже забывают отключать вовремя. Впрочем, сегодня слегка простительно.
В госпитале народ дрых, но в офицерской палате уже пробудились, негромко смеялись и постанывали.
Евгений стукнул в дверь, зашел:
— С праздником, товарищи подбитые! Спирт и восторг вас не доконал?
— Женя, друг, это чем пахнет⁈ Неужто спасешь? — застонал героический военврач ОМГП…
Хрустели огурцами, пахло медициной и праздником. Заходил медперсонал, просил огурчик — палата уже давно заимела статус слегка штабной и лекционной — командированный военврач едва-едва начал вставать, но обмен лекарским опытом шел уже давно, приходили хирурги и терапевты, медсестры и начальник госпиталя. Нескучно тут жилось. Вот и попавший в ту же палату старший лейтенант Терсков много полезного узнал как по медицинской части, так и по части специфического лекарского юмора.
…Евгений посидел, посмеялся вместе с ранбольными и медиками, потом был вызван в коридор хозяйственником госпиталя. День-то прекрасный, спору нет, но бытовые заботы никуда не делись. Капитан-хозяйственник был человеком серьезным, симпатичным, да к тому же земляком. Но хорошие отношения вовсе не от того завязались, просто как-то в случайном разговоре о военфельдшере Варлам вспомнили — обоих передернуло, как от самого паршивого коньяка.
…— Идею понял. Намекну начальству.
Вообще, насколько знал товарищ Земляков — медицинская отрасль шла в контактах со «старым» миром приоритетной-головной, конкурировала разве что с усилиями по части модернизации связи и прочей сложной прогрессивной техники. Впрочем, особо много старшим лейтенантам знать не положено, и так дел хватает.
— Вот намекни, а? Понимаем, мы не одни, госпиталей много, всем нужно. Но и мы же не последние… — капитан прервался. — О, красота пожаловала. Везет же товарищам танкистам.
По коридору госпиталя — широкому, сводчатому — шла девушка-дюймовочка, не столько красивая, как чрезвычайно симпатичная своей сияющей юностью и огромными глазами. Солдатская форма, накинутый белый халат, лихо сдвинутая на затылок кубанка…
Увидев офицеров, старательно откозыряла:
— С посещением. К старшему лейтенанту Терскову. Вы же меня знаете, товарищ капитан.
— Как же не знать, коллега, — улыбнулся хозяйственник. — Вы к нам через день забегаете, попроведать. Благо соседи.
— Вообще-то вы меня, товарищ Оля, тоже знаете, — сказал Евгений. — Начальнице вашей, младшему лейтенанту, привет передавайте, очень достойная командирша.
— Ой, это вы, товарищ контрразведчик⁈ Извините, не узнала сразу. Спасибо вам большое за адрес и вообще…
Примерно так оно и завершилось. «Спасибо за сделанное и вообще». Оставались у старшего лейтенанта Землякова в городе Кёнигсберге-Калининграде очень хорошие знакомые и друзья, но пора было возвращаться к основному месту службы. Закончилась война, но отнюдь не иссякли поставленные служебно-боевые задачи, а только множились и множились. Но имелись и приятные новости: ждали товарища Землякова жена, домашняя ванна с душем и шампунем, и краткий, но, видимо, интересный отпуск. Чего скрывать, всего этого Евгению весьма не хватало.
* * *
9 апреля 1965 года. Уже Калининград.
12:15
Экспозицию музея молодые люди уже осмотрели: залы функционировали еще не полностью — полное восстановление и оформление шло не очень быстро. Но в целом музей произвел приятное впечатление — и атмосферой, и подбором уникальных экспонатов.
А во дворе, на свободе, так и вообще было хорошо — солнечно, почти по летнему. Прошли к кафе «Замковый подвал», тут имелась и наружная открытая неподвальная часть: стояли вынесенные во двор столики и стулья, большинству семейных посетителей здесь нравилось куда больше — несмотря на смену названия ресторана, в живописных, но мрачных подвальных помещениях не только детям становилось слегка не по себе. Собственно, солидные блюда в меню, а особенно вино, там были дороговаты. Ну и правильно — алкоголь и кровавые суды чужды здоровому советскому образу жизни. Но внутрь Ирина все же заглянула — оценила знаменитый дизайн. Большая часть обстановки сохранилась, что, конечно, правильно и поучительно.
Иришка в модном коротком пальто была обворожительна, да и вообще отличный выдался денек. Выходным он не считался, но для города уж точно праздничный. В замковом дворе постепенно собирался народ, в летнем лектории рассказывали о подробностях штурма города, и усиленные микрофоном голоса разносились меж аккуратно покрашенных замковых стен.
— Любопытно: до войны был замок одного цвета, во время войны другого, а ныне совсем уж третьего, — отметил Евгений, пригубливая кофе из чашечки с витиеватой надписью «Общепит».
— И какой цвет лучше? — поинтересовалась Иришка, с чувством наслаждаясь ароматным марципаном.
— Сложно сказать. Но средний вариант мне категорически не понравился. Собственно, там и что-то разглядеть трудно было — стоял сплошной дымище. Казалось, всё напрочь выгорит.
— Я бы тоже могла тут быть, — сказала жена, озирая восстановленные окна верхнего этажа. — К примеру, надежной радисткой вашей опергруппы.
— Несомненно. Но лучше не надо. У меня здоровье слабое, не хватало еще, чтоб я за сердце хватался. У меня же нервы уже не те, я, между прочим, копьем тяжко контуженный.
— Небрежностью к здоровью ты контуженный. Руки порезал, копьем ткнули, да еще простудился.
— Простуда — это от кондиционера, это уже по возвращению. Отвык я. Тогда-то здесь как-то обходилось.
— То-то и оно. Чуть отвлечешься — и готово, поврежден организм. Пей кофе, грейся, тут тоже свежо, хоть и солнечно, — напомнила жена.
Евгений скептически посмотрел на чашку.
В замечательном городе Калининграде было много хорошего: и новые светлые улицы, сплетающиеся с кварталами уцелевшей мрачноватой, но интересной прусской застройки, и памятники, и остров Канта, и новенький Океанский музей. И обкомовская гостиница «Октябрь», славная дивной звукоизоляцией. И вот знаменитый душистый марципан. Но кофе… В принципе, неплохой оригинальный напиток, пить вполне можно, не отравишься, но зачем же его именно «кофе» называть?
— Еще хорошо, что твой организм избирательно слабину дает, — с некоторой сварливостью продолжила молодая жена, планомерно уничтожая марципаны. — Вот и с алкогольным токсикозом очень удачно получилось. Большая экономия в семье.
Евгений указал в сторону микрофонного голоса:
— Как очень точно говорит оратор, «мы шли вперед, невзирая на снаряды и иные удары врага».
— Ну, под копье не обязательно было подставляться.
— Копье — знаковое оружие, предназначалось только для избранных, я не мог упустить редкий случай. Но я не о том. Просто я оратора знаю.
Ирина с интересом глянула на выступавшего с лекторской трибуны участника давних боевых событий. Ветеран был весьма моложав, импозантен, с правильно поставленной манерой речи. Наверное, у себя на производстве или в совхозе состоял на немалой должности, привык по делу речи толкать, убеждая и настаивая. Да и вообще мягкая шляпа, чуть тронутые сединой усы и начищенные награды товарищу Грацу весьма шли.
