Учитель. Назад в СССР (СИ) - Буров Дмитрий
— Го-олый? — протянул приятный женский голос. — Эх, бабоньки, что ж так не везёт-то! Как мужик голый и красивый, так сразу и труп тебе.
Дамы дружно рассмеялись.
— Митрич, так, а может правда, привиделось тебе с похмелья-то? А? — поинтересовалась грудастая дама в цветастом платке с половником наперевес.
Интересно, половник она для защиты от меня помершего притащила? Или просто собралась за толпой, пополнив ряды любопытствующих сплетниц?
— Да что б тебе, Клавка, репей на язык прилип, ежели я вру. Я ж говорю: пришёл с утра, молочка принёс учителю-то нашему, сальца кусочек да хлебушка, голодный-то поди, а у Таисии шаром покати. Ну, оно и понятно, померла-то давно, какое уж тут хозяйство, — начал издалека Митрич.
— И где-то молочко? Врёшь, поди, старый хрыч? — недобро прищурившись, поинтересовалась Степанида.
— Так выронил, — печально свесив голову, ответил дядь Вася. — Испужался, да и побег. А туесок-то и выронил где-то тут в траве.
— Ну, положим, не врёшь, — припечатала бабулька. — Дальше-то что?
— А дальше, — Митрич воспрянул духом. — Дальше я к окошку-то, значитца, подошёл. Мало ли, спит человек, то-сё, третье-десятое, — развёл руками мужичок.
— Дальше, — тётка Степанида не давала дядь Васе свернуть с пути рассказчика в дебри ненужных подробностей.
— Ну и вот… заглянул в окно… ба-атюшки! А там лежит наш учитель в гробине Степанидиной! Белый чисто снег! Голый! И цветочки вот так в ручках своих держит.
Дедок прикрыл глаза, задрал голову, сложил руки на груди, показывая, как я лежал с утра в домовине. Про букетик это он точно приврал. Прибрал я его на подоконник, не зная, куда выкинуть.
— Митрич, ты чего спозаранку нард баламутишь? — недовольно рыкнул председатель.
Звениконь сначала послушал, а уж потом обошёл толпу и встал напротив сказочника Василия Дмитриевича.
— Лукич! Бяда у нас! Учитель помер! — трагически голосом заявил Митрич, стянул картуз и свесил голову.
— Да что ты несёшь, старый пень! — враз побледнел председатель. — Ты с чего глупость такую взял? А? приснилось чего? Так пить меньше надо! Вот и не будет сниться! — присоветовал председатель Митричу.
— Чё сразу пить? Не пил я! Трезвый! На-ка вот, хошь, дыхну! Ха! — и Митрич дыхнул, быстренько придвинувшись к Ивану Лукичу, да так, что тот не успел отпрянуть. Председатель поморщился недовольно, затем удивлённо вскинул брови и протянул:
— Ты гляди-ка, и вправду не пил. Ладно, пошли, будем разбираться с твоим покойничком.
— Чего это он мой? — возмутился Митрич. — Обчественный он.
— Это ещё почему? — удивился Звениконь.
— Ну так, знамо дело. Учительствовать приехал, работа важная, обчественная. Стало быть, всё.
— Что всё? — с подозрением уточнил Иван Лукич.
— Стало быть, всё, что с Ляксандрычем приключится тоже обчественное дело, — серьёзно ответил Митрич.
— Разберёмся, — сказал, как отрезал председатель, и развернулся в сторону калитки.
Толпа дёрнулась за ним.
— Стоять! — рявкнул Иван Лукич, сообразив, что любопытные деревенские граждане потянутся следом за ним. — Так, Митрич, и ты, Степанида, со мной. Остальным ждать здесь, за калиткой! — приказал председатель. — Анна Сергеевна, ты за старшую.
Спокойная крупная женщина с косой вокруг головы, в чистом ситцевом переднике сурово кивнула, окинула взглядом притихшую толпу и перекрыла широкой спиной подходы к калитке.
— Так, это, Лукич, — занервничал Митрич. — Оно того-самого… Участкового звать надо… такие дела… — развёл руками дядь Вася.
— Разберёмся, — нахмурился Иван Лукич, отодвинул с дороги Василия Дмитриевича и шагнул к забору.
Тут уже я шагнул навстречу неожиданным гостям. Всё то время, что шли разборки и споры, я стоял, незамеченный никем, возле недоделанной беседки. Летняя кухня находилась в стороне от дорожки, проложенной к дому. От калитки, если специально не рассматривать двор, её не видно.
— Доброе утро, товарищи! — громко поздоровался я.
— Ой, ба-а-а-боньки! А покойничек-то и впрямь красавчик! — воскликнул всё тот же голос, который ранее сетовал на то, что я помер.
— А и вправду, Нинок, ты глянь-кось, какой парнишка. И голый! Митрич, и вправду голый-то! — подхватили женщины.
— Сильный!
— Учитель, а учитель! Ты какой предмет ведёшь? А то у меня дво-ойка-а-а.
— Ой, Галка, какая ж у тебя двойка? Тройка поди, а то и вся четвёрка! Целиком!
Толпа грохнула смехом.
— Ой, де-е-ва-а-ачки-и! Тут другой подход нужон! Столичный! Чай, не Петька твой деревенский, городской парнишка-то!
— Так в штанах-то у них одинаковое! — захохотала, видимо, та самая двоечница Галина. — Что у деревенских, что у столичных!
— И думают они одним местом! — подхватил кто-то.
— Ага, тем самым, на котором сидят! — женская компания разошлась не на шутку.
— И не стыдно вам! — пристыдила дамочек Анна Сергеевна. Ответить ей не успели.
— А ну, цыц, бабоньки! — рявкнул председатель и хотел что-то ещё сказать, но махнул рукой и уставился на меня, недоверчиво разглядывая.
— Доброе утро, Иван Лукич.
— Какое оно доброе! — махнул рукой председатель.
— Доброе утро, дядь Вася, — кивнул мужичку.
Дядь Вася смотрел на меня, раскрыв от изумления рот. Картуз выпал из его рук, и это включило речевой аппарат растерянного Митрича.
— Так ты чего… не помер что ли? — выдохнул Митрич.
— Так с чего мне помирать-то? Жив, здоров и невредим. Чего и всем добрым людям делаю, — добродушно ухмыльнулся я.
— Так чего ж ты тогда в гробу лежал-то? А? — заверещал Митрич. — Примерял или что? А всё ты, Стёпка! Сбиваешь молодёжь с пути! Головы дуришь! Вона, смотри, тоже примерял гробовину! — дедок развернулся к старушке, грозя пальцем.
— Да ты бы помолчал! — рявкнула баба Стеша, уперев руки в бока. — Перебаламутил всю деревню, а теперича я виноватая! Кто ко мне спозаранку в дом ворвался, вопя? Ты! Кто орал: помер, помер! Ты! Кто кричал: довела домовиной до микарда? Тоже ты!
Степанида шагнула к Митричу и ткнула ему указательным пальцем в лоб.
— Ты чего, Стёпа? Ты это брось! — растерянно забормотал Митрич. — Ну, ошибся, с кем не бывает. Окна-то мутные. Не разглядел. А ты чего в гробу делал, Ляксандрыч? Зачем меня в заблуждение ввёл? А ещё учитель! — возмутился дядь Вася, разворачиваясь ко мне.
— Так спать-то надо было где-то, — пожал я плечами. — Вот гроб Степаниды и пригодился.
— Ещё и смелый! — оценили женщины.
После этой реплики двор неожиданно накрыла тишина. Иван Лукич, Митрич, Степанида и вся честная компания разглядывали меня во все глаза, словно не верили тому, что учитель оказался жив. Первым очнулся председатель.
— Всё, концерт закончен, граждане, расходимся по домам! Напоминаю, сегодня в клубе лекция. Всем быть! — строго оповестил односельчан Звениконь.
— А танцы будут? — поинтересовался тот же самый задорный женский голос.
— Будут! Идите уже! — махнул рукой председатель. — Но только после лекции! А если на лекции никого не будет…
— Танцев нам не видать! — откликнулись хором женские голоса.
Видимо, не в первый раз Звениконь такое проворачивает.
— Ну, Ляксандрыч, ну ты жук, — закручинился Митрич. — Как меня подставил, а? Это ж надо! Эх!
Дядь Вася подобрал картуз, отряхнул его, нацепил на голову, ссутулился, сунул цыгарку в рот, прикурил, демонстративно не глядя в мою сторону.
— А всё ты, балабол! — беззлобно поддела Степанида. — Не разобрался и сразу кричать!
Дедок насупился, но промолчал.
— Дядь Вась, ну хочешь, я прям вот при тебе возьму и помру, а? — пошутил я.
— Ты глупости-то не говори. — строго глянула на меня баба Стеша.
— Вот-вот, — поддакнул Митрич. — Слушай, что Степанида говорит. Она плохого не посоветует. Потому — учётчица! — мужичок задрал кверху указательный палец. — Ладно, Ляксандрыч… — повертел головой.- Поди-ка лучше пошарься в кустах у забора. Думается, там-то я и потерял туесок. Эх, молоко-то поди разлилось… — печально вздохнул дядь Вася.
