Возлюбленный враг (СИ) - Грез Регина
Он уже не слушал меня, вдруг отмерз и понес свою ахинею, как заведенный:
— Это ты ничего не знаешь! Главы наших государств заключили сделку по разделу Польши, мы были союзниками, а потом что-то пошло не так.
— И за просчеты властей вам нужно было на цыганских детях испытывать фосфорные ожоги? Нелюди!
Меня трясло, кажется, Отто чувствовал себя не лучше. Мы с остывающей злостью смотрели друг на друга, не понимая, как нам быть дальше. Я решила хоть немного вернуться в реальность:
— Скажи, ну, ответь честно, ты… если тебя убили, почему ходишь тут и несешь всякую чушь, кто тебя воскресил, какой-то придурок - архимаг вроде Барановского?
Отто недолго помолчал, потом сел на стул, обхватил опущенную голову растопыренными пальцами и начал говорить совершенно без эмоций, монотонно, словно зная свою речь наизусть, словно он уже тысячу раз проговаривал эти слова сам себе:
— Девятого апреля пал Кенигсберг. Кольцо вокруг столицы смыкалось. В составе девятой немецкой армии я должен был защищать свой участок на холме в шестидесяти километрах от Берлина, на левом берегу Одера. Это случилось в ночь на шестнадцатое апреля, нас вдруг ослепили светом прожекторов и начался артобстрел.
А потом я увидел вспышку света прямо перед собой, и время словно остановилось, а затем начало двигаться со скоростью улитки. Я поднялся во весь рост и смотрел как в мою сторону летит раскаленный стальной цилиндр, он приближался с глухим ревом и я понимал, что через несколько мгновений меня просто не будет, я закрыл глаза и уже ощущал жар возле самого лица, как вдруг сам полетел куда-то вниз… долго… очень долго, я почти не мог дышать, в голове раздавался свист… а когда снова открыл глаза, то увидел, что лежу на своей кровати в Дуйсбурге.
Уже рассветало. Я встал с постели, подошел к столу и разглядел дату на календаре - 30 ноября 1940 года. Я решил, что сошел с ума, и у меня начались галлюцинации, как это порой бывало у матери. Но я оказался хитрее Эльзы Грау, я никому ничего не рассказал, иначе бы отец и от меня избавился. Мать не умела ничего скрывать, она хотела поделиться - всем, что видела наяву и во сне... А ее сочли нездоровой и убрали.
— И что же получатся, ты живешь заново, все эти дни - месяцы, заранее зная, что произойдет и все сходится - один в один без малейших изменений?
Отто медленно поднял голову и посмотрел на меня с недобрым прищуром:
— Пока - да, все идет так же… по большому счету. Правда, в той жизни я не служил у Вальтера и не общался с Францем. Да и тебя мне знать не приходилось, русская... Вот так-то!
— Но если ты знаешь все наперед, надо же что-то делать, Отто! - стиснув пальцы перед собой, горячо лепетала я. - Надо как-то предотвратить войну.
— Да, неужели? - ехидно переспросил он. - И как только додумалась до такого? Мне и в голову не пришло…
Он будто издевался, придя в себя и уже знакомо посмеиваясь над моей наивностью. Но я не сдавалась.
— То есть ты собирался просто день за днем жить как прежде, и в конце вернуться на свои высоты под Берлином, где тебя снова найдет наш снаряд, да?
— Ну, не совсем ждать и ничего не делать! Ты такая глупая. Кое-что я уже пытаюсь изменить. Ха-ха...
— И что именно?
Сперва я решила, что Отто хочет остановить войну, хотя как он это мог сделать, совершенно не понятно, - но то, что услышала от него потом, заставило содрогнуться от ужаса.
— Думаю, что уцелел не случайно, на меня возложена особая миссия, конечно, меня вернули не зря. Я отлично помню каждый рапорт, каждое донесение - наступление, поражение, потери… все, все, все! И самое главное, удалось убедить Вальтера, что у меня пророческий дар и я предвижу будущее. Вальтер мне теперь верит, а он не последний человек в штабе и он сможет… да-да, русская, он сможет что-то изменить, как-то повлиять на перелом событий в нашу пользу.
От его слов перед глазами потемнело. До меня наконец дошло. Просто уму не постижимо, что планировал Грау, на что он надеялся. Изменить ход истории, обеспечить Германии победу, взять реванш в катастрофе, которая стоила миллионы человеческих жизней с обеих сторон. Какой чудовищный цинизм.
А если… О Господи! Если Отто все-таки прав? Вдруг я сейчас нахожусь в параллельной реальности, где победа Рейха возможна и Гитлер все же возьмет Москву? Мне-то как быть… за неделю до начала вторжения?
— Знаешь, Отто, мне сейчас кажется... а вдруг у меня тоже есть своя особая миссия, может, я должна тебя убить? Чтобы ты никому ничего не сказал о ходе сражений, о ключевых моментах Второй мировой, чтобы все шло своим настоящим историческим чередом. Весь этот ужас, вся эта боль.
Он вдруг громко расхохотался и хлопнул себя по колену раскрытой ладонью, его глаза были совершенно сумасшедшие. Я сползла по стене на пол и сжалась в комочек, обняв руками колени, подтянутые к груди. Мне было очень страшно, в груди горело и пересохло во рту, а он стоял надо мной, слегка шатаясь от волнения, открыто торжествовал.
Отто.
Да, я ей все рассказал! Она меня вынудила, она меня довела, и я не сдержался. Когда она произнесла это жуткое слово «Сталинград», я словно обезумел, там ведь погибнет Ганс - мой лучший друг. Тот самый Ганс, которого я уже сейчас не могу видеть спокойно.
А потом вдруг стало легко. Я искренне удивился, насколько почувствовал себя свободным, когда просто рассказал все то, что со мной случилось другому человеку. Вот этой упрямой русской, даже если она ничего не поняла… Это ведь никто не может понять. Потому я и молчал.
Я ведь и половины правды не сказал про себя Вальтеру, ему следует думать, что я пророк, а не сумасшедший. Он бы все равно не поверил, а русская сразу вникла. Странно. А потом заявила, что она из будущего, из две тысячи семнадцатого года. Фантастика! Или бред.
Получается, я не уникален, да и моя мать умела как-то входить в разные времена, она называла это «поймать невидимые струи»… возможно, если бы она прожила со мной дольше, я бы тоже научился контролировать дар, был бы настоящий путешественник во времени. Мне кажется, кое-кто из писателей - фантастов мог, например, Жюль Верн или Герберт Уэллс. Иначе их тоже можно считать пророками.
Значит, могут и другие, самые обычные люди, хотя русская девица попала сюда без своего желания, ее просто затащило к нам. Чепуха! Но как она могла знать про Сталинград… И теперь я должен ей верить!
Вот сейчас сидит на полу и, похоже, плачет. Маленькая, жалкая. Волосенки растрепались, закрывают лицо… ревет, а сама тут же натянула на коленки платье. У нее красивые руки и ноги, что надо - она вся кажется такой милой, нежной - ее хочется трогать везде.
Я не понимаю, чего ждет Вальтер? Хочет приучить к себе, так они почти не видятся, он вечно занят, думает, она сама к нему прибежит в благодарность за кормежку и крышу над головой, но этого не случится. Она же русская и знает будущее.
Ася должна бы нас дичайше ненавидеть, и я ее почти понимаю. Она столько мне всего наговорила и даже по своему права. Но если с ней согласиться, тогда получается, что все было напрасно, было нашей чудовищной ошибкой, за которую придется платить кровью, смешанной с бетонным крошевом и землей.
Получается, все наши усилия пропали зря: огромные жертвы… все эти благие намерения, которые привели нас в адское пекло. Воистину мы создали ад своими собственными руками и его потом вернули нам обратно, словно футбольный мяч.
А ведь я когда-то неплохо играл. Я мог стать отличным тренером или успешным футболистом. И вместо любимого занятия должен был разбираться в оружии, анализировать военные сводки, щелкать каблуками на докладах.
И что же сейчас мне делать? Остановить запущенный маховик у меня не получится, да и Вальтер уже многое знает, он попробует повлиять, но многое ли это изменит, поможет ли нам… оправдает ли… Иногда я сам не знаю, чего хочу.
Остается просто наблюдать со стороны пока еще возможно - два или три года, а потом снова взойти на холмы у Одера, держа в руках автомат, снова пытаться кого-то убить, пуская очередь за очередью в темноту - только какой в этом смысл, если знаешь итог… О-о-о, лучше не думать!
