Лирик против вермахта (СИ) - Агишев Руслан
— А может и не дурак, вовсе, — встал Строгов с места. Поправил кобуру, оправил гимнастерку и вышел наружу. — Каргалов, проверь-ка еще раз посты. Не нравится мне все это, — он неопределенно махнул рукой. Мол, предчувствие нехорошее. — Давай, одна нога здесь, другая там.
Боец, козырнул, и убежал. Лейтенант же направился к задержанному. Пришло время поговорить: и о проникновении в охраняемый эшелон, и о ценных «генеральских» часах.
Нарушителя за неимением специального места для задержанных закрыли в полупустом вагоне с углем, а у раздвижной двери поставили двоих часовых.
— Это еще что такое? — с недоумением протянул Строгов, приближаясь к вагону. — Непорядок…
У того самого вагона стояло не двое часовых, а едва ли не два десятка. Кроме бойцов охраны заметил и личный состав батареи почти в полном составе. Кажется, даже сам командир батареи капитан Флеров здесь был. Это, вообще, из ряда вон выходящее происшествие! Нарушение приказа о маскировки!
Прибавил шаг, одновременно, прислушиваясь к доносившимся до него голосам.
— … Во дает, малец! Во дает! — восхищался кто-то из бойцов, хлопая себя по груди. — Надо же…
— … Представляешь, а этот шарики сломал⁈ Ха-ха-ха! — ржал его сосед, утирая слезы. — От подшипника шарики⁈ Наш сломал… Ха-ха-ха!
— Давай, еще, паря! Еще свой анекдот рассказывай! Только про немцев давай!
— Нет, про баб давай! — это уже донеслось с другой стороны, от артиллеристов. Там рыжий боец особенно надрывался. — Про баб, давай! Уж месяц не видел, хоть послушаю про них…
— А про нас, артиллеристов, есть?
Лейтенант удивленно вскинул голову. Ему показалось, но это был голос капитана Флерова. Похоже, и сам командир батареи участвовал в этом странном действе. Это уже ни в какие ворота не шло! Наглецы, устроили тут «концерт по заявкам трудящихся» — сидят анекдоты травят!
Строгов поправил фуражку и, едва ли не чеканя шаг, пошел по перрону. По пути бросал на бойцов совсем не добрые взгляды, тут же заставляя их вытягиваться и вставать по стойке смирно.
— Что здесь происходит⁈ Часовой, почему посторонние рядом⁈ Что еще за разговоры с задержанным⁈ — не давай никому опомнится, ворвался он в толпу бойцов. — Молчать! — рявкнул на рябого бойца с винтовкой, стоявшего у самого вагона. Тот явно что-то пытался сказать в свое оправданье, но после окрика испуганно съежился. — Товарищи бойцы, разойтись по местам! Что за демаскировка в условиях военного времени⁈ Бегом, марш! А вы, горе-часовые, открыть дверь! Сам поговорю с этим шутником.
Пока часовые возились с запорами на двери, к Строгову подошел капитан Флеров. Погодки, за время пути они крепко сдружились, отчего и общались запросто.
— Олег, ты бы помягче с ним. Нормальный вроде пацан, — Флеров кивнул на вагон. — А такие смешные истории знаешь, что просто держись.
Видя, что лейтенант молчит, капитан продолжил:
— Говорю, тебе наш человек, советский школьник, пионер. В школе стенгазету ведет. Смотри, что у него было.
Дал товарищу небольшой лист бумаги, напоминающую справку. Оказалась, и правда, справка. В ней говорилось, что предъявитель сего документа, Михаил Ильич Старинов, ученик девятого класса Маресьевской школы Инсарского района Мордовской автономной советской социалистической республики, является корреспондентом школьной газеты «Жизнь ученика». Внизу листка стояла школьная печать, и подпись директора школы.
— Это ни о чем не говорит. Всего лишь бумажка. Если есть печатная машинка, можно и не такое напечатать. Я тебе прямо сейчас таких ворох напечатаю, от настоящих не отличишь. И чего я тебе объясняю, сам же все знаешь, — буркнул Строгов, отмахиваясь от товарища. — Меня больше волнует другое: откуда этот пацан раздобыл генеральский хронограф.
Вытащил из нагрудного кармана те самые часы, что нашли у нарушителя. При первом взгляде на механизм у капитана тоже лицо вытянулось от удивления. Он даже пару раз бросил взгляд на свои часы, которые были совсем простенькими, ни чета увиденным только что. И сравнение было совсем не в его пользу. Если их рядом положить, то точно будут, словно работяга от станка и холеный принц.
Флеров осторожно взял хронограф.Внимательно осмотрел циферблат, механизм подзавода, роскошный кожаный ремешок. И только после этого вынес точно такой же вердикт:
— Точно «генеральские»! У генерала Волшина, начальника нашей Артиллерийской академии, точно такие же часы. Помнится, на седьмое ноября рассказывал, что ему их в Кремле вручали после успешных маневров в 1938 году. Даже с памятной гравировкой…
И тут они оба переглянулись. Похоже, им пришла в голову одна и та же мысль — на «генеральском» хронографе должна быть гравировка. Флеров вопросительно посмотрел на лейтенанта. Ведь, тот сейчас главный: он лейтенант государственной безопасности и, вдобавок, при исполнении.
— Давай, — кивнул Строгов, хотя чувствовалось, что и сам не прочь заняться часами. Но все-таки сдержал позыв. — Посмотрим, чьи они.
С ремешком пришлось повозиться. Кожа была толстая, хоть и отлично выделанная. Вдобавок, ее еще по краям прошили двойным швом, от чего она еще крепче стала.
— Все пошла, кажется, — Флерову, наконец, удалось, снять ремень. Он осторожно раскрыл крепления захватов и освободил заднюю часть хронографа. И там, действительно, оказалась гравировка. — Твою-то мать! — вдруг выругался он, едва только прочитал надпись на часах. — От генерала Конева!
Лейтенант нагнулся было к часам, но тоже отпрянул. Увиденная надпись была совсем незамысловата, а вот ее смысл, напротив, был неимоверно глубок и, главное, оставлял широкое поле для раздумий: «МИХАИЛУ СТАРИНОВУ ОТ ГЕНЕРАЛА КОНЕВА НА ДОБРУЮ ПАМЯТЬ».
— Ты, вообще, кого поймал, Олег? — почесал затылок капитан, с настороженностью глядя в раскрытую дверь вагона. Словно ожидал, что оттуда сейчас вылезет какое-то чудище. А скорее всего думал о том, что вот-вот из вагона выйдет, важно покашливая, сам генерал Конев. Вылезет из грязного вагона, грозно глянет на них и как гаркнет. — Мы ведь к нему и едем… К генералу Коневу… Ты понимаешь это? А если он его родств…
А теперь уже чесал затылок лейтенант Строгов. Дело, что мгновение назад, казалось, и яйца выеденного не стоило, сейчас виделось совсес в другом свете.
— Б…ь, — только смог и ответить он на это все. И, пожалуй, в этом коротком слове он очень емко выразил все, что чувствовал, и главное, хотел сказать. При должном желании здесь можно было услышать десятки очень характерных вопросов: кто этот пацан?, родственник генерала?, его знакомый, сын ответственного партийного работника?
Но в этот момент из глубины вагона показалась невысокая фигура подростка. Оба командиры мигом «сделали стойку». После всех этих разговоров от странного парнишки всего можно было ожидать.
* * *«Словесный понос», конечно, звучит не очень благозвучно, точнее совсем неблагозвучно. Однако в опасных ситуациях может сильно выручить. Вот Мишке и помог заболтать бойцов охраны, и дал возможность в себя прийти.
С неожиданности и испуга он стал петь песни. Причем звучали такие, которые здесь никто и не слышал: новогодние песнио елочке в лесу, морские — о стремительных парусниках, романтические — о любви, семейные — о матери, и многие — многие другие. Честно говоря, он такие песни, вообще, мог «тоннами» выдавать благодаря хорошей памяти.
И реакция не заставила себя ждать. Про открытые рты и широко раскрытые глаза можно и не говорить. Интереснее, что кое-кто вытащил блокноты, листки, огрызки карандашей и начал записывать слова незнакомых песен.
После песен Мишка перешел на анекдоты и не прогадал. Тут такие смешные «коротыши» были в новинку, и их сразу же восприняли на ура. Часовые, что «приняли» парня, так принялись ржать над анекдотами, отчего мигом собрали вокруг себя остальных бойцов. Вскоре уже надрывались три десятка здоровых глоток, хлопая друг друга по плечам и повторяя особо понравившиеся фразы.
Словом, когда дверь вагона открылась, Мишка уже полностью пришел в себя: был собран и готов побороться за себя и свое новое будущее.
