Чиновникъ Особых поручений (СИ) - Кулаков Алексей Иванович
— Что? Милая, говори чуть громче! А, Маркушенька уже засыпает… Да-да, я обязательно приглашу отобедать у нас Александра Яковлевича и Его императорское высочество — я все помню, милая, будь покойна.
Прямо как на заказ, после этих слов на стрельбище появился и князь Агренев: пребывая в прекрасном расположении духа, он приветливо отсалютовал Валентину Ивановичу зажатой в руке газетой на своем пути к креслу по-соседству с Долгиным. Дабы не мешать их разговору (а точнее, не имея сил прервать общение с любимой Шарлоттой), господин Технический директор сдвинулся в сторонку вместе с телефонным аппаратом, понизил голос и — продолжил изливать в трубку все те милые благоглупости, которые только может сказать пожилой муж своей молодой супруге…
— Как съездилось, командир?
— Вполне. Реквизит и декорации готовы, люди на местах — так что на следующей неделе можно начинать отыгрывать второй акт драмы. А еще… Смотри.
Приняв и раскрыв чуть помятый экземпляр французской прессы четырехдневной давности, Григорий сдвинул брови, сосредотачиваясь, и начал медленно читать небольшую заметку:
— Так: наш репортер из Ривьеры передал… Конные жандармы обнаружили место трагедии… По всей видимости, шоффэр не справился с управлением, вследствие чего автомотор «Панар-Левассор» на полном ходу пробил ограждение и слетел в обрыв… Гм, тела сильно обгорели, отчего установить их личность представляется… Всех, кто имеет что-то сообщить, просим… Хм!
Аккуратно сложив газету, мужчина с постным лицом посочувствовал:
— Бедный граф Воронцов-Дашков.
И уже гораздо живее уточнил:
— Как там, Иллариона Ивановича не сильно помяли во время изъятия из оборота? А то, помнится, Блиох до-олго жаловался на глухоту после близкого взрыва.
— Нет, он даже и понять-то толком ничего не успел… Морем отправили, недельки через две в свой номер в «Белом лебеде» заедет. Кстати о Блиохе: я пока по заграницам вояжировал, для него три листа новых вопросов набросал — уж очень интересные персоны…
Увидев досаду на лице друга, Александр понимающе предположил:
— Новый приступ черной меланхолии?
— Да как бы и не хуже… Совсем что-то плох банкир, а медицина только руками разводит.
— Печально, конечно, но как-нибудь переживем. Ты из-за этого такой хмурый?
Поглядев на Греве, что своим воркованием уже пошел на рекорд по времени, Главный инспектор условий труда всей агреневской Компании тихо вздохнул:
— Да с подготовкой «Волны преступности» не очень продвигается, накладка на накладке. Только насобирал в Финляндии дюжину матерых душегубов-чухонцев — сразу трое в полицию угодили, а один вообще пропал… Главный злодей нервничает: ему семейный врач больше полугода жизни не дает, так он боится не успеть. Ну, или что мы передумаем, и его семья останется без обещаных денег. Он уже и морфий начал принимать, чтобы боль не донимала.
Нахмурившись, Александр потер гладковыбритый подбородок.
— Хм-мда.
Помолчав минуту в размышлениях, князь медленно протянул:
— Нехорошо… Знаешь, давай вечером посидим у костерка на пляже, подумаем на эту тему. Или что-то еще не ладится?
— С остальным, тфу-тьфу, все хорошо.
Долгин на всякий случай даже по деревянному подлокотнику кресла постучал, чтобы не сглазить.
— А что со здоровьем нашего дорогого обер-прокурора, все ли у него благополучно?
— Сам переживаю, командир: три дня тому назад французик посольский прокукарекал, что все исполнил в лучшем виде, а добрых вестей по сию пору нет. Подождем еще — и ежели наврал этот мужеложец набриолиненый, так я ему… О, вот и Мишель пожаловал!
При виде рослой фигуры Его императорского высочества Михаила Александровича, Технический директор Русской оружейной компании наконец-то нашел в себе силы расстаться с телефонным аппаратом.
— Рад, вас видеть, Валентин Иванович!
Как стоящий несоизмеримо выше по сословной лестнице, член Августейшей фамилии первым подал руку подданному своего старшего брата, с остальными же предпочел обойтись самым минимумом условностей, попросту проигнорировав требования этикета:
— Александэр… Григорий Дмитриевич.
Молодого Романова явно распирала какая-то интересная новость — совсем неаристократично плюхнувшись в кресло (которое протестующе скрипнуло, но все же удержало немаленький вес молодого атлета), он только ради приличия поинтересовался темой ведущегося до его появления разговора.
— Ерунда: рассказывал про свою поездку в Бургундию, на артиллерийское производство компании Шнайдера в Ле-Крезо.
— И каков результат?
— Я бы сказал, неопределенный. Меня приняли, выслушали, но ответа не дали. И вообще, сложилось такое впечатление, что после недавней истории с новой полевой трехдюймовкой, мсье Анри Шнайдер на нас несколько обижен.
Приятно улыбнувшись, двадцатилетний Великий князь, которому пришлось изрядно постараться самому, и даже задействовать свою матушку вдовствующую императрицу Марию Федоровну — всего лишь для проталкивания через военно-бюрократические «овраги и тернии» разработанной с его участием новой артсистемы, весьма куртуазно заметил:
— Словами не передать, как меня печалит его обида… Но, пожалуй, я как-нибудь ее переживу. Александэр, как там Париж?
— Цветет и пахнет понемногу… Во всем городе только и разговоров про наглость англичан, потребовавших убрать отряд майора Маршана из городка Фашоды — ну и вообще освободить верховья Нила от французского присутствия. Все кипят в благородном гневе, и требуют от правительства биться за интересы Третьей республики до последней капли крови.
— И чьей же крови?
— Зуавов[1], вестимо — парижане только языками бойко воюют…
Согласно хмыкнув, Великий князь счел, что все положенные формальности с его стороны выполнены, и почти что интимным тоном поведал:
— Вчерашним днем, когда я собирался ехать в Гатчину к «Сапсану», мне телефонировали с преинтереснейшим известием: в Санкт-Петербурге, оказывается, приключилась небольшая эпидемия… Брюшного тифа!
Переглянувшись с Григорием, князь мимолетно покосился и на скромно сидящего в своем кресле Греве. Впрочем, титулованный вестник и сам знал, что некоторые удивительные совпадения лучше будет обсудить попозже, и в более тесном кругу.
— Ну надо же. И кому же так не повезло, Мишель?
— О, тут весьма интересная история, для выяснения подробностей которой я даже отложил свой вылет.
Сжав своей лапищей подлокотник кресла, ответившего на этот жест паническим поскрипыванием, августейший воздухоплаватель слегка подался вперед:
— Несколько дней назад французский посол маркиз Монтебелло устроил прием, на котором приглашенные, в числе прочего, угощались и свежими устрицами. Сначала заболевшие грешили именно на них, но когда симптомы тифа стали окончательно ясны… Мне перечислили только самых заметных персон: шестой герцог[2]Лейхтенбергский, светлейший князь Георгий Александрович Юрьевский[3] и обер-прокурор Победоносцев.
Оглядев жадно слушающего Греве, ушедшего в свои мысли Долгина и ставшего характерно-задумчивым князя Агренева — Его императорское высочество позволил себе довольную улыбку. Не все же другу удивлять свежими новостями, теперь вот и он сподобился!
— Случившееся на приеме пока решено считать трагической случайностью, произошедшей из-за оплошности прислуги и поваров, и не предавать широкой огласке. Ну и конечно, производится негласное расследование, причем маркиз Монтебелло оказывает все возможное содействие. Меня обещали осведомлять о ходе расследования… Разумеется, конфиденциально.
Вновь обменявшись Григорием взглядами, князь пригладил ладонью и без того безупречную укладку волос, после чего признался:
— М-да, Мишель, новость у тебя действительно весьма… Гм, занимательная. Столько достойных людей пострадало, даже и непонятно — кому именно больше всего сочувствовать?
Младший брат царя прекрасно понял намек Александра на то, что тому абсолютно непонятна связь между ним самим и всеми перечисленными «любителями устриц». И вообще, какой смысл травить такую кучу не самых простых персон, да еще и на приеме во французском посольстве? В общем, сплошные вопросы, ответов на которые пока не предвидится.
