Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – штатгалтер
Моментально возникло чисто и ясно лицо Яэль, младшей сестрички Гелионтэль, которая вся иззавидовалась по поводу ее беременности, непривычно резкое и объемное. Раньше было в гадостном тумане, бесцветное, сейчас же стереоскопичное, цветное, могу любоваться ее нежнейшим румянцем, пересчитать эльфийски длинные и красиво загнутые ресницы, обрамляющие крупные чистые глаза, такие беззащитно наивные и доверчивые, что да, эльфы обязательно должны быть под защитой людей, иначе люди их же и уничтожат, несмотря на некую тысячелетнюю эльфийскую мудрость…
Браслет под моими грубыми пальцами сдвинулся еще на деление, почти моментально возникло, чуть подрагивающее, лицо Гелионтэль, затем ее сестер, Мюэль и Оэль, а еще щелчок на грани слышимости вызвал трагически прекрасный образ Ричэль… Жаль, не могу увидеть Клемента, да и Ричэль не целиком, только лицо и узенькие плечики…
Щелчок, я вздрогнул, возникло во всей ослепляющей красоте и величии лицо Синтифаэль, божественно прекрасна и величественна, королева есть королева. Правда, в глазах грусть, но это только я могу заметить с некоторым стыдом и чувством вины.
Следующее деление показало Изаэль, эта счастлива, губы шевелятся, что-то говорят, но радостный и любящий взгляд направлен вниз, словно рассматривает ползающего у ее ног карапуза.
Я отыскал Лалаэль, больше всего тревожусь за нее, если то можно назвать тревогой, почти не вспоминаю за делами, но в то же время остальные все как-то устроены, даже счастливы, а вот Лалаэль, что так недолго побыла королевой Ламбертинии…
Некоторое время любовался ее нежным лицом, даже непонятно, то ли кольцо Гонца заработало в полную силу, то ли, на что мне хочется надеяться больше, во мне прибыло сил. Не хочу и думать с какой стороны. Может быть, от черной короны, временами чувствую в себе это бездонное море хаоса, я же Властелин ужасающе могучего мира, который сам и уничтожил, но эта мощь сейчас во мне, как у единственного уцелевшего и вобравшего в себя эту дикую мощь.
Я долго любовался ею, уже почти задержал дыхание, чтобы проломиться через тот адский жар в теле, ломоту в костях и грохот в черепе, но пальцы словно сами сдвинули кольцо браслета, и вслед за щелчком в воздухе проступило еще лицо, нерезко, в сером цвете, смутно знакомое, но все же не припоминаю…
Плоское изображение подрагивает, грозя исчезнуть, я задержал дыхание, уже почти узнавая. И хотя это не то, что мне сейчас нужно, с другой стороны, надо хвататься за любую возможность, за любых союзников или тех, кто хотя бы на время может стать ими…
Я сжал половинки браслета, задержал дыхание.
Никакого жара, грохота, рева встречного ветра, комната просто померкла, а взамен проступил край каменной стены старинной кладки, за нею смутно различим некий пейзаж, можно угадать деревья, но все так серо и расплывчато, словно смотрю на попавший под дождь карандашный рисунок.
Я влез в шкуру исчезника и сделал шаг вперед. В лицо с силой пахнул резкий и чистый воздух, здесь намного прохладнее. Я обнаружил себя на веранде высокой башни, если это башня. В трех шагах два стола, в кресле женщина с тем лицом, что я увидел с помощью браслета Иедумэля, а спиной ко мне мужчина с большой лысиной и неопрятными седыми волосами вокруг плеши.
Халат его мне показался знакомым, такой был на Энгилфиде, который занимался наблюдением за периметром, до сих пор не знаю, что это за работа. Но это не Энгилфид, тот был повыше, а этот совсем коротышка. К тому же Энгилфид не снимал свою красную тиару, а этот светит лысиной, но если бы мог носить такую же шапку, то обязательно бы воспользовался…
Что я лезу со своим уставом, мелькнула мысль. Возможно, у них лысина как раз и служит признаком великой красоты, ума и благородства.
Беседуют тихо, меня не замечают. Правда, лицом ко мне только Беата, все такая же не по-эльфийски крепенькая, с непривычно широкими для эльфов плечами, брови густые, хотя даже в затерянном племени Барноэля у всех вытянутые в тонкие шнурки и загнуты красивыми дугами, придающими удивленное выражение.
Еще когда мои подошвы коснулись пола, мне показалось, что мужчина чуточку дернулся, но продолжал слушать возмущенный голос женщины:
– …и потому меня это задевает! А ты, что ты?
Он проговорил степенно и по-барски нехотя:
– Милая Беата, конечно же, мне это не нравится тоже. Однако ты знаешь, все зашло слишком далеко…
– Именно, – возразила она, – слишком далеко… Час в полдень – это куда ни шло, простолюдье ко всему привыкает…
Он кивнул.
– Но благородные люди, – сказал он снисходительно, – чувствовали недовольство, так?
– Это не просто недовольство, – отрезала она. – Это уже злость и даже ярость! Когда те начали два часа в сутки рыскать по городу, а теперь уже и три…
– Недовольство благородного сословия перешло в возмущение, – согласился он. – Беата, я с тобой согласен во всем. Меня это тоже унижает, но что мы можем?
– Не знаю, – отрубила она.
– Я тоже не знаю, – произнес он искренне.
Она сказала с нажимом:
– Но что-то должны? Филипп, ты же лучше других все понимаешь!
С холодом во всем теле я вспомнил тех чудовищных волков-оборотней, что мчались по улице опустевшего города. Огромные и массивные, не меньше чем по двести фунтов каждый, все в буграх мышц, острые клыки длинные, как ножи, когти высекают искры о булыжник… но в дрожь меня бросил тогда именно взгляд, который один из оборотней метнул в мою сторону: холодный и беспощадный интеллект в глазах, абсолютно аморальный и бесчеловечный, но самое страшное, что это не просто разумные звери, а нечто намного более страшное, намного.
Я перевел дыхание, и снова мужчина вроде бы насторожился, сделал паузу, прислушиваясь.
– А что мы можем? – спросил он. – Мне кажется, уже упущен поворотный момент.
– Какой?
Он пояснил:
– Когда еще можно было что-то изменить.
– Но мы сильнее! – сказала она с жаром. – Нас целый город!.. Да что там город – все королевство!
Я не видел его лица, но кожа на темени чуть сдвинулась, словно он сильно сморщил лицо.
– Беата… Горожан это все еще устраивает.
– Уже нет, – возразила она. – Я разговаривала со многими.
– И что?
– Многим не нравится, – ответила она, – что оборотни захватывают все больше времени для своей беготни по улицам!
Он отмахнулся.
– Ну да, ну да. Они хотели бы, чтобы оборотни бегали не больше часа. А то и вообще ограничить одной пробежкой через город. Но правлением оборотней довольны, не так ли?
Она сказала с жаром:
– Только самые безразличные!
Он чуть повернулся, словно бы поудобнее устраиваясь в кресле, вроде бы невзначай зыркнул в мою сторону, очень легко, даже слишком бегло, только взгляд неприятно цепкий, схватывающий, я бы даже сказал, профессиональный, но ответил все так же легко и даже вальяжно:
– Безразличных большинство. Быть свободным опасно и неуютно, а эти полузвери дают абсолютную защиту. Их точно никто не ограбит… я имею в виду горожан, а как раз этого и страшатся простые люди больше всего.
– Но даже простые должны понять, – возразила она, – оборотни уже не просто охранники! Они все больше и больше подгребают под себя власть в городе, а потом захватят и все королевство!
– Оборотни поступают безошибочно, – произнес он со вздохом. – Они не пытаются захватить слишком много.
– Но они усиливаются!
– Усиливаются медленно, – напомнил он, – и ровно настолько усиливают свою власть. Не больше. Они, как уже сказал, безошибочны.
Глава 11
Снова мне почудилось, что он каким-то образом почуял мое присутствие, даже говорит вроде бы так, чтобы я услышал, хотя вообще-то это моя тяжелая жизнь из беспечного дурня выковывает такого угрюмого и подозрительного типа.
Она сказала безнадежно, но все еще упрямо:
– Но что-то же мы должны? Мы уже для них скот. Сейчас отлавливают по городу преступников, а потом пожирают их в тюрьме…
Он тяжело вздохнул.
– Как только слухи об этом просочились в город, разве это вызвало всеобщее возмущение?
Она буркнула:
– Народ туп. За сытое благополучие отдал свободу.
– Вот-вот, – согласился он. – За сытое благополучие. Помнишь, что сказали наши выборные на Совете города, когда стало известно, куда исчезают преступники?
– Думаю, – сказала она язвительно, – оборотни намеренно допустили такую утечку. Чтобы проверить реакцию. Если город встанет на дыбы, скажут, это ложь, просто вывезли виновных в кражах за границы королевства и там отпустили, запретив возвращаться… но наши отцы, стыдно сказать, даже одобрили! Дескать, все воры притихнут, узнав, что все равно их выследят своим волчьим нюхом и сожрут. Как будто оборотни, не получая мяса преступников, станут кушать травку!..
– Мы ничего не можем сделать, – произнес он тяжело. – Ни-че-го. Совершенно. Я же сказал, они безошибочны.
Она сказала с горечью:
– Но что-то можно?
