Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

Мой следующий соперник – Почетухин. Не скажу, что его бокс так уж хорош, бились они с Емельяновым на равных, просто ленинградцу не повезло получить травму плеча. Правда, белорус здоровее меня, но мне не привыкать выходить на ринг против более фактурных соперников, разбирались уже с такими. Вот и на этот раз особых проблем не возникло. Да, пришлось провозиться все три раунда, слишком уж крепкой оказалась челюсть у Почетухина, однако преимущество по очкам было таким, что ни секунды не волновался, когда рефери проглядывал записки боковых судей.

Камо Сароян так же свой бой выиграл, и нам предстояло сойтись с армянином в полуфинале. Соперник далеко не проходной, впрочем, я к каждому отношусь с уважением, поэтому настраиваюсь на бой серьёзно. И на ринг выхожу сосредоточенным, по-спортивному злым. Наш полуфинал первый, во втором сойдутся Нестеренко и Бодня. Сароян храбрится, но в его глазах я вижу опаску за исход поединка. Ещё бы, на его месте я бы тоже опасался выходить против чемпиона Европы. К тому же мы с ними уже бились на чемпионате страны, устроили рубку, в которой я вышел победителем. Как-то будет на этот раз…

В этот раз Сароян предпочёл осторожную тактику, предпочитая работать на контратаках. Я же не изменил своему стилю, выбрасывая со средней дистанции удар за ударом. Первый раунд однозначно за мной. В начале второго Сароян, видимо, науськанный тренером, решает поработать первым номером, и это для меня становится в какой-то степени неожиданностью. Соперник буквально заталкивает меня в угол, где начинает обрабатывать апперкотами и короткими боковыми. Я сначала просто блокирую их, пряча физиономию за перчатками, потом, разозлившись сам на себя, решил дать сдачи, успел нанести пару ударов, в этот момент мне и прилетело. Я просто отключился, а в следующее мгновение увидел над собой лицо рефери.

– …три, четыре, пять, – услышал я сквозь звон в ушах.

Это мне что, нокдаун отсчитывают? Или нокаут? Я попытался сесть, и мне это удалось с большим трудом.

– …семь, восемь…

Я резво вскочил на ноги и меня чуть повело, я встряхнул головой, восстанавливая чёткость слегка поплывшей картинки.

– Сколько пальцев?

– Два, – просипел я, глядя на «викторию», которую демонстрировал мне рефери.

– Можете продолжать бой?

Я прислушался к своему организму. Одновременно мой взгляд упал на переминавшегося в нейтральном углу Сарояна. В его глазах читалась такая надежда, что я сдамся… Извини, брат, я, пожалуй, ещё подёргаюсь.

До конца второго раунда кое-как достоял, хотя Камо, что было вполне ожидаемо, пытался решить вопрос, не дожидаясь удара гонга. Не получилось… Но раунд однозначно за соперником, который и в третьем продолжил теснить меня к канатам. Я же почти пришёл в себя, но тут ключевым было слово «почти». К тому же пропустил ещё один чувствительный удар, после чего рефери снова открыл счёт. Твою ж мать, где ты, моя супервыносливость?!

Она появилась, но слишком поздно, когда ситуацию мог спасти только нокаут. Я устроил финишный спурт, и даже отправил Сарояна на настил ринга, но это был всего лишь нокдаун. А едва бой возобновился, как прозвучал финальный гонг.

– Ничего, – утешал меня Казаков, когда было объявлено, что раздельным решением судей победу одержал Камо Сароян. – Нельзя всё время выигрывать, даже великие боксёры иногда проигрывают. Хорошо, что это случилось на Спартакиаде, а не на чемпионате страны.

Я и сам понимал, что, как пела (вернее, споёт) группа «Воскресение», «без поражений нет побед». И правда, хорошо, что это случилось на Спартакиаде, а не на более серьёзном турнире. И мне урок хороший в том плане, что концентрацию нельзя терять ни на секунду и постоянно нужно быть готовым к любому фортелю со стороны соперника.

По возвращении в Свердловск мне позвонил Хомяков, выразивший сочувствие и поддержку. И чуть ли не слово в слово повторивший Казакова насчёт того, что хорошо, дескать, что проиграл всего лишь на Спартакиаде, хотя и это обидно. И выразил надежду, что к всесоюзному первенству общества «Динамо», которое пройдёт в октябре, я подойду в полной боевой готовности.

Кабинет Председателя Комитета Государственной безопасности Юрия Владимировича Андропова был просторным. За ширмой находилась карта СССР, на пьедестале стоял бюст Дзержинского, даже камин имелся. На отдельном столике располагался узел связи – несколько телефонных аппаратов. Сидевший напротив Андропова начальник отдела по подготовке и обеспечению космических полётов Главного штаба ВВС генерал-полковник Николай Петрович Каманин уже чуть ли не полчаса ёрзал на стуле с мягкой обивкой и наблюдал, как Андропов внимательно, вчитываясь в каждое слово, изучает его докладную записку.

«Да-а, – думал про себя генерал, – не тот сейчас у страны Хозяин. Как бы, интересно, отреагировал Сталин, случись вот такой, мягко говоря, казус со спускаемым аппаратом?»

И для себя сделал вывод, что вариантов было немного. Скорее всего, всю эту конструкторскую братию вкупе с монтажниками, наладчиками и прочими причастными как минимум лет этак на пятнадцать отправили бы осваивать бескрайние просторы Магадана или Колымы, где и смололи бы в лагерную пыль. Это в самом лучшем случае, про худший даже и думать не хотелось. Как раз для него он скорее всего и был бы уготован. И хорошо, если бы сам успел застрелиться, чтобы не подставлять Машу и сына… Да, один у него остался сын после скоропостижной смерти Аркадия. Проклятый менингит… И потому Лев был дорог им с Машей вдвойне. Пусть он далеко не мальчик, 37 лет парню, сам уже отец, но сын всегда останется сыном.

Да, многое давалось в то время успешным ученым, а также руководителям крупных проектов. Квартиры, машины, дачи, снабжение из спецраспределителя… Закрывали глаза на мелкие грешки. Многое давалось, но и по максимуму спрашивалось. И в случае неудачи вспоминалось всё. Поэтому и работали люди, как говорится, и за страх, и за совесть. В полном смысле слова, отвечая головой за свои просчеты.

– Что ж, Николай Петрович, я ознакомился с вашей докладной, – наконец, снимая очки, произнёс Андропов. – В общем-то все понятно. Как всегда, разгильдяйство виновато. А вы как думаете?

– Юрий Владимирович, человеческий фактор, конечно, здесь очень важен. Но есть и косвенные причины, я их сейчас озвучу. Во-первых, это космическая гонка с американцами. Понимаю, что политически важно быть впереди. Но сам проект орбитальной станции «Салют» не то чтобы сырой, но уж точно не доработан. Вот с десятым «Союзом» что получилось? Вы же ведь в курсе? Так и не смогли пристыковаться. Стыковочный узел сломался в самый неподходящий момент. Хорошо, что Шаталову с Рукавишниковым и Елисееву удалось при помощи советов конструкторов с Земли установить перемычку, с её помощью открыть замок и извлечь штырь «Союза». А так неизвестно, можно ли было бы потом к станции пришвартовываться.

– Это я понял, считай, что в этом вопросе я твой союзник. Что во-вторых?

– А во-вторых… Вы же знаете, Юрий Владимирович, как у нас некоторые руководители любят себя показать. Читаете в прессе или слушаете по радио, как какой-нибудь завод к такой-то дате выпустил, допустим, тысячный холодильник или пылесос. Все похлопали, премии получили, а кто-то и на грудь себе что-то повесил. А что в итоге? Холодильник вместо холода наоборот греет, а пылесос ломается через полчаса работы. Штурмовщина, мать её! Так и тут получается. Станцию не успели к началу съезда запустить. На десять дней опоздали, хоть и работали в три смены. И что в итоге? Сбой идет за сбоем. Поломки, нештатные ситуации… А там в космосе ремонтных бригад нет. Ребятам самим приходится исправлять недочеты.

Андропов снов водрузил очки на нос, строго глянул на посетителя.

– Ясно… Трудно мне тут что-то возразить. Тут вопрос, скорее, политический. Впрочем, у нас все вопросы, которые космоса касаются, политические. Ещё есть что?

– Кхм, – Каманин уставил куда-то в пол. – Знаете, Юрий Владимирович, я тут серьёзно подумал… Наверное, пора мне с этой должности уходить в отставку. Уже не тяну. Мне эта подковёрная война с Мишиным[30] уже поперек горла. Да, не знаю как, но пропустили наши медики наличие у Кубасова туберкулеза легких. Так зачем же всю тройку менять? Понимаю, что так принято. Ну тут можно было бы исключение сделать! Полетел бы вместо него Волков, а Леонов так и остался бы командиром. Нет, Мишин устроил скандал и приказал всю тройку менять. Поменяли, и что в итоге? Ни Добровольский, ни Пацаев ещё в космос не летали. Только Волков. Опыта у ребят практически нет. Черток мне рассказывал, как Леонов с Мишиным чуть не подрался, когда узнал о смене всего экипажа! Да и Колодина жалко, столько готовился… В общем, на моё место молодежь надо двигать.