Стилист. Том II (СИ) - Марченко Геннадий Борисович
Один из таких мужей оказался генералом артиллерии в отставке. Валерий Иванович Кузьмин был мужиком простым, со мной сразу перешёл на «ты». С седыми висками, высокий, хотя и с небольшим брюшком, он любовался на своё отражение в зеркале, одёргивая импозантный, подобранный мною в канун какого-то мероприятия костюм, и спрашивал:
— А давно ли ты, Алексей, в настоящей бане парился? Давай-ка я тебя в одно место свожу, ей-богу, потом будешь просить снова туда привести.
Этим местом оказалась уютная банька при бассейне «Москва». Того самого, на месте которого прежде стоял храм Христа Спасител, и который в 90-е заново отстроят… Или не отстроят. Не суть важно, сейчас на этом месте располагалась огромная акватория под открытым небом, вода в которой в холодное время года подогревалась, и здесь всегда было многолюдно, особенно по выходным. Сегодня как раз было воскресенье, народ развлекался по всем секторам, включая прыжковую вышку в самом центре бассейна.
Баня же располагалась в административном здании. В прежней жизни у меня был знакомый при финской сауне с бассейном, куда я наведывался когда с очередной спутницей, когда с друзьями или вообще один. Мне нравилось забраться на самую верхнюю полку и чувствовать, как сухой жар пробирает тебя до самых костей.
Здесь же была русская баня с печкой-каменкой, а банщиком и одновременно массажистом — некто Андрей: кряжистый, словно бывший борец, немногословный и знающий своё дело человек. Всем гостям он выдал специальные войлочные шапочки. Компания подобралась солидная, хотя и разношерстная. Честно говоря, я так и не понял, что объединяло всех этих людей, на почве чего они сошлись. Помимо нас с генералом попариться прибыли заведующий продуктовой базой Лев Борисович Хайкин, врач-венеролог Анатолий Михайлович Гусь, замминистра тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР Иван Васильевич Утехин, известный хоккейный тренер Аркадий Иванович Чернышёв…
(У динамовцев своя сауна есть отличная, но Аркадий в нашей компании свой человек, пояснил Кузьмин).
Ещё один — пузатый мужик с длинными, собранными в хвостик волосами, окладистой с проседью бородой и простым деревянным крестиком на волосатой груди, оказался отцом Никодимом, служившим настоятелем где-то в Подмосковье. Я изрядно удивился, не понимая, что может духовное лицо делать в компании светских персонажей, но генерал, заметив моё изумление, с улыбкой подмигнул и прояснил ситуацию:
— Когда-то отца Никодима звали Николаем, и служил он у меня в подчинении. Я к 45-му до подполковника дорос, а он до капитана. Как он своим голосищем в атаку роту поднимал… Мы с Колей, считай, всю войну прошли от Москвы до Праги. А потом он решил, что пора грехи замаливать, в попы подался.
— Не в попы, а в священнослужители, — подняв указательный палец, прогудел отец Никодим.
— Хрен редьки не слаще, — расхохотался генерал. — И ведь, что интересно, Успенский пост на дворе (верно, Коля?), а он в парилку.
— Бог не выдаст, — размашисто перекрестился батюшка.
Я же был представлен моим благодетелем как гений парикмахерского дела, которого он решил познакомить с настоящей баней.
— А потом можно и в бассейн окунуться, — добавил Кузьмин.
— Сперва был храм, потом — хлам, а теперь — срам, — прокомментировал отец Никодим.
В бане полыхал хлебный жар с лёгкой примесью мяты и эвкалиптового масла. На деревянных стенах и лавках чем-то острым были нацарапаны автографы. Модные поэты, эстрадные дивы, космонавты, народные артисты… Подозреваю, что Андрей специально не зачищал эти надписи, мол, видали, кто к нам хаживает?!
Андрей тем временем ещё поддал жару, плеснув на камни воды с добавлениями масел, и горячая волна которого накрыла меня, лежавшего на среднем полке, поволокла бесчувственного по гладким доскам, как утекающая вода. На верхней полке развалил своё мощное тулово отец Никодим, а банщик уже хлестал по белому и жирному, бабьему заду Хайкина крепким дубовым веником. Тот повизгивал, словно поросёнок, а генерал отпускал в его адрес казарменные шуточки:
— Что, Лёва, не нравится тебе русская баня? Небось тебе как еврею миква да швиц[1] милее?
— А ты откуда, Иваныч, эти названия знаешь? — поинтересовался Гусь.
— Да уж знаю, Михалыч, жизнь многому учит. Или тебя лучше Мойшевичем звать, батюшку небось Мойшей звали? — хохотнул генерал.
— Смейся, смейся, вот придёшь ко мне хозяйство своё лечить — а я тебе не тот препарат выпишу, конец и отвалится.
— Так я сую куда надо, — не унимался поймавший кураж Кузьмин, — а на случай чего презервативы имеются, заграничные. Это если бабёнка попадётся непроверенная.
— Всё грешишь, — прогудел батюшка.
— Грешу, Коля, а кто не грешен? Сам-то в пост в бане нежишься. Живём-то один раз. Женщины даны на радость нам. Это ты за нас молись лучше, отмаливай грехи и свои, и наши… Слушай, Аркадий, а ты чего это тренировать бросил?
— Так 60 годков стукнуло, — неохотно откликнулся с нижней полки Чернышёв, — кое-кто решил, что пора уже и честь знать.
— В пенсионеры, значит, списали… С Тарасовым заодно? Я думаю, рановато вас с ним на пенсию отправили, могли бы вы ещё пользу принести своим клубам. Я хоть по долгу службы за «команду лейтенантов» всегда болел, но динамовцы, ты же знаешь, для меня никогда чужими не были. И в сборной могли бы ещё работать, странно, что после «золота» в Саппоро вас с Анатолием из команды попросили. И куда ты теперь?
— Директором в динамовскую спортшколу. Почётная ссылка, — грустно усмехнулся Чернышёв.
— Ну ты это, не раскисай… Будешь теперь талантливую молодёжь воспитывать.
Хорошо так лежать, не открывая глаз, лениво вслушиваясь в разговор. Андрей тем временем добрался до батюшки, обрабатывая его сразу двумя вениками.
— Ух, Господи помилуй, хорошо-то как! — гудел, словно шмель над полным нектара цветком, отец Никодим. — Господи помилуй!
Меня тоже не миновала участь сия, и я по достоинству оценил умение нашего банщика, заставившего как следует раскрыться поры моей кожи и напитаться этим мятно-эвкалиптовым жаром. Нет, пожалуй, не зря пришёл, никакая ванная или душ не заменят настоящей русской бани.
— …нищета людская, на бутылку не хватает, вот и тащат, что плохо лежит, — услышал я голос Утехина. — А пьют поголовно, особенно на производстве. С утра уже глаза залиты.
Да что говорить, даже бабы пить стали.
— А ты что, предлагаешь сухой закон ввести? — спросил Хайкин. — Только ты учти, что на водке государственный бюджет держится.
— На самом деле ущерба от пьянства больше. Прогулы, травматизм, воровство… Но и сухой закон — тоже перегиб. Народу радость нужна. Будь моя воля, выдавал бы по бутылке на праздник лучшим работникам.
— Вот станешь, Ваня, министром, посоветуешь кому надо…
— Замы никогда не становятся начальниками, запомни это, Валера. А все решения у нас принимает Политбюро, и мне в его рядах оказаться не светит.
— Что так? — поинтересовался генерал. — Вроде по 5-й графе замечен не был…
— Тут другое, — с неохотой ответил Утехин.
— Ну, чего замолчал? Давай уж, колись.
— Да дочурка поднасрала, полгода назад замуж за иностранца вышла. Ладно бы за представителя соцстраны, так ведь за западного немца.
— А почему мы об этом только сейчас узнаём? Чего ж молчал-то?
— Да было бы чем хвалиться.
— Ну хоть не за еврея…
— А чем это тебе, Валера, евреи не угодили? — сразу поднял голову Гусь. — Чуть что — сразу евреев поминаешь.
— За то, что Христа распяли, — лениво поворачиваясь на другой бок, заявил Кузьмин.
— Распнули, — поправил батюшка.
— Да какая хрен разница, суть дела от этого не меняется.
— Если уж на то пошло, то распнули его римляне, а вообще это были внутренние еврейские разборки, — парировал Гусь. — Иисус появился на свет из чрева еврейки, а у евреев приоритетным считается родство по материнской линии. И, между прочим, сподвижниками Христа, его учениками тоже были евреи.
— Вот, на всё у хитрого иудея найдётся ответ! Коля, скажи что-нибудь, постой за честь православия.
