Поручик из Варшавы 2 (СИ) - Рыжий
Быстро вспомнив картинки, приведённые в справочнике, понял, что стоит передо мной лейтенант Вермахта.
Жестом приказал одному из уланов вывести ко мне офицера.
Немец был высок и худощав, что называется — «не первой свежести», ему было уже под сорок. Зато на мундире был хорошо различима лента Железного Креста 2-го класса, похоже, полученная ещё в годы Великой Войны.
— Намэ? Фонамэ? — Вспомнил я слова из польско-немецкого разговорника, когда немецкий офицер предстал передо мной во всей красе.
— Лейтенант Фишер. 31-й пехотный полк, 24-я пехотная дивизия. — К моему удивлению по-польски ответил офицер.
— Вы хорошо говорите по-польски. Откуда вы его знаете? — Спрашиваю я.
— Мне довелось пятнадцать лет прожить в Силезии. — Коротко ответил лейтенант. — Мои соседи были поляками.
Я понятливо кивнул — оно и понятно, на западных территориях нынешней Польши проживало достаточно большое количество немецкоговорящего населения. Как их там? Фольксдойче?
— Какова ваша должность? С какой целью вы и ваши люди оказались в этом населённом пункте? — Последовали новые вопросы.
— Я командир взвода боепитания. — Негромко ответил лейтенант. — Я должен был доставить боеприпасы в батальон полка, который уже должен был занять этот населённый пункт.
— Вы читаете карту? Можете показать, где вы должны были встретиться с пехотным батальоном?
Лейтенант набычился, зло посмотрел в мою сторону.
— Бросьте, лейтенант! — Во все свои тридцать два зуба улыбнулся я. — Для вас и ваших людей война уже закончилась. Если ни вы, ни ваши люди не будете делать глупостей, вам ничего не угрожает.
— Я принимал присягу! — Неожиданно жёстко ответил офицер. — И не могу её нарушить! Вы услышали всё, что должны были услышать от военнопленного согласно конвенции о военнопленных!
— Увести! — Коротко бросил я…
Ещё часа через пол вернулись посланные за германскими лётчиками танки. С одного из них сбросили связанного за руки и ноги ремнями немца, а со второго на плащ-палатке, аккуратно спустили чьё-то тело.
Отчего-то докладывать стал сержант — командир танка. Он же протянул мне два пистолета с кобурами и две планшетки.
— Где поручик Гайда? — Требовательно спросил я.
Сержант, прижав одной рукой к груди кобуры с пистолетами и планшетки, второй снял с головы танковый шлем.
Я сразу всё понял. В горле сразу пересохло.
— Как случилось? — Вмиг осипшим голосом спрашиваю сержанта.
— Поручик Гайда первым с танка бросился следом за германцами. Никто и подумать не мог, что те попробуют отстреливаться из своих пистолетов. Одна пуля попала. Прямо в сердце…
На негнущихся ногах я направился к телу, завёрнутому в плащ-палатку. Откинув полог, я уставился на суровое, посеревшее лицо некогда улыбчивого молодого парня. На чёрном комбинезоне не было видно следов крови. Встав на колени, я залез в нагрудный карман и извлёк офицерскую книжку, какую-то фотокарточку и пару конвертов с письмами. Всё это убрал к себе в полевую сумку.
— Найдите где похоронить пана поручика.
— Слушаюсь! — Негромко ответил сержант.
— Лётчика ко мне! — Коротко отдаю приказ, и, вскоре, перед моими очами появляется немецкий пилот с самолёта-разведчика.
— Имя? Фамилия? — Отчего-то спрашиваю я по-польски. Чуда не произошло, немец продолжил стоять и молчать.
Я внимательно посмотрел на него. Невысок — около метра семидесяти ростом. Но физически крепок. Светловолос, с голубыми глазами — истинный ариец, блин. Хотя под глазом наливается алым синяк — кто-то из уланов или танкистов разукрасил.
— Пан поручик! Разрешите? — Из-за спины немецкого лётчика высунулся молодой улан. — Я немецкий знаю.
— Отлично! — Кивнул я. — Имя? Фамилия? Звание? Номер части? Какие задачи выполнял? Откуда вылетал?
Вопросы сыпались из моего рта со скоростью пулемётной очереди. Но информации в ответ прозвучало немного: ФИО, звание и номер разведывательной эскадрильи. На карте обозначений не было. А под конец этот гад ещё и заявил:
— Я требую, чтобы вы сложили оружие! В случае сдачи в плен, я, как представитель германского командования гарантирую вам жизнь!
Вы знаете, что такое приступ ярости? Нет? Если бы я открыл интернет своего времени, википедия бы выдала что-то вроде: ярость — чрезвычайно сильная эмоция или импульсивная и крайне агрессивная реакция, которая может быть вызвана раздражением индивида или оскорбляющей ему характеристикой. Большинство чаще всего сопровождается утратой самоконтроля.
Вот я и потерял самоконтроль — сам не понял, как в моей руке оказался табельный пистолет. Казалось, что ещё секунду назад он спокойно покоился в кобуре на поясе, а потом раз — и уже смотрит в лицо побледневшему немцу, осознавшему всю серьёзность положения.
Ещё пара секунд ушла на то, чтобы привести оружие в боеготовое состояние.
Вокруг наступила тишина, прерываемая лишь дыханием собравшихся вокруг военных.
К счастью, глупость совершить я не успел — откуда-то из-за моей спины появился ротмистр Яблоньский и будто бы клещами вцепившись в руку, опустил оружие вниз.
— Не твори ерунду. — Негромко, но твёрдо сказал кавалерист и меня будто бы отпустило. Я разрядил пистолет и убрал его в кобуру.
Неожиданно послышался смех. Я повернулся в сторону немца и заметил, как что-то подозрительное капает с его штанов.
«Да он обмочился!» — Пронеслась мысль в голове, после чего начинаю смеяться со всеми остальными присутствующими военными.
Веселье длилось недолго — с запада, куда ушла первая танковая рота, послышались резкие звуки канонады. За это лето я уже смог выучить как звучит 37-мм пушка, а как 75-мм, доводилось мне слышать и 105-мм разрывы, так что я с радостью понял, что это бьют танковые пушки.
Командование третьей ротой принял подпоручик Пиотровский — молодой, двадцатиоднолетний танкист, занимавший до этого должность командира первого взвода третьей танковой роты. Он-то и выдвинул предложение о выдвижении на запад одного танкового взвода. Так, на всякий случай.
— Действуй! — Коротко кивнул я, после чего тот, приложив руку к виску, развернулся и побежал к своим танкам.
Канонада всё усиливалась. Отчётливо стали слышны выстрелы чего-то более крупного, чем танковые 37-мм пушки.
Я начал нервничать. Ещё и поручик Зигфрид Лось, зараза такая, на связь не выходит! Вот как бы узнать, что там происходит?
Пока я ходил вокруг командирского танка и раздавал указания всем, кто попадётся под руку, ситуация не прояснилась, зато в деревню въехали несколько мотоциклов с колясками и лёгкий пулемётный броневик образца 1934-го года, из которого выбрался молодой офицер с погонами хорунжего. Повертев головой в разные стороны, он определил во мне командира танкового батальона и направился в мою сторону. За три шага перейдя на какое-то подобие строевого шага, он приложил два пальца к козырьку своей полевой фуражки, отдавая воинское приветствие:
— Пан поручик! Хорунжий Адамец! Командир передового дозора мотопехотного батальона!
— Отлично, хорунжий! — В ответ прикладываю два пальца к виску своего танкового шлема, после чего протягиваю руку молодому офицеру, тот её аккуратно пожимает. — Как далеко батальон?
— Минут через десять, пан поручик!
— Отличные новости! Располагайтесь на отдых! Технику я бы рекомендовал расположить на западной окраине!
— Слушаюсь!
Пока я общался с командиром дозора из батальона капитана Галецкого, с пленными и трофеями уже разобрался ротмистр Яблоньский и вернулся ко мне:
— Пленные ничего нового не сказали. А трофеи нам попались знатные. Все грузовики загружены боеприпасами. Винтовочными патронами и снарядами к немецким противотанковым орудиям! Вот бы нам те пушечки, которые вы на марше разгромили?
Вновь послышался шум моторов, и, вскоре я увидел, как в деревню въезжают первые грузовики мотопехотного батальона капитана Галецкого. В кабине головного, как я и ожидал, расположился и сам Янек. Когда автомобиль проезжал мимо нас, он на ходу открыл дверь и спрыгнул с подножки на дорогу. Сделав несколько шагов, оказался перед нами и откозыряв, представился ротмистру:
