Великий диктатор - Alex Berest
— Спасибо, руови. Не надо. Отец всё равно у меня её отберёт.
Покрасневшей матери, пришлось рассказать всем присутствующим про случай на ярмарке и действия отца. Народ повозмущался, но как-то вяло, явно для виду. Я думаю, если бы их Йоэл, мой погодка, заимел на руки такие же деньги, то у него их бы тоже отобрали. А зачем они ему? Вон он, с упоением таскает на верёвочке деревянного коня на колёсиках. Да он их просто потеряет, и всё. Он же не гений как Матти Хухта, стихов не пишет и языки не изучает.
На следующий день, по возвращению домой, мать рассказала о моей выходке отцу. Они долго рядили как со мной поступить. Мама настаивала, что я гений и могу уже понимать цену денег и волен их иметь. Отец же, услышав, что я гений и почти всё понимаю, склонялся к мнению, что меня уже можно и выпороть, чтобы не шёл поперёк воли родителей и не подставлял их перед другими семьями. Дед с бабушкой, в попытке меня защитить, утверждали, что я дитя неразумное и не ведаю, что творю. А я же, сидел тихонько в уголке на вязанном половичке и бессмысленно расставлял кубики, и, с самыми дурными предчувствиями прислушивался к их судилищу.
Спас меня появившийся почтмейстер. Отец того самого Микки Рантанена, который очень нравился нашей Тюуне. Пришло письмо из столицы Княжества и херра Рантанен самолично его привез на наш хутор, а не отправил с ним своего помощника.
Письмо было от Ээро Эркко, главного редактора «Вечерней газеты», в котором он сообщал, что вся редакция очень заинтересовалась уникальным ребёнком. И что двадцать пятого августа, он и его коллеги в количестве еще четырёх человек прибудут в Улеаборг на вечернем поезде. И просил организовать встречу на вокзале.
Присутствовавший при прочтении письма почтмейстер тут же растворился, надо полагать помчался делиться информацией со всеми остальными жителями села. Неординарное же событие, журналисты из столицы.
Родители схватились за головы из-за, как мне показалось, проблем с приездом гостей. Но с их приемом и размещением проблем не было, в нашем хуторе были экипажи для встречи, а также гостевые домики на берегу озера, для любителей ловли рыбы на уду.
Матушку взволновал вопрос всех женщин, что ей надеть. А отца, оказывается, волновал другой вопрос.
— Эмма! А что если наш Матти и им пожалуется, что я у него деньги отбираю? Это же какой скандал может получиться!
— Ой. Решай эту проблему сам. Вон с ним, — она мотнула головой в мою сторону. — Сам же эту проблему создал, сам из неё и выходи. А мне в город срочно надо. Мне надеть нечего и шляпка новая нужна.
Тут даже я удивился, никогда не видел маму в шляпке, она всегда была или простоволосая или в платке. Отец на её отповедь, покряхтел, посопел и, поднявшись из-за стола, направился ко мне.
— Матти. Сынок. Пойдём, поговорим, — и он, подхватив мою тушку на руки, поволок меня в мою комнату.
Ясно всё. Или запугивать будет или уговаривать. Но то что произошло, меня очень сильно удивило.
— Вот. Держи, — он выложил передо мной три серебряных марки, как бы не тех самых, которые и отобрал у меня. — Что будешь с ними делать?
— Положу в ящик комода. И буду копить, — я подошёл к тому самому комоду и, с трудом выдвинув ящик, ссыпал туда зазвеневшие монетки.
— И на что будешь копить?
— На винтовку, как у тебя, — решил я на всякий случай подсластить пилюлю.
— Ай молодца, — развеселился отец и сгрёб меня в объятья.
Глава 6
Столичные гости приехали, как и обещали в письме, через неделю, на вечернем поезде. Их на вокзале встречал отец с дядей Каарло. И на двух экипажах они были доставлены к нам на хутор. Четверо мужчин разместили в рыбацком кемпинге, как я называл про себя это место, а руову Хултин, заселили в мою комнату, временно изгнав меня к братцам на мансарду.
Вернее, там чаще ночевал только один Ахти. Эса, которому уже стукнуло семнадцать лет, ходил на гульки в село и приходил слишком поздно чтобы ломиться в дом, по этому частенько ночевал в дровнике.
Еще по весне отец сговорился с семьёй Хонки, которые владели хутором недалеко от Кийминки, куда меня возила мама, о сватовстве Эса к их средней дочери в сентябре. И если всё сложится удачно, свадьбу сыграют на следующий год, сразу после Юхануса, это местный аналог Купалова дня. А меня переселят на мансарду, так как комнату быстрее всего отдадут молодожёнам. И жить мне там или пока я не вырасту, или пока они не построятся.
Сам поезд пришёл на станцию Улеаборга почти в десять вечера, да еще два часа дороги до нашего хутора. Так что гости прибыли к нам почти в полночь. Я их прибытия не видел, так как был загнан спать намного раньше. И только за завтраком познакомился с Теклой Хултин.
Толком позавтракать и не получилось. Взрослые успели полакомиться калакукко (рыбный пирог), а мне уже ничего и не досталось. Только нацелился на оладушки, сметану и брусничное варенье, как руова Хултин начала меня допрашивать. Матушка еще в письме написала, что я знаю три языка и даже пишу на них, вот тётенька и начала меня экзаменовать.
Гостья очень удивилась преподаванием русского языка в нашей сельской школе. И благодаря её любопытству я тоже узнал историю его появления в нашей школе из рассказа матушки. Оказывается, в нашем селе до 1892 года находились продовольственные склады финляндского военного округа и квартировала целая интендантская рота. Именно офицеры этой роты подали прошение генерал-губернатору Гейдену с просьбой организовать обучение их детей на родном, русском языке.
И очень быстро из Гельсингфорса прислали девушку, которая и стала преподавать русский. Ну, а после вывода воинской части преподавание осталось в школе благодаря тому, что эта учительница вышла замуж за нашего пастора, отца Харри, и забывчивости администрации генерал-губернаторства, которая продолжала платить оклад учительнице.
Но долго меня мучить вопросами у руовы Хултин тоже не получилось, так как отец привёл на завтрак мужскую часть гостей. Все четверо мужчин оказались усаты и бородаты, и по возрасту скорее тянули на старофиннов, чем на младофиннов. По очереди представились матушке, и я, наконец, узнал кто из них кто.
Более молодой, круглолицый мужчина, представившийся Ээро Эркко, оказался тем самым главным редактором газеты, чьё письмо мы и получили.
Самый старый среди этих младофиннов оказался Юрьё Коскинен, профессор
