Жаркая осень в Акадии - Харников Александр Петрович

Ломоносов говорил эти слова с волнением, лицо его разрумянилось, глаза сверкали.

«Да, этот человек может быть весьма полезен нашему Отечеству! – подумал я. – Эх, почему многие у нас на виду и в почете разные болтуны и прожектеры, и почему такие люди, как Ломоносов, не в чести у властей предержащих?»

– Да, уважаемый Михаил Васильевич, вы, конечно, правы, – покачав головой произнес Шувалов, – но нам сообщили о русских, которые находятся не на землях на Тихом океане, ныне никем не заселённых либо даже не открытых, а во владениях французского короля Людовика XV. Пока еще во владениях… Только, как мне кажется, скоро их отберут у французов британцы. Ведь война между ними уже началась. В чем тут для нас польза?

– Как мне сообщил мой человек из Квебека, – сказал я, – русские, которые воюют на стороне французов, весьма храбрые и умелые воины. Они смогли разбить целую армию, которую возглавлял британский генерал. Если так дальше пойдет, то англичанам вряд ли удастся отобрать у короля Людовика Новую Францию.

– Так что же нам теперь делать? – поинтересовался Шувалов. – Ведь вы знаете, что канцлер Бестужев больше благосклонен к англичанам, чем к французам.

– Да, это так, – согласился я. – Только канцлер Бестужев – слуга нашей государыни Елизаветы Петровны. И решать, на чьей стороне быть России – ей, а не Бестужеву.

И я многозначительно посмотрел на Шувалова…

19 сентября 1755 года. Квебек

Кузьма Новиков, он же Ононтио, кузнец и представитель русских в Новой Франции

Я спросил у Жерома, как мне лучше всего передать весточку Хасу, и можно ли доверять местной почтовой службе. Тот лишь засмеялся и покачал головой:

– Можно, конечно, вот только неизвестно, когда твое письмо дойдет, да и дойдет ли оно вообще. Лучше передай его мне в запечатанном виде – у нас есть своя, купеческая почта, которая работает намного лучше. Завтра с утра в Порт-ля-Жуа уходят несколько кораблей, так что адресат получит твое письмо не позже, чем за десять дней – скорее, намного быстрее. И не прочитает его никто – у нас с этим строго…

– Да пусть прочитают – здесь вряд ли кто-либо знает русский, – усмехнулся я и подумал неожиданно: а ведь если Крамер знает наш язык, то, вполне может быть, что он не один такой в этих краях… Именно поэтому я зашифровал содержимое шифром, оговоренным с моими русскими друзьями. Был он весьма прост – и у меня, и у них был список букв, которыми нужно было заменить имеющиеся. «Конечно, это очень просто, – сказал мне тогда Леонид, – но вряд ли у них есть опыт расшифровки даже таких простых кодов, да и язык здесь мало кто знает».

А с обратной связью было проще. Перед уходом моих друзей Жером передал им шесть пар почтовых голубей – посылали их всегда парами в надежде, что хоть один из них долетит до Квебека. Долетели на сей раз оба – с разницей в несколько минут.

Хас прислал мне в ответ инструкции, в которых говорилось следующее. С Крамером мне надлежало и далее встречаться, но ничего ему прямо не говорить. Дескать, мне удалось кое-что узнать про тех русских, которые намяли бока англичанам, и даже передать им слова Крамера. А те велели сказать, что зимой в Квебек приедет самый главный из русских, и с ним тогда пусть посланник царицы и разговаривает. А я – просто сверчок, который знает свой шесток.

Я так все и сказал Крамеру во время следующей встречи. Не хочу сказать, что ему понравился мой ответ, но виду он не подал. Человек он был терпеливый и спокойный, как все немцы, хотя жизнь в Петербурге сделала его немного похожим на русского. К примеру, из всех напитков он предпочитал не пиво, а здешнее хмельное зелье – виски. Конечно, вполне может быть, что он просто хотел подпоить меня и выведать то, что я знаю, но не хочу ему рассказывать. Но я за время жизни у индейцев поотвык от крепких напитков, и потому был Крамеру в этом деле плохим помощником.

– Ну что ж, мой друг, – сказал он со вздохом, – если надо, то я подожду, когда в Квебек приедет этот самый главный, тем более что в это время года уже несколько поздновато что-либо отправлять через океан. Только господин вице-канцлер очень хотел бы узнать точно – друзьями России будут эти русские или нет. Герр Воронцов – человек знатный, и императрица ему благоволит.

– Это какой Воронцов? – спросил я. – Его случаем не Михаилом зовут?

Крамер, услыхав мои слова, удивленно уставился на меня.

– А вы что, господин Новиков, знакомы с графом Михаилом Илларионовичем Воронцовым? Как такое могло случиться?

Теперь и я удивился. Ведь надо ж такому случиться – юноша хотя и из знатных, но бедных помещиков, служивший при дворе великой княжны Елизаветы Петровны камер-юнкером, стал вице-канцлером и графом! Я хорошо помнил его – парень он был смышленый и ловкий. Он знал о наших с цесаревной отношениях. Знал, но помалкивал. А вот кто-то не удержался и поспешил донести обо всем царице Анне Иоанновне.

Крамер, заметив, что я смутился, внимательно посмотрел на меня.

– Мой друг, я вижу, что вы не такой уж простой человек, как стараетесь казаться. Эх, хотел бы я, чтобы вы доверились мне и рассказали о себе поподробнее. Тогда нам будет легче дальше вести беседу.

– Извините, герр Крамер, – ответил я. – Мы с вами еще недостаточно хорошо знакомы. И потому я не могу вот так все сразу вам рассказать. Когда настанет подходящий момент, вы узнаете мою историю, которая, смею надеяться, весьма вас удивит. К тому же, как мне кажется, и вы не просто купец, а лицо, занимающееся государственными делами. И потому вы поймете меня…

Крамер задумчиво покачал головой. Немного помолчав, он стал рассказывать мне о том, что сейчас происходит в Европе. Там, похоже, вот-вот должна начаться война.

– Молодой прусский король Фридрих, – сказал немец, – пятнадцать лет назад, узнав, что умер император Карл VI – последний мужчина из династии Габсбургов, – решил увеличить свои владения за счет Австрии и напал на Силезию. В сражении при Мольвице он разбил армию фельдмаршала Нейперга и впервые показал всему миру, на что способна прусская армия, руководимая талантливым полководцем. А именно таким и оказался король Фридрих. Сама же война продолжалась до начала 1745 года, когда в Дрездене был подписан мир, по которому Австрия отдала Силезию Пруссии. А вот война Франции с Англией продолжалась до 1748 года, причем противники сражались друг с другом на суше и на море.

– А Россия не участвовала в этой войне? – спросил я.

– Россия приняла сторону Австрии, – ответил Крамер, – но сразиться с прусским королем ей так и не удалось. Когда русское вспомогательное войско в 1747 году двинулось к Рейну, чтобы вступить в бой с французами, король Людовик XV решил закончить войну и подписал мир с англичанами.

– Здесь французы и англичане тоже воевали, – вздохнул я. – Было это десять лет назад. Я слыхал, что британцы захватили французскую крепость Луисбург, а французы в отместку вместе с союзными им индейцами сожгли английский поселок Саратога. Сколько крови пролилось, сколько людей было убито…

Я вздохнул. Крамер внимательно посмотрел на меня, хотел было что-то сказать, но промолчал. Потом он попрощался со мной, сославшись на какие-то свои торговые дела. А я задумался над тем, что он мне рассказал. Похоже, что, убегая от одной войны, мы попадем в Старом Свете в другую. И на этот раз России тоже придется в ней участвовать. Хотя кто его знает? Надо будет переговорить еще раз с Хасом. Может быть, люди из будущего смогут сделать так, чтобы русская кровь не лилась зазря…

Ночь с 19 на 20 сентября 1755 года.

Бухта Прим, остров Святого Иоанна

Лейтенант Аластер Фрейзер, командующий Шотландским легионом

Уже не знаю, почему я выбрал именно эту бухточку, находившуюся примерно в десяти километрах – да, мы уже перешли на русские меры длины – к востоку от пролива де-ля-Жуа, ведущего в глубь острова. Именно на этом проливе, на западном его берегу, и располагается местная «столица» – Порт-ля-Жуа.