Бастард Ивана Грозного 2 - Михаил Васильевич Шелест
— Готов, но только ту жизнь, которую я выберу сам!
— Договорились, — прошипела тварь. — Если я заберу у него яд, ты будешь мне должен три человеческие жизни.
— Тогда, когда я сам выберу их!
— Договорились. Мы бессмертны и можем ждать. Но с одним условием.
— Каким?
— При этой твоей жизни. И если ты так и не отдашь их мне, а вдруг надумаешь умереть, то я заберу кровь твоих самых близких людей. Договорились?
— Да! Действуй уже!
Крылатое существо просеменило к кровати на которой лежал Адашев и склонилось над ним. Вампир не прикасался к нему, но лицо царского советника вдруг резко побелело.
— Э-э! — Вскрикнул Санька. — Я сказал, немного крови!
— Не нужна мне его кровь, — проговорила тварь. — Сейчас он очнётся. Я ухожу, но за тобой должок!
Воздух схлопнулся в том месте, где только что находилась нечисть. Адашев открыл глаза.
— Что со мной? — Спросил он, а голос за спиной Ракшая произнёс:
— Что здесь происходит?
В дверном проёме, одетый только в длинную нательную рубаху, стоял царь.
— Алексей Фёдорович занемог. Перегрелся небось, — проговорил Санька, думая, что успел увидеть самодержец.
— А что тут за бес с крыльями только что был? Рядом с кроватью…
Ну вот, подумал Санька, началось.
— Какой бес? — Спросил он. — Не было никакого беса.
— Был! — Царь настаивал. — Я видел. Ты видел? — Спросил он стоящего прямо за ним Сильвестра.
— Нет. Беса я не видел, — сказал осторожно духовник, но глаза его были испуганно открыты.
«Видел!» — мысленно вздохнул Александр.
— Да как же?! — Возмутился государь. — Голый такой… С крыльями и хвостом.
— Не было беса, государь, — проговорил Адашев. — Примнилось тебе.
Иван, шагая чуть пошатываясь, вошёл с опаской в комнату.
— Но я же видел, — сказал он неуверенно. — Был бес… Потом исчез и ты открыл глаза. Он ещё говорил что-то.
— Мёдок у Александра Мокшевича крепок, — с заискиванием проговорил Сильвестр.
Иван потряс головой и подошёл к лежащему Адашеву.
— И ты не видела беса? — Спросил царь начальницу караула.
— Не видела! — Подтвердила «девица».
— Ступай уже, — тихо сказал Санька.
Они остались вчетвером. Чтобы как-то снять возникшее вдруг напряжение Санька сказал:
— В парной ему поплохело, вышли в трапезную, вас нет. Думали ушли. Поднялись сюда, он прилёг на лежанку.
— А девка?
— Стражу попросил помочь поднять Фёдоровича сюда.
— Совсем не помню, как шёл, — вставил Адашев.
— И всё-таки, бес был! — Упрямо сказал царь притопнув ногой. — Не злите меня! Не такой уж я упитый мёдом. С меня девки весь хмель… вые… выбили.
Он рассмеялся.
— Ох и рукоблудницы они у тебя, Санька! Искусницы!
— Никшни, государь, — одёрнул его Сильвестр.
— Да ну тебя! — Отмахнулся от духовника Иван. — Надо было тебе не в парную идти, Фёдорович, а с девками остаться. Мне пришлось с тремя заниматься. Или скорее им со мной…
Он снова засмеялся.
— А ты, Сильвестр, с одной-то хоть управился?
— Я то управился, а вот ты, государь сегодня каяться будешь да поклоны бить. Блудный грех замаливать.
— Чего это? — Удивился Иван. — Тогда вместе поклоны бить будем. Вместе каяться.
— Мне каяться не в чем. Я супружеством не обременён. Иных обетов не давал. А блудный грех на девке остался. А вот ты, государь…
Царь замахал на него руками.
— Полно тебе! И так голова кругом. Не усугубляй.
— Вы в путешествии и в ратном походе… — Начал Санька. — И то не блуд, ежели умысла измены нет. Просто силу мужскую выпростали. Ежели не сбрасывать её, она закисает и уд может отвалиться.
— Во-от… — Показал Иван на Саньку. — Здравые слова. Береги свой уд смолоду! Ты как, Фёдорыч? Отошёл?
— Отошёл, вроде.
— Ну так пошли продолжим?
— Я бы сейчас твоего сбитня выпил, — тоскливо глядя на Саньку, сказал Адашев.
— Ты не кручинься, боярин. Прошло у тебя всё, — тихо сказал ему Александр. — Нет в тебе той заразы.
Адашев посмотрел на перемотанную тряпицей руку, пораненную отравленной стрелой.
— А раной я не занимался, — отрицательно покачал головой Санька.
— Что это вы шепчитесь? — Спросил, возмутившись, царь. — Пошли уже! Холодно тут у тебя, Александр.
В Санькиной спальне всегда было прохладно, и даже холодно. Только в лютые морозы он её протапливал. И то только чтобы совсем не выстудить. С детства он привык к холоду и даже босым бегал по снегу. Что-то у него в организме было нарушено. Или перенастроено. Читал он раньше про такие случаи, когда у людей нормальной была повышенная температура. И им в одежде было сильно жарко. Но у Саньки организм к одежде адаптировался быстро, а вот к неожиданному холоду привыкал через некоторое время.
Они спустились вниз и продолжили застолье. Париться они прекратили. Оделись. Периодически выходили на свежий воздух, пропахший снегом и дымом, поднимавшемся из печных труб. Не все селяне восприняли его отопление по белому, но все поставили трубы, оценив их хорошую тягу. Теперь дымовые трубы стояли даже в домах с обычными очагами.
Через некоторое время, Адашев, сославшись на нездоровье, отпросился отойти на покой, а вслед за ним исчез и Сильвестр, сославшись на якобы отобравшую силы девку. Однако, обратив внимание на его хитрый взгляд Санька подумал, а не сговорился ли тот с той же девкой на продолжение блудного игрища, но уже в отведённой ему ко сну «келье».
Иван Васильевич уже тоже начал уставать и отпустил Адашева, являвшегося царёвым постельничим, словами: «Ступай-ступай, Фёдорович! Меня Санька разденет».
— Сказку расскажешь мне? — Спросил Иван, когда они остались одни.
— Расскажу, государь.
— Интересную?
— И поучительную.
— Как там у тебя… Сказка ложь, да в ней намёк — добрым молодцам урок?
— Как-то так…
Александру сегодня точно было не до сказок. Из головы не уходила его сделка с вампиром. Он её не особо страшился. Загубить чужую жизнь за Адашева — его единственного при царе сторонника? Да легко. Смотря какую жизнь, правда. Но он сразу придумал для вампира, как он думал, каверзу.
Саньку беспокоили покушения на Адашева.
— Ты знаешь, что на Алексея Фёдоровича жизнь покушаются. За этот год, говорит, четырежды.
— Знаю, — насупился Иван. — Ищут. Думаю, что найдут.
— Коли найдут, мне отдай после дознания. Я его сам кончу.
Царь посмотрел на Ракшая.
— Оно тебе надо? Руки кровью красить? На то палачи есть.
— Сам хочу, государь. То враги государства Российского, а значит и твои. Этих надо с особым тщанием. На торговой площади в базарный день.
— Раз мои враги, то, значит, мне надо с ними расправляться?
— У тебя есть слуги — руки твои. Не след тебе себя кровью марать. Отдашь?
Царь дёрнул плечами и скривился.
— Отдам.
