Тайна для библиотекаря (СИ) - Батыршин Борис Борисович

Нет, никаких секретных пакетов с приказами в ташке не было. Там содержалось нечто куда боле ценное для самого д'Эрваля — записная книжка с заметками, составленными после беседы с учёным касательно поисков «библиотеки московских царей». Лейтенант собрался, было, протестовать против столь вольного обращения с его имуществом, но вовремя прикусил язык — несмотря на деликатность, проявленную его спутниками, не следует забывать о своём статусе пленного. Оставалось надеяться, что их интересует в первую очередь то, что имеет отношение к военным действиям, и они попросту не обратят внимания на остальное.

Русский тем временем просмотрел страничку, перелистнул, потом ещё, нахмурился — видимо, не смог разобрать написанное, — и протянул блокнот товарищу. Тот быстро пробежал записи, удивлённо хмыкнул и поднял взгляд на д'Эрваля, который сидел, привалившись к стволу дерева, ни жив ни мёртв.

— «…пронесёт? Мало ли что его могло там заинтересовать… скажем, наброски доклада о предыдущей вылазке с фуражирами…

— Не объясните ли, мсье, что это означает? — спросил русский, и протянул лейтенанту блокнот, раскрытый на странице с карандашным планом улиц, прилегающих к Московскому Кремлю. Рисунок был сделал уверенной рукой учёного-математика и был испещрён малопонятными пометками и цифрами, обозначающими расстояния в футах. Русский поручик терпеливо ждал ответа, и гасконец покрылся холодным потом, осознав, что на этот раз Фортуна окончательно отвернулась от потомка древнего рода д'Эрвалей…

[1] Будущий маршал Ней родился и вырос в немецкоязычном анклаве Саарлиусе в семье бондаря.

IХ

«…Первый крестовый поход начался в 1096 году от Рождества Христова. Возглавили многочисленные, отлично вооружённые войска граф Тулузский Раймунд Четвёртый, граф Тулузский, брат короля Франции Филиппа Первого Гуго де Вермандуа, граф Фландрии Роберт Второй, Готфрид Бульонский с братом Балдуином, герцог Нижней Лотарингии, Боэмунд Тарентский, сын Роберта Гвискара, с племянником Танкредом, и множество других европейских властителей и военачальников. В Константинополе, куда разными путями прибыли десятки тысяч крестоносцев, вожди Крестового похода признали ленную зависимость своих будущих завоеваний от императора Алексея Комнина и принесли ему подобающую случаю присягу.

После церемонии (Императору Алексею непросто было добиться своего, пришлось даже прибегать к вооружённой силе) крестоносцы в апреле 1097-го года пересекли Босфор и вступили в пределы Малой Азии. В июле они разгромили при Дорилее султана Килидж-Арслана, Балдуин утвердил свой стяг в Эдессе, была осаждена и после продолжительной многомесячной осады покорилась Антиохия. И наконец, в июне 1099-го года перед крестоносным воинством открылся Иерусалим, главная цель их похода.

На взятие города понадобилась всего неделя; одержав победу, крестоносцы учинили страшную резню мусульманского населения. Власть в Иерусалиме получил Готфрид Бульонский, одержавший эпическую победу над египетским войском под Аскалоном. В той битве плечом к плечу с Готфридом сражался и Раймунд граф Тулузский со своими воинами, и в их числе — гасконский рыцарь Хуго д'Эрваль.

Не станем вдаваться в подробности изнурительной борьбы, которую победителям пришлось вести с соседствующими мусульманскими владыками, и ещё более изнурительных интриг с византийцами, поспешившими мечами пришельцев с Запада вернуть свои владения в Малой Азии. В новообразованное Иерусалимское королевство прибывали всё новые и новые подкрепления, в том числе, и под стягами рыцарских орденов тамплиеров и госпитальеров. Упомянем только, что кроме этого могучего потока людей, жаждущих кто христианского подвига, кто мирской славы, а кто и самой вульгарной наживы и новых владений, имелись и те, кто возвращался назад, в Европу. И кроме известий о великих победах они везли с собой захваченные в Святой Земле христианские реликвии — возможно, самые величественные свидетельства триумфа истинной веры над магометанством и заблуждениями восточных схизматиков.

Далеко не все эти реликвии заняли подобающее им место в соборах и монастырях, где стали предметом поклонения бесчисленного сонма паломников. Иные попросту исчезли, причём даже само их существование подверглось сомнению и перешло в разряд легенд. Чаша Грааля, Роза Сиона… список можно продолжать долго. И никто в наше время не скажет, какую именно реликвию вывез из Святой Земли, скрыв под своим плащом крестоносца, рыцарь Хуго д'Эрваль. Об этом не знали даже его потомки — однако точно известно, что он, вернувшись домой, принял набирающую силу на Юге Европы альбигойскую ересь и стал одним из самых верных её сторонников. И логично предположить, что вывезенная из Святой земли реликвия, чем бы она ни была, стала одной из святынь катаров — тех самых, что бесследно исчезли после падения последней твердыни катаров в 1244-м году…»

— Не понимаю, почему вы решились выложить нам всё это? В конце концов, ваша история о библиотеке московских царей вполне правдоподобна — поверил же в неё математик-фрацуз? Вот и моего спутника вы убедили…

Ростовцев кивнул, подтверждая мои слова. Пленник в ответ пожал плечами.

— Убедил. Но вы-то мне не поверили?

— Не поверил. Дело в том что я… скажем так, несколько более осведомлён в этом вопросе, чем любой собеседник, который мог бы вам встретиться. Не повезло, что поделаешь…

Мы трое — я, поручик Ростовцев и французский лейтенант — сидели в отведённой нам избе. Большая часть отряда Богданского оставалась в Большом Дворе, так что места для постоя было предостаточно. Торопиться в кои-то веки было некуда: хоть глаза и слипались после безумного дня и обильной трапезы, отдыхать мы не собирались. Слишком неожиданным оказалось то, что выложил пленник, припёртый к стенке уликами в виде блокнота с планами и записями. А потому, выставив у крыльца караул в виде Прокопыча с заряженным штуцером, мы продолжили… беседу? Допрос? Скорее, второе, если учесть зловещие намёки Ростовцева насчёт прелестей ссылки в Сибирь, на свинцовые рудники — шутка, конечно, оказавшая, тем не менее, ожидаемое действие.

Лейтенант запирался недолго. С другими собеседниками его легенда о поисках пропавшей библиотеки Ивана Грозного могла бы и прокатить — но только не со мной. Когда-то я потратил немало времени на изучение этого вопроса, перечитал всё, до чего смог дотянуться, беседовал с московскими диггерами, археологами-любителями, энтузиастами городских легенд, и был достаточно в теме, чтобы уловить в рассказе француза некую если не фальшь, то недосказанность. Как хотите — ну не верилось мне в байку о поисках первопечатного раритета, завещанного гасконским дворянином-библиофилом своему непутёвому сыночку, подавшемуся на службу узурпатору! Слишком много подобных историй я наслушался и начитался в двадцать первом веке…

— Полагаете, мне не повезло, мсье? — пленник поднял на меня взгляд. — А что, если дело обстоит как раз наоборот, и я встретил того единственного человека, способного воспринять мои слова всерьёз? И, возможно, не просто воспринять…

«…я что, в свою очередь прокололся, продемонстрировав излишнюю осведомлённость? Возможно, возможно… Но, как бы то ни было — малый, и правда, верит, что может найти в нашем лице помощников. Ясно, что больше ему ничего не остаётся — но удивительно то, что я и сам вот-вот в это поверю. Есть в этом французике нечто…»

— Возможно, вы и правы, мсье… — произнёс я и увидел, как вспыхнули отчаянной надеждой глаза лейтенанта. — В таком случае, мы ждём продолжения вашей занимательной истории. Поручик, не сочтите за труд, плесните нашему французскому другу водки — думается, у него горло пересохло, а ведь рассказ ещё далёк от завершения, не так ли?

…итак, предок лейтенанта д'Эрваля, рыцарь Хьюго, внял призыву своего сюзерена графа Тулузского Раймунда Шестого и встал под знамёна катарской ереси, охватившей к тому времени весь юг Европы. Волею судеб Хьюго д'Эрваль оказался одним из тех пятнадцати рыцарей, кто защищал последнюю твердыню еретиков — замок Монсегюр.