Владимир Поселягин - Мальчик из будущего
– Что бы хотели услышать? Грустную лирическую, боевую, злую или весёлую?
– Грустная есть?
– Грустная? Есть одна.
Тронув струны, я настроился петь – у меня всегда при исполнении этой песни спазм перехватывает горло и в глазах стоят слёзы, зато голос при этом звучит как надо, выбивая у слушателей такие же слёзы.
В Казахстане под Карагайлы,На курганах из Солнца костры.Там, в степях есть свобода всегда долгожданн-а-я.Среди стаи матёрых волков,Где нет слов, человеческих слов,Рос мальчонка.И жизнь та была очень странная.
Стая сном и охотой жила,И мальчишку всегда берегла.Был он просто волчонок для них, только слабенький.Молоко у волчицы сосалИ забавно, так странно играл,Очень умный, смышлёный такой, хоть и маленький.Вот однажды, где солнце встаёт,Появился большой вертолёт.И как птица над стаей повис, серо-чёрная.А вокруг непроглядная степь,В дальний лес ещё можно успеть,Стая молча рванула к нему, обречённая.
Солнце в песок или в зенит,В полдень жара злей.Ведь человек плохо бежит —Волк добегает быстрей.В тишине автомат затрещал…«Мальчик, стой!» – кто-то дико кричал.
Стали падать один за другим волки серые.Волки быстро бежать не могли,Человека спасали они,И старались, толкая его, озверелые.У волков, ведь не как у людей,В одиночку спасаться не смей,И мальчонку они одного не оставили.Умирали от огненных ран,А заря опалила курган,Алой кровью омыла песок, чуть разбавила…[5]
Когда я, замерев, положил правую руку на струны, в вагоне звенела оглушительная тишина. Я так ушёл в песню, что не следил за окружающими, лишь перестук вагонных колёс слышался в отдалении. Сом сидел у окна, склонив к стене голову, и по его щекам текли слёзы. Он молчал, но другие молчать не стали, как волной пошли вскрики, голоса и просьбы исполнить ещё что-то. Меня хлопали по плечам, теребили за макушку, а я смущённо улыбался, а спазм после песни никак не проходил. Всегда так.
– Ещё что-нибудь? – спросил я, когда шум потихоньку стал стихать. – А что хотите?
– Ещё про волков что есть? – спросил Сом, причём его голос звучал так, что слышно было хорошо, хотя вроде и не громко спросил.
– Есть. «Охота на волков» называется. Одна из моих любимых. Песню написал не я, её написал Владимир Высоцкий.
Снова сделал привычный перебор. Тут же наступила тишина, все устроились так, чтобы видеть меня и слышать. Офицеры тоже сидели и внимательно смотрели, приготовившись слушать.
Рвусь из сил, и из всех сухожилий,Но сегодня опять, как вчера,Обложили меня, обложили,Гонят весело на номера.
Из-за елей хлопочут двустволки,Там охотники прячутся в тень.На снегу кувыркаются волки,Превратившись в живую мишень.
Идёт охота на волков, идёт охота!На серых хищников – матёрых и щенков.Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,Кровь на снегу и пятна красные флажков.
Не на равных играют с волкамиЕгеря, но не дрогнет рука!Оградив нам свободу флажкамиБьют уверенно, наверняка!
Волк не может нарушить традиций,Видно, в детстве, слепые щенки,Мы, волчата, сосали волчицуИ всосали: «Нельзя за флажки!»
Идёт охота на волков, идёт охотаНа серых хищников – матёрых и щенков.Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,Кровь на снегу и пятна красные флажков…
Когда я замолчал, то более спокойно осмотрелся. Народ уже более-менее освоился, так что стал требовать ещё песни, тут же слышались заказы. Кому весёлых подавай, алкогольная душа требовала праздника, кому лирических, кому матерных. Последний сразу заткнулся, видимо сообразив, что попросил у пионера спьяну.
Все, кто находился в вагоне ресторана, за малым исключением, ехали на юга. Вот я и решил поднять им настроение, подать немного праздника. Сом вон, всё то время, что я пел и даже когда закончил, сидел и смотрел в окно.
На недельку, до второго,Я уеду в КомаровоПоглядеть отвыкшим глазомНа балтийскую волну.И на море буду разомКораблём и водолазом:Сам себя найду в пучине,Если, часом, затону.
На недельку, до второго,Я уеду в Комарово.Сам себя найду в пучине,Если, часом, затону…[6]
Песня была воспринята на ура, меня уговорили исполнить её на бис и даже пытались помогать спеть пьяными голосами. Исполнив ещё пару, «Не волнуйся, тётя» и «Гранитный камешек в груди», я сказал, что баста, хватит. Переубедить меня не смогли, но перед уходом Сом снова попросил меня сесть к нему за столик, поговорить, мол, надо. Мне не жалко было задержаться.
– Растравил ты мне душу, Макс. Про волков – это ведь как про нас, представил себя на их месте, аж сердце защемило, как с первой песней. Песни Высоцкого я знаю, но эту не слышал, не довелось. Проси что хочешь, всё сделаю.
– Да мне ничего не надо. Всё есть.
– Насчёт того, что ты знаешь, какое будет твоё будущее, ты прав, это твоё. Не бросай, я хочу, чтобы эти песни на пластинках и по радио звучали. Ты талант, запомни это. Скажи, из какого детдома? Парни время от времени будут забегать к тебе, проверять, всё ли в порядке. Гостинцы подбрасывать, смотреть, чтобы не забижали. Знаю я, какие там порядки.
– Меня сложно обидеть, – скупо улыбнулся я. – Первый разряд по боксу, и против старших парней выйти могу. Да что могу, выходил уже пару недель назад. Один в нокауте, другому лицо заново сшивают.
– Сурово.
– Не люблю, когда мои вещи без спросу берут, особенно гитару.
– Да. За такую вещь и прирезать можно, не то что рожи набить. Молодец… Сам в Адлер?
– Угу, дикарём хочу на берегу пожить. Комнату снимать накладно, в плане не денег, а вопросов. Ещё сдадут и обратно отправят, а я до конца лета на море планирую пробыть.
– Хорошие планы. Держи адрес, мы, если что, там будем отдыхать. Кстати, ты не сказал, из какого детдома.
– Энский детдом, – всё же назвал я, изучая каракули на вырванном из блокнота листе бумаги.
– Это на Маховой?
– Рядом, на соседней улице. Там ещё театр через три здания.
– Ага, знаю, где это.
– Кстати, – уже собираясь встать, вспомнил я о мучающем меня вопросе, – а почему – Сом?
– В молодости усы у меня были роскошные, от них пошло. У самого-то погоняло есть?
– Было.
– И какое?
– Рыжий, какое оно у меня ещё может быть?
– Ах, ну да. Бывай, Рыжий, может, свидимся ещё. Хотя, почему «может», буду в Москве, обязательно загляну.
– Я буду в детдоме или в музыкальной школе. Она там рядом. Если нет, то я занимаюсь своими делами.
– Найдём, не волнуйся.
Попрощавшись со всеми, кто находился в вагоне-ресторане, я покинул его. Уф, тяжело это – устраивать такие концерты, все плечи поздравлениями отбили, лучше бы больше в ладони хлопали, себе руки отбивали. Вернувшись в купе, я повесил гитару на свободную вешалку, привёл себя в порядок и, прихватив зубную щётку, зубную пасту в тюбике, редкая тогда вещь, а также полотенце, зашёл в туалет, он был общим с соседним купе. Хм, хорошо меня в вагоне-ресторане привечали. Ушёл туда в восьмом часу, а вернулся почти в десять.
С Сомом я ещё не раз встречался в вагоне-ресторане, точнее, дважды. Во время обеда и ужина, он со своей компанией там был. В обед меня лишь поприветствовали, я их тоже, тем более меня познакомили с их погонялами, а вот вечером всё же уговорили дать ещё один концерт. Особо репертуар я свой старался не раскрывать, как уже говорил, как тот хомяк, вдруг украдут. Нет, зарегистрирую, а потом уже можно. Так что спел то же самое, что вчера, ну и только парочку новых, детских, про злюку и про маленьких детей. Всё было воспринято с тем же восторгом, что и вчера. Хорошо, значит, эти песни будут иметь успех, что не могло не радовать.
Всё свободное время я проводил у себя, и постепенно толстая офицерская тетрадь пополнялась записями. Я хранил её как зеницу ока, старался не покидать купе, а когда уходил, просил запирать. Песни были не младше семьдесят пятого, чтобы в плагиате не обвинили, специально уточню это. Наконец к вечеру второго дня – я специально пораньше поужинал, чтобы не голодать, пока себе место для отдыха подыщу, – поезд прибыл в Адлер. Я попрощался с проводницей, хорошая тётка, я ей чаевые оставил, а вот попытку сдать меня с рук на руки несуществующей тётке пресёк, ещё чего! И, поправив лямки рюкзака, тяжёлый, зараза, и придерживая одной рукой гитару, направился к выходу с вокзала. Одет я был в походную одежду. Не хотел портить свою праздничную, почти повседневную. Кстати, Сома я так и не заметил, как и его людей, а именно он всё же верховодил в шайке. Знакомые по вагону-ресторану были, но немного, один приветливо кивнул мне, узнав.
