Ревизор: возвращение в СССР 32 (СИ) - Винтеркей Серж
— Ну, как на парусниках, — объяснил я, — в кино, разве, не видела ни разу?
Качели для старших детей тоже предусмотрели. Жена обещала нарисовать всё это. А мне надо пока решить, на каком заводе всё это заказать.
В пятницу с самого утра поехал на завод «Красный металлист». Черкашин уже стоял у проходной, когда я подъехал. Альникин прикатил на четыреста третьем голубом «Москвиче». Он сразу понял, что мы его ждём и направился к нам. Тоже высокий, как мы с Черкашиным, взгляд его метался с меня на него, он, явно, не мог понять, кто же из нас с ним вчера договаривался.
— Здравствуйте. Это я вам вчера звонил, — поспешил объяснить я, улыбаясь. Зачем человека в неловкое положение лишний раз ставить, если планируешь с ним сотрудничать в дальнейшем?
— Альникин, — протянул он мне руку.
— Ивлев, — представился я, — а это товарищ Черкашин.
— Отлично, — пожали они друг другу руки. — Ну, ведите нас, товарищ Черкашин. Сначала в отдел кадров.
Проходную прошли без препятствий, помогло мое удостоверение из Верховного Совета. Моих спутников пропустили как сопровождающих меня лиц. Так что наше появление в отделе кадров было неожиданным. Если с проходной куда и позвонили, о том, что человек из Верховного Совета пришел на завод, то явно лишь директору, и тот нас у себя, скорее всего, ждал. Пришлось подождать, когда личное дело Черкашина найдут в архиве. Но всё так и было задумано, чтобы не успели подчистить…
Пока дело искали, появился и директор. Скорее всего, начальник отдела кадров его велела позвать. Вмешиваться не стал, поздоровался с нами, и присел неподалеку. Никаких вопросов, что мы делаем на его заводе, не задавал — помог наш недавний представительный визит с делегацией по линии Верховного Совета. Он был уверен, что это официальное его продолжение, а я не стал его никак в этом разубеждать.
Мне было интересно, насколько современное трудовое законодательство отличается от того, к которому привык в будущем. Поэтому сидел рядом с юристом и ловил каждое его слово. Он сразу обратил внимание, что в акте о нахождении работника в состоянии алкогольного опьянения все подписи проставлены одной ручкой, а в акте об отказе Черкашина в нём расписаться разными…
А расписываться он в нём не стал, так как вообще не знал, что его составляли. Зато сегодня он изучил оба документа вдоль и поперёк. Его заинтересовали подписи в актах. Помимо уже уволенного мастера Мурзина, в актах расписался бывший начальника цеха, который уже вышел на пенсию, как нам объяснила начальник отдела кадров Стрельникова.
Но больше всего Черкашина потрясла третья подпись. Третьим в обоих актах расписался второй мастер цеха Вдовин, который сейчас стал начальником цеха.
— Михалыч? — недоверчиво поднял на нас глаза Черкашин. — Но почему? Он же нормальный мужик…
— Вы эти документы раньше видели? — сразу заинтересовался этим фактом Альникин.
— Нет, конечно… Я б такого не забыл, — уверенно ответил Черкашин.
— На мой непредвзятый взгляд, — положил два акта рядом юрист перед начальником отдела кадров, — подпись товарища Вдовина в одном из этих документов подделана.
— В каком? — скрестив руки на груди, недобро взглянула на него Стрельникова.
— Может, у него самого спросим? — предложил я, хотя и так ясно было, что в акте об опьянении его подпись сделана той же ручкой и рукой, что и подпись Мурзина.
Дальнейшие разборки, что учинил адвокат, доказали эту мою догадку. Вызванный по приказу директора Вдовин открестился от первого акта с вполне искренним возмущением. Причём припомнил, что акт об отказе Черкашина расписаться в первом акте оформили позднее и он подписал его только потому, что сам видел, что Черкашин психанул и послал Мурзина по матери.
А тот опять разнервничался и вместо того, чтобы дать слово адвокату, начал ругаться, что тут работают одни жулики! Покрывают друг друга… Еле уговорили его с Альникиным помолчать немного.
— Борис Андреевич! Вы хотите продолжить здесь трудиться? — спросил он Черкашина.
— Да видал я этот завод! Ноги моей здесь не будет! — в ярости прокричал он.
— Тихо, тихо… Тогда предлагаю вам исправить статью в приказе об увольнении товарища Черкашина и запись в трудовой, — произнёс Альникин, глядя на директора.
Они сверлили друг друга глазами несколько мгновений, но в конце концов, директор сдался и нехотя кивнул.
— Когда товарищу Черкашину принести трудовую? — спросил Альникин.
— На следующей неделе, — ответила начальник отдела кадров, переглянувшись с директором.
На том мы и разошлись.
— А почему мы не стали официально оспаривать подпись Вдовина на акте о нетрезвом состоянии? — поинтересовался я, когда мы уже вышли с Альникиным и Черкашиным на улицу.
— А смысл какой? — ответил мне юрист. — Исправить статью они и так согласились.
— Можно же было восстановиться и получить зарплату за всё время вынужденного прогула? — предположил я.
— Нет. Оспорить увольнение на таких условиях можно было только в первый месяц после увольнения, — ответил он. — Сейчас уже ни один суд на это не пойдёт…
— То есть, мы сегодня выжали максимум из этой ситуации? — уточнил я для Черкашина.
— Да.
— И сколько мы вам должны за помощь?
— Времени потрачено немного… пятьдесят рублей, — ответил он.
— Спасибо, — схватил его руку Черкашин и стал благодарно трясти. — Вывели этих аферистов на чистую воду!
Он попросил у адвоката телефон и адрес работы, чтобы отблагодарить уже не только на словах. Явно с собой у него столько денег не оказалось. Я подумывал было сам тут же расплатиться с юристом, но понял по лицу Черкашина, что тот обидится. Даже если у тебя полно денег, ты не вправе считать, что каждый, кого ими облагодетельствуешь, будет тебе благодарен. Тем более советское время, деньги многими рассматривается всерьез, как зло, с которым разберутся, построив коммунизм. Даже те, кто уже не верит, что к 1980-му году он будет построен. Так что все, что связано с деньгами, вопрос уж больно щепетильный… Но ничего страшного. В принципе, все проблемы Черкашина с будущим трудоустройством по специальности я решил, так что да, полсотни он и сам может отдать. И его благодарность за помощь мне не будет омрачена воспоминанием, что я пытался еще и денег сунуть его же юристу…
Но странный все же человек, этот Черкашин. Пунктуальный, не запил, даже когда такой удар судьбы получил… А с другой стороны, если посмотреть, как он действовал, когда на него напраслину начали гнать? Ехал домой и думал, откуда у наших людей такая вера в русский авось? Неужели нельзя было просмотреть все документы, когда увольнялся и подписывал приказ об увольнении? Сразу бы пошёл к Вдовину и спросил, какого черта он на него засвидетельствовал то, чего не было? Тот сразу бы ему и сказал, что не расписывался в акте о нетрезвом состоянии, и уволили бы Мурзина за подделку подписи, а не Черкашина…
Получается, сам себя наказал… Меньше надо было психовать, а больше думать.
* * *Москва. Пролетарский исполком. Комиссия по усыновлению.
— Вы серьёзно, Александра Мироновна? — с неподдельным изумлением уставился на директора детского дома председатель комиссии по усыновлению Исаков. — Отдать ребёнка цыганам?
— Это необычные цыгане, Юрий Дмитриевич, — поспешно ответила та. — Это серьёзные люди, артисты театра! У них новенькая квартира в кооперативном доме… Да вы посмотрите на их характеристики с работы…
— Театр «Ромэн», — разочарованно проговорил Исаков, ознакомившись с документами.
Не понимая, в чём, собственно, проблема, Александра Мироновна решила сейчас с ним не спорить.
Пусть лучше сам их увидит и поймёт, что это не обычные цыгане, которых он, видимо, себе мысленно представляет, — подумала она.
— Справок о судимостях нет, — пролистав ещё раз все документы, заметил он.
— Они их уже заказали, ждут, когда будут готовы, — ответила Титова.
— Ну, в четверг у нас комиссия, — недовольно ответил Исаков. — Если успеют со справками…
