Начальник милиции. Книга 3 (СИ) - Дамиров Рафаэль
— Давай! — беззвучно кивнул я Баночкину, незаметно ткнув его заговорщическим взглядом. — Ну!..
И Баночкин понял, и снова пошел на рывок. Дёрг! Он даже для пущей правдоподобности звук буйвола издал: не то рыкнул, не то крякнул, а может, просто пукнул с натуги.
И вот железная и черная, как смерть, гиря вздымается над землей по широкой дуге и идет вверх. Кажется, что я чувствую от нее ветер и тепло горячего металла. Гиря рвется из руки «атлета». А пальцы Баночкина в самый ответственный момент беспомощно соскальзывают с дужки снаряда.
— Сука! — для антуражности кричит он, а гиря летит прямиком на нас с Антошенькой.
Все как в замедленной съемке смертельной сцены боевика. Гиря, будто пушечное ядро, в один миг преодолела несколько метров. Еще немного и она сомнет моего недруга.
Но… Вот это михино «сука» — чуть все не испортило. Вот зачем Баночкин его выкрикнул? Мы так с ним не репетировали. На пробных бросках он в мишень с нескольких метров попадал, тютелька в тютельку. И молча швырял без всяких пуков и сук, а тут вдруг вырвалось у него исконно русское слово.
Услышав этот крик, Трубецкой перевел взгляд на Баночкина и на миг остолбенел. Казалось, перед его глазами за долю секунды пронеслась вся его гнилая жизнь. Прямо на него летела чугуняка. В то же мгновение оперок рванул в сторону. Реакция у него оказалась что надо. Кому надо? Мне точно нет!
Врешь! Не уйдешь! — почти выкрикнул я, но сдержался, а вместо крика резко выставил ногу. Как бы невзначай, будто тоже спасался от гири, но неудачно стартанул.
Подножка моя удалась. Антошенька скакнул раненым козликом и расстелился тут же на траве. Недалеко ушел. Но чёрт побери! Он не на лини атаки снаряда, гиря явно пройдет мимо. Все это произошло так быстро, что потом я сам удивлялся, как в процессе еще успел так обдумать.
И вот гиря уже на подлете, бомба явно идет впустую. Эх! Такая ситуация пропадает, когда ещё такую сварганишь? Но решение пришло мгновенно. Не раздумывая я бросился вперед, будто со страху, но случайно напоролся на летящую гирю.
Взял огонь на себя. Напоролся руками, поймал ее как мяч. Она пробила весь корпус, отбила мне руки и живот, но я все же поймал ее, я сделал это. И тут же вскрикнул, будто от адской боли.
На самом деле, не пришлось слишком притворяться, чувствительно мне прилетело. Я тут же выпустил гирю из рук, а сам повалился на землю. Финита ля комедия? Не-ет! Я её не просто выпустил, а задал нужное направление в сторону распластавшегося тела Антошеньки. Аккурат на его ножку.
Со стороны все выглядело так, будто летящая гиря ударила меня в живот, я инстинктивно ее схватил, а после упал сам, упала и гиря. И никто не виноват, что грохнулась она на ногу Антошеньке.
Вот тут уж он действительно заорал так заорал. А я буквально услышал хруст его голени.
Постанывая для проформы, я поднялся, наскоро отряхнулся, морщась от криков Трубецкого, а когда он маленько заглох, грозно выкрикнул, обращаясь к Баночкину:
— Михаил! Что же ты, растяпа, снаряд не удержал? Меня чуть не прибило, и вон Антону Львовичу, похоже, что-то прищемило. Белугой воет. Да будет тебе, Антон Львович, до свадьбы заживет. Сам виноват, нечего перед снарядом стоять.
— Так пальцы вспотели, Сан Саныч! — оправдывался Баночкин, еле сдерживая широкую лыбу. — Дужка и выскользнула.
— Что ж, бывает, — сразу согласился я с его версией. — Надо будет тальк взять в следующий раз. Или присыпку.
— Помогите-е! — выл Трубецкой, его уже обступил народ.
— Спокойно, товарищи! — я протиснулся в круг сочувствующих. — Расступитесь, нас в школе милиции учили оказывать первую медицинскую помощь. Не наседайте, сделайте шажок назад, потерпевшему нужен свежий воздух.
— Придурки! — орал Антоша. — Вызовите скорую! А-а! Как больно-о-о!..
— Где болит? — я присел рядом и с силой надавил на пострадавшую голень. — Тут?
— А-а-а!!! — всех оглушил своим криком Трубецкой.
— Все ясно, — я с умным видом обвел взглядом сочувствующих. — У Антона Львовича перелом. Нужно срочно наложить шину из твердого материала. Спокойно, товарищи, нас этому тоже учили в школе милиции, сейчас я вам заодно покажу, как накладывать шину на ногу пострадавшего.
— Какую на хрен шину⁈ В скорую звоните! Дебилы! А-а!
— Не обращайте внимания, у пострадавшего болевой шок, товарищи, он несет всякую ерунду. Не слушайте. Наша задача ему помочь, даже если он сам этого не желает. Потом еще спасибо скажет. Мы сами должны оказать ему доврачебную помощь, ведь пока эта скорая приедет, перелом может превратиться из закрытого — в открытый, а это уже куда печальнее. За работу, товарищи. Принесите мне ремень и две доски. Вон из заборчика можно выдернуть подходящие. Можно любые, хоть с занозами, шина всё равно накладывается поверх одежды. Поторопитесь.
Трубецкой, услышав, что ему сейчас забор к ноге будут привязывать, совсем поник. Уже не орал, а зло скулил. Увидев, что я непреклонен и действительно отправил людей за досками к заборчику, он жалобно пробормотал:
— Морозов, прошу, вызови скорую. Не трогай ногу… Прошу, молю, Морозов! Будь человеком. А⁈.
— Тише, потерпевший, — строго и по-докторски проговорил я. — Каждый сотрудник милиции обязан уметь оказать доврачебную помощь. Если не будешь блажить, то доски привяжу не больно. А если будешь орать, бревно сверху еще примотаю. Видишь, как люди стараются, помочь тебе хотят — уже вон калитку ради тебя разобрали.
Трубецкой с ужасом наблюдал, как к нам спешит Баночкин с охапкой старых досок с торчащими из них ржавыми гвоздями.
— А может, правда скорую вызвать? — спросил Казарян, немного проникнувшись к пострадавшему.
— Тю… какая скорая, Артур Саркисович? Мы же милиционеры, мы не можем отвлекать врачей от важных вызовов, сами справимся с таким пустяком, да, Антон Львович? А скорая пусть на другие важные выезды спешит, вдруг у кого-то сердечный приступ или того хуже — понос. А мы тут с ногой какой-то будем их отвлекать. Неправильно это.
— Казарян, дорогой! — выкрикнул Антошенька. — Не слушай его! Вызо…
Договорить он не успел, я воткнул тряпку ему в рот и строго проговорил:
— Держись, лейтенант, прикуси тряпицу, сейчас больно будет.
— У-у-у!.. — приглушенно выл сквозь кляп Трубецкой, пока я приматывал к его ноге доски каким-то ремнем.
Слезы градом катились у него из глаз, он больше не мог сдерживаться, выл и жевал тряпку.
— Все, все, Антошенька, хороший мальчик, вот и все… Дядя Саша наложил тебе шины. Теперь ты можешь хоть сколько здесь лежать, и ноге ничего не будет… Пить хочешь?
— Хочу, — пробубнил Трубецкой, пытаясь вытащить изо рта кляп.
— Есть у кого-нибудь вода? Осталась? Нет? — обвел я взглядом присутствующих, а потом снова повернулся к пострадавшему: — Не угадал, не хочешь ты пить. Потерпи. И хватит жевать мой носок, отдай уже мне его. Выплюнь кляп, говорю!
После таких слов Антошеньке совсем сплохело. Он даже позеленел. Признаться, я немного испугался за его здоровье, как бы не загнулся тут у меня на руках, как-никак я на испытательном сроке, поэтому все же скомандовал вызвать скорую. Казарян сбегал до школы и позвонил оттуда в 03.
— Товарищи, — снова включил я деятельного спасателя. — Скорая на стадион не заедет, ворота заперты, а ключа у нас нет.
Ключ был в школе, и его можно было, конечно, взять, но настоящие спасатели не ищут легких путей. Поэтому я скомандовал:
— Берем пострадавшего на руки и несем его за ворота стадиона. Там положим на газон и будем ждать карету скорой помощи. Так быстрее будет. А то пока врачи приедут, пока носилки свои расчехлят, пока сюда придут… столько времени пройдет, проголодаться можно.
— Не надо меня никуда нести! — заорал Трубецкой. — Не трогайте меня! Нога болит, мочи нет! Оставьте меня!
— Есть у кого-то обезболивающее? — спросил я.
— У меня таблетки есть… От кашля! — выкрикнул Баночкин.
— От кашля?… — я изобразил на лице глубокую задумчивость. — Может, там в составе есть кодеин? Так-то он анальгетик. Ладно, давай, хуже точно не будет.
