Жена на продажу, таверна на сдачу (СИ) - Фрес Константин
Я долго терла каждое стекло тряпкой, смывая дождевые разводы, пыль, мух, паутину. Но мои старания были вознаграждены; в таверне стало светлее, намного светлее после моих усилий. А рамы окон оказались благородного коричневого цвета мореного дуба.
Фонари я тоже все отмыла, отскребла залитые жиром и вычерненные копотью стекла. Песком надраила до блеска металл, из которого эти фонари были сделаны.
С балок, к которым они были подвешены, я смыла немало копоти.
Мебель, стены — всюду я тщательно прошлась щеткой, немилосердно сдирая копоть и сажу. Каменную кладку у печи отшоркала чуть не добела.
Вымела весь мусор, весь песок. Отмыла кирпичи печи, так, что они красными стали.
Распахнула все окна, чтоб проветрить застоявшийся воздух, запах кислятины, и высушить мокрые полы.
В таверне было прохладно, чисто, свежо. Пахло только свежим ветром и немного копченым мясом. Солнечные пятна на полу лежали ровными квадратами, мокрые доски быстро сохли.
Когда я переводила дух, сидя на крыльце, явился Карл, довольный, словно сосватанный.
Он купил крепкие, добротные башмаки и штаны. Рубашонка на нем была тоже новая, простая; а вот куртку он взял добротную, из коричневой кожи, украшенную желтой строчкой.
Свои старые вещи он увязал в узелок и нес с собой.
— Ну, и красив ты! — всплеснула я руками, разглядывая принаряженного Карла. — Ну, хорош!
— В этом по праздникам буду ходить! — важно сообщил он мне, поворачиваясь то так, то этак, чтоб я разглядела его великолепие. — И когда папаша не видит. Помочь тебе с чем-нибудь? Ты, я вижу, устала. Приляг, отдохни. А я доделаю дела.
— Было б неплохо, — ответила я. — Нужно пол помыть в зале, да кое-какую посуду.
— О, это я мигом! — сказал Карл радостно. — Мыла я тебе купил, но ты ведь можешь постирать позже?
— Позже будет уже поздно, — усмехнулась я.
— Тогда, — задумчиво протянул Карл, поскребя в затылке, — давай я приготовлю ужин. Я же видел, как ты делаешь, я смогу! А то ты уже устала, а если еще и стирать…
— Спасибо, Карл, — умилилась я. — Вот это будет действительно кстати.
— Значит, договорились!
— А где стирала твоя матушка?
— В купели, — ответил Карл. — Это такая огромная, но низкая деревянная бадья. У нас есть комната, где все для стирки. Там и доска, и зола, и щетки…
Я критически оглядела его серый узелок, связанный из старой одежды.
— А чего же вы не стираете?
Карл пожал плечами.
— Папаша говорит, что стирать — только ткань портить. От стирок она якобы истирается и рвется быстрее.
— А без стирок преет! Ну, показывай мне свою купель!
Постирочная в доме Якобса была действительно замечательная.
Огромнейшая купель служила и ванной для стирки, и местом, где можно было помыться. Там я в щелоке замочила свое платье, испачканное в грязи в день торгов, и свое ужасное постельное белье серого цвета.
Пока Карл мне носил воду, чтоб наполнить купель, я привела в порядок свою крохотную комнатушку.
Вот уж от души ее драила! Даже стены оказались белеными! А пол вовсе не земляным, а тоже деревянным! И стул из светлого дерева, а не коричневым! Коричневое — это мухи насидели!
— Фу, фу, ужас! — восклицала я, выгребая грязь и сор из углов.
В приступе отвращения, в целях дезинфекции промыла каждый камешек, каждую досточку с щелоком. Тюфяк вытрясла в окно. Окно тоже отмыла. Яростно терла стекла, пока они не заскрипели и пока заходящее солнце не блеснуло в них.
И только когда и моя комнатушка наполнилась запахом свежести, я кое-как опустилась на тюфяк и уронила руки на колени. Сил почти не осталось. А еще белье…
Но спать в грязи, носить платье, пропахшее несвежим телом — нет, это не по мне!
Карл, конечно, был большая умница.
Пока я кое-как отстирала свое платье, он виртуозно приготовил обычную похлебку.
Но так вкусно, да и сливок плеснул так щедро, что она ни в чем моей похлебке не уступала.
Я же, постирав простынь, поставила ее кипятиться в железном тазу тут же, на маленьком очаге в постирочной.
Вы знали, что от щелока белье становится кипенно-белым? И никакими порошками так не отстираешь!
Вот это невероятна магия!
Я спустила из купели воду, выдернув пробку. Вода уходила по желобу за стену дома и там с шумом лилась на камни.
Отмыла купель изнутри щеткой и песком, сполоснула ее, и попросила Карла наносить еще воды. В моих планах было помыться.
Выстиранное и прокипяченное белье я развешивала уже в темное. Оно хлопало на ветру, и я с удовольствием подумала, что завтра сниму его уже сухим, чистым, шуршащим.
В таверне было тихо и чисто. Да, тут ужинали люди, и все еще топилась печь — на ней Карл грел воду, угадав мое желание искупаться. Но посуда теперь была чистой, без разводов и пристывшего жира. Карл ее перемыл после ужина.
Сковородки и половники висели в ряд, каждый на своем месте, а не валялись кучами где попало. Кружки и миски красиво и аккуратно лежали на полках.
На полу ни пятнышка. Столы блестели в ночном свете. На балках висели венки из еловых лап — это Карл их нарезал, сплел и украсил таверну. Пахло хвоей и травой.
Дышать было легко, не пахло гарью. И атмосфера была особенной, какой-то торжественной и праздничной…
— Здорово стало! — сообщил мне Карл восторженно.
— На днях займемся лестницей, вторым этажом, — устало сказала я. — И твою комнату отмоем и все перестираем. Есть у тебя комната-то?
— Есть! — радостно ответил Карл. — Но я сплю там только летом, а то холодно.
— Ничего, Карл. Скоро в этом доме всегда будет тепло! Если мы выкупим эту таверну в твоего отца, уж на топливе экономить не станем!
Мы и сейчас не экономили.
Папашу Якобса хватил бы кондратий, если б он увидел, сколько дров мы сожгли для стирки!
Но лесорубы принесли еще, да и докупили мы с Карлом, чтоб Якобс не злился.
Было очень тепло, и дом немного просох от весенней сырости. Промозглый холод исчез.
— Ну, давай попросим шкаф помочь нам приготовиться к празднику?
Если честно, я не была уверена, что получится.
Сил не было воображать нечто вкусное.
Пиво? Ну, что я могла подумать о пиве.
Только то, что нам его нужно много. И самого лучшего. Крафтового. Можно в нарядных деревянных бочонках. Тягучего, густого, желтого, как самый дорогой янтарь.
Я меланхолично представила, как оно льется тугой струей в кружку. Как вскипает большими пузырями шапка пены. Как запах хлеба бьет в ноздри. И ощутила на языке сладковато-горький вкус этого холодного напитка…
Шкаф пахнул холодом, оповещая, что мой заказ исполнен.
Я открыла дверцу и охнула.
Из холодильника, словно его что-то подпирал сзади, высунулся холодный бочонок.
Мы с Карлом его подхватили, и на его месте тотчас появился еще один, лакированный и блестящий капельками конденсата. Словно любопытный поросенок.
— О, получилось! — в полном восторге вскричал Карл, помогая мне извлекать нашу добычу из шкафчика.
— Вот же дела! — поразилась я, вытаскивая третий бочонок. — Да сколько их там?! Я не переборщила ли с желаниями?! А вдруг их там тысяча, и мы шкаф не сможем закрыть? А куда эти поставим?!
Но Карл не разделял моего ужаса.
— В погреб, — весело ответил он. — Погреб-то пустой! И там холодно, как в животе у лягушки. И бочонков вышло не так уж много. Кажется, вот и все.
Все — это десять штук. Десять бочонков по десять литров.
И большая глянцевая открытка, привязанная к последнему бочонку.
«Лучшему работнику месяца!» — гласила надпись на ней.
Значит, шкафчик поощряет тех, кто не просто лопает его дары, но и работает как следует… Может, поэтому он и не работает у папаши Якобса? Тот работать-то не очень любит, спит да пьет.
Я перевела дух и закрыла дверцы шкафчика.
— Значит, теперь поросят, — неуверенно произнесла я. — На угощение.
— Самое свежее и сочное мясо! — крикнул Карл, откатывая бочонок с пивом в сторону погреба.
