Бурят (СИ) - Номен Квинтус
Старый Зодбо, привезший в город подстреленную косулю, рассказывал сидящим вокруг него казаков «последние новости с воли»:
— Плохи ваши дела, ребята. Пришел на Селенгу страшный полковник Андреев, а с ним несметно горных стрелков. Их при царе по всей России собирали, и есть среди них много разных людей со всей державы. Даже буряты есть. Вы слушали, как самого атамана Семенова на переправе застрелили?
— Пуля — она в любого попасть может…
— Пуля попадает в того, для кого стрелком назначена. Я встречал Мунхэбаатара, это он Андрееву сдавал экзамен.
— Это что такое?
— Не знаю, но если бы он не попал, то не взял бы Андреев его в свой отряд — а там все стрелки такие, что за версту в голову попадают. Мунхэбаатар попал, но, рассказывал, попасть мало, нужно потом и от тех, кто за ним пойдёт, уйти. Он ушел… то есть не пошли за ним и он просто ушел, но в отряд его за это пока не приняли. И говорил он, что теперь ему другое задание дали: издали всех, кто в городе останется и сдаваться Андрееву не будет, пострелять. Не всех, урок ему две дюжины подстрелить определен, из которых есаулов или хоть хорунжих не менее трех.
— Спасибо, что предупредил, на окраину, пока еще две дюжины наших не подстрелят, соваться не будем.
— Глупые вы, у Андреева с такими экзаменами только вокруг Троицкосавска стрелков с пару дюжин сидят.
— Так, а ты пришел за патронами, которыми нас же и убивать будут⁈
— Говорю же: глупые. У стрелков тех ружья особые, им и патроны особые нужны. А эти патроны хороши волка бить, косулю или зайца, ими за версту человеку в голову не попасть.
— А ты нам зачем все это рассказываешь? Запугать хочешь?
— Вас Андреев поубивает — и где я патроны покупать буду?
— Тоже верно…
— Я вам так скажу: слышал, что Андреев своим так приказал: ежели кто из мобилизованных казаков отсюда сам уйдет под его руку, то тех трогать не будут. Пойдут служить — через полгода, говорит, вину перед Россией искупит. Служить не пойдет, то можно работой искупить: он вроде рудник какой-то ставить хочет и завод. Или на землю сядет — тут работой крестьянской уже три года искупать придется. А если кто к нему чеха притащит… говорит, что за чеха одного, живого или мертвого, он двоих казаков простит, а за офицера, тоже чеха, сразу пятерых.
— Сладко ты в уши льешь…
— Из тех полков, что Семенов хотел сюда привести, уже больше двух эскадронов к Андрееву ушли. Служить остался неполный эскадрон, а прочие кто по домам ушел крестьянствовать, кто на рудник подался — но все довольны. Жалко, у них теперь патронов не купить…
— Слушай, Зодбо, а ты нас к Андрееву вывести сможешь? А то выйдем и этому твоему баатару на мушку попадем…
— Не знаю… Я спрошу, все же Мунхэбаатар из соседнего яса, мы с его отцом дружили. Вы мне две дюжины патронов подготовьте, я через три дня приду. Тогда и скажу, а сколько вы мне за это заплатите…
— Да у нас только сибирки.
— Мне бумага без надобности. А вот патроны… сто штук, или чеха одного, офицера: Андреев за живого чеха серебром платит, и патроны тоже дать может. Через три дня ждите…
Насчет «особых ружей с особыми патронами» Зодбо казакам не врал: трем его лучшим стрелками винтовки подарили представители Канадчины. Росс МК-III снискала славу лучшей снайперской винтовки, а Николаю Павловичу она понравилась еще и тем, что хотя выстрел получался очень громким, понять, откуда стреляли, было практически невозможным. Сами канадцы винтовку (именно в снайперском варианте) именовали чаще всего «гром небесный», потому что хитрая конструкция с длиннющим стволом приводила к тому, что уже за пару сотен шагов казалось, что выстрел раздается «с неба». А хороший стрелок мог в человека попасть и за километр. Сам канадцы считали, что «оптимальная дистанция стрельбы» начинается с шестисот ярдов: стреляя с такого расстояния можно было после выстрела и убежать от ответного огня, или даже уйти не спеша.
На самом деле винтовка была совсем даже не лучшей, кроме действительно выдающейся точности стрельбы она больше ничем хорошим похвастаться не могла. Даже такая мелочь, что каждый патрон перед заряжанием требовалось очень хорошо вычистить, так как малейшая грязь винтовку намертво заклинивала, порадовать уж точно не могла. Но по части стрельбы в мишень равной ей действительно не было…
К середине сентября казаков в Троицкосавске осталось около шести сотен, а чехов… их совсем не осталось. После того, как два десятка из них просто исчезли, иностранцы что-то заподозрили и решили прорываться из города к железной дороге. Ну из города-то они ушли…
Все же большевики какую-то организацию с Забайкалье создать успели. Не особо авторитетную — даже большинство партизан их ни в грош не ставили, но довольно дисциплинированную. И просто «пригласить на праздник» несколько партизанских отрядов они сумели. Так что чехов встретили почти семь сотен очень недовольных их поведением русских товарищей — а тех, кто попытался скрыться, отловили буряты. Кузнецов был результатом очень доволен, а вот Николай Павлович — нет:
— Я думаю, что командиров этих партизан нужно под суд отдать!
— Почему? Всех же чехов… разбили.
— А сколько сами людей потеряли? Одних убитых под сотню, раненых в отрядах каждый второй. Кто теперь с врагами воевать будет?
— Но войны без потерь не бывает!
— Вот поэтому вы, большевики, и не побеждаете. У меня среди бурятов погибли двое, раненых человек десять — и именно буряты половину чехов взяли.
— И расстреляли сразу…
— Вот уж извините, Иван Алексеевич, никто чехов не расстреливал и даже не собирался.
— Но ведь вы приказали их всех убить…
— Конечно, я уже объяснял почему. И их убили, заслуженно убили, но тратить на них патроны — это, извините, уж как-то слишком. Нож буряту зачем? Чтобы в том числе и скотину резать…
— Вот вы патроны тратить тут не хотели, а из пулеметов стреляли патроны не жалея!
— Зато почти никого из наших чехи не убили. Вы же людей не жалеете, вы мужиков вообще людьми не считаете. Я прочитал вашу брошюрку, для вас мужик — контрреволюционный элемент по природе своей! Идиоты, прости Господи… без мужика жрать-то что будете?
— Назначим продразверстку…
— Не назначите. Я здесь главный, вы, надеюсь, это-то не забыли? И вообще у нас сейчас другая задача: в городе остались откровенные сволочи и их надо…
— В городе беляки тюрьму устроили, там красноармейцев, партизан и просто сочувствующих по тысячу человек…
— Это не страшно.
— Поубивают же из всех…
Полковник Резухин сидел в глубоких раздумьях. Накануне ему передали странное письмо, в котором некий полковник Андреев предлагал оставить Троицкосавск, причем делал это в очень грубой манере. Начать с того, что начиналось письмо обращением «подъесаул» — чин, с которым Резухин закончил Великую войну. А все следующие звания он получил уже здесь, и получил от атамана Семенова который тоже, впрочем, в письме именовался не иначе как «есаул самозваный»…
Ну а по содержанию письмо было несколько более интересным: полковник предлагал ему «оставить Троицкосавск», уйдя в Монголию со всем отрядом, при этом Андреев гарантировал, что казаков из города выпустят. Но предупреждал, что если казаки сожгут хотя бы один дом в городе или убьют любого горожанина (в том числе и сидящих в городской тюрьме), то ни один из казаков не доживет до октября, а всех офицеров Андреев вообще пообещал на кол посадить. И к последнему предупреждению Резухин отнесся очень серьезно: полковника Тирбаха люди Андреева выкрали и действительно посадили на кол в виду станицы Маккавеевская, что подтверждалось несколькими казаками, сумевшими добраться до города. И Резухин не без оснований считал, что и добрались они исключительно чтобы эту новость ему передать…
Впрочем, и иных новостей они передали немало. Самой неприятной стало то, что японцы перестали патрулировать железную дорогу. Совсем перестали: конные патрули малой численности просто расстреливали из кустов, а большие было собрать невозможно, поскольку и у японцев людей не хватало. А ставшие уже привычными «наблюдатели», сидящие с пулеметами на едущей перед паровозом платформе, на следующую станцию всегда теперь приезжали исключительно в мертвом виде. Похоже, слух о том, что у Андреева собран отряд лучших снайперов Империи, был не просто слухом…
