Столичный доктор. Том II (СИ) - Вязовский Алексей
— Что ее никто не делал.
— А вы бы… взялись?
Вот так сходу… Теперь уже моя очередь лезть в затылок чесаться.
— Хм, огорошили вы меня. Давайте сразу, чисто теоретически порассуждаем. Операция на сердце, это раз. Я не сомневаюсь в диагнозе, если вы его поставили. Хотя нужен будет консилиум, сами понимаете. В первую очередь надо разработать сам ход проведения. Подготовить персонал. Найти операционную бригаду. И провести опыты на трупах, желательно, не раз и не два.
— Но вы согласны? — Филатов повздыхал — Может быть в архиве профессора Талля есть что-то на эту тему?
Вот пошла молва в народ! У Талля же были волшебные средства и методы на все случаи жизни!
— Нил Федорович, вы что, ездите по больницам в поисках достаточно сумасшедших хирургов, которые взялись бы за это? Я «нет» не говорю. Просто для «да» нужна серьезная подготовка. План операции, как я сказал. Инструментарий и оборудование, которые, возможно, надо придумать. И прочее, что всплывет при обсуждении. Кого вы еще пытались подбить на… это дело?
— Вы первый.
— Сколько лет ребенку?
— Мальчик, восемь лет. Его родители…
— Даже слушать дальше не хочу. Степень недостаточности кровообращения?
— Выраженная. Одышка в покое, слабость, синюшность кожных покровов…
— Но возникло это не вчера и не сегодня. Давайте так. Если профессор Бобров согласится, то будем обсуждать дальше. Нет — не обессудьте.
Филатов почаевничал, да и уехал. А я сидел и думал. Напрасно говорят, что это не больно. От такой задачи у кого угодно голова раскалываться начнет. Во-первых, я не кардиохирург. Во-вторых, не детский. В-третьих — я только приблизительно понимаю, что там вообще можно сделать.
Зато прекрасно знаю, чего у нас нет. Аппарата искусственной вентиляции легких. Без него я в грудную клетку не полезу. Даже подобия мешка Амбу нет. Хотя для скорой они тоже нужны. Так что дорога мне на московский резинотехнический завод. Где-то визитка лежит. Хорошо бы интубационный наркоз, но чего нет, того нет. А придумать ларингоскоп, хоть и самый простой… Потому что никаких нет. Вроде ничего сложного — фонарик, да клинки разного размера… Но кто это сделает? Интубационные трубки из той же серии задумка. Начни я сейчас опыты, даже с нужным финансированием, сколько времени пройдет до вменяемых результатов? Мне только этим осталось заниматься… Ранорасширители толковые есть? Это не живот, где можно обезьяну с крючками поставить, и лишь бы не мешали. Даже перевязывать чем — и то думать надо. А не приведи Господь, во время операции полезут неизбежные не только на море случайности? Остановка сердца, дыхания, кровотечение, повреждение крупных сосудов? Там, на секундочку, с одной стороны аорта, с другой — легочная артерия. Что в одну, что во вторую, только ткни иголкой. А родители? Стал бы Филатов ради неизвестного ребенка искать тех, кто решится на первую в истории медицины такую операцию? Престиж велик, а при неудаче что?
Я встал, открыл специальный главноврачебный шкафчик, в котором хранилось самое нужное для работы, налил в серебряную рюмочку тридцать капель коньяка, выпил его как воду, вернулся за стол, и начал писать пункт за пунктом необходимое для операции. Филатов знал, к кому обратиться. И что Бобров согласится, я ни капли не сомневаюсь. Как говорил тот смешной парень в фильме «Маска»? Вжарим рок в этой дыре? Вот именно.
* * *Когда Кузьма постучался и доложил о господине Хрунове, я даже встрепенулся немного — так погрузился в дело Филатова, что предстоящий визит вежливости прокурора напрочь вылетел из головы. А я ведь ждал!
Прокурорский выглядел не блестяще. Как-то его за время, прошедшее с нашей последней встречи, жизнь изрядно потрепала. Сдается мне, начальство от его кунштюков в восторг не пришло, и Емельян Федорович немного пострадал от их гнева.
— Не будем тянуть кота за яйца, — я даже и не думал подавать руку прокурору, сразу кивнул в сторону лестницы — лекционный зал у нас располагался на втором этаже и конференция еще не закончилась.- Пройдем?
— Кота? Остро… Может быть, тут можно уладить наш вопрос? — промямлил Хрунов, растерянно моргая.
— Ну уж нет! Арестовывали при сотрудниках, извольте извиняться при них же!
Мы поднялись на второй этаж, зашли в зал. Моровский уже отпустил телефонисток, остались только люди в белых халатах. На трибуне стояла раскрасневшаяся Вика, которая что-то объясняла почтенному собранию про беспорядок в укладках и наркотиках. О да, больная тема. Отношение к морфию тут поверхностное, я себе поставил галочку в памяти при возможности поговорить с кем-то из корифеев, что пора заканчивать свободный оборот лекарств на основе кокаина и морфина в аптеках. Это вполне можно «продать» властям, подкрепившись разными заключениями.
— Виктория Августовна, — я слегка поклонился. — Извините, что прерываю. Пожалуйста, уступите трибуну господину Хрунову. Ненадолго, буквально на минутку.
Талль удивленно посмотрела на прокурора. Еще больше покраснела. А тот совсем пал духом, смотрит в пол. На секунду даже неудобно стало за эту экзекуцию. Впрочем, Емельян Федорович справился. Поднялся на трибуну, что-то промямлил про досадные недоразумения, извинился. Последнее у него вышло совсем тихо, без души.
— Вот, господа, — я встал рядом с Хруновым, решив воспользоваться оказией для небольшого внушения. — Все это нам полезное напоминание об ответственности за нашу работу. Власть бдит и дальше будет смотреть за нами еще строже. Не дай бог оступиться, что-то не так сделать. Прокурор тут как тут. В компании судебных следователей, ревизоров и прочей правоохранительной братии.
— Евгений Александрович!
Вика сострадательно смотрела на топчущегося у трибуны Хрунова.
— Зачем же так строго?
Вот сказал бы девушке пару ласковых. Как в будущем у медиков разные проверяющие будут пить кровь литрами, да не могу. Но кое-что заложить в головы все-таки есть шанс. Врачи — это особая каста в обществе. С которой много чего спрашивается, но и дается тоже немало. Например, некоторый иммунитет перед правоохранительной системой. Поди, осуди хирурга, который ошибся на операции и убил пациента! Ни один другой хирург не даст показаний на суде. Я поймал себя на мысли, что заранее придумывая оправдания в случае возможной неудачи при операции на боталловом протоке. Ведь убей я ребенка — тот же Хрунов мигом вцепится в меня.
— Вы правы, Виктория Августовна, — спорить с девушкой я смысла не видел. — Давайте отпустим Емельяна Федоровича и продолжим наше совещание.
Облегченный вздох прокурора услышали почти все собравшиеся в зале.
* * *Вода в Москве начала спадать, перед самой Пасхой мальчишка-курьер принес записку от Бестужевой. Приглашает зайти. Есть повод. Эпопея со зловещими инъекциями закончилась, Антонина Григорьевна списалась с киевскими светилами, и теперь ждала очереди на операцию. Но по своей суетливой сущности всё ищет чего-то еще лучшего. А у меня к ней тоже разговор есть, но я сам не навязывался — эта дама должна считать, что инициатива исходит от нее.
Встретила меня та же служанка. А чего ждать нового? К такой хозяйке прислугу еще поискать надо, рисковать своим здоровьем каждый день многократно не все желают, даже за деньги. Ну ничего, получит Бестужева новый нос, жизнь наладится.
А сама Антонина Григорьевна была полна энтузиазма. Наконец-то поверила в светлое будущее и перспективы нормальной жизни. Потому что удивить сейчас кого-то дефектами внешности очень трудно. Даже в среде аристократов. Оспа, системная красная волчанка, гнойные осложнения, и прочие напасти — уродуют население не хуже сифилиса. Писаной красавицей моей пациентке не стать, но при желании даже замуж выйти сможет. Особенно при ее капиталах.
Ну и разговор завела из серии «спасибо мне, что есть я у тебя». Я дождался конца словоизлияния — а если его не поддерживать, то фонтан быстро иссякает.
— У меня есть предложение, Антонина Григорьевна, — осторожно приступил я к своей части беседы.
