Андрей Посняков - Невеста из ниоткуда
И все ж дело спорилось – вот головная ладья, миновав пороги, покачиваясь, опустилась в воду. Ее тут же загрузили, расселись по местам гребцы, Довмысл, оглядевшись вокруг, кивнул Женьке – полезай, мол.
Ага, легко сказать – полезай, в этаком-то антикварном платье! Сходни-то никто не спускал, пришлось по камешкам прыгать, а потом – и в воду почти по пояс, да к ладье, а уж там протянули руки, вытащили, посмеялись, хорошо, курицей мокрой не обозвали.
Фыркнув, княжья невеста уселась у шатра, без всякого стеснения выжимая подол под одобрительный смех воинов.
Почти выжала уже, да вдруг послышался легкий свист, и перед девушкой, перед самым ее носом, в палубу впилась стрела!
– Эй, блин! – Тяка возмущенно выругалась. – Так ведь и убить можно!
А дальше все быстро было… Стрелы вдруг хлынули дождем, пронзая шатер, впиваясь в щиты и палубу! Лучники били с берега, с косогора! Им в ответ швыряли стрелы и копья ратники Довмысла, и сам воевода, покрыв голову шлемом, держал в руке копье. Красивое зрелище, как в кино. Только…
Только рядом с Женькой со стоном повалился навзничь пораженный стрелой в шею воин. Упал, дернулся… и застыл. Быстро блекнувшие глаза его недвижно уставились на девчонку, из раны тонкою струйкой вытекала глянцевито-красная кровь.
– А-а-а-а! – отпрянув, закричала Тяка. – Мама!
Подбежавший кормщик стукнул ее по шее и швырнул к борту ладьи:
– Тут, за щитами, прячься! И не высовывайся, смотри.
Сразу три стрелы впились в червленое поле висевшего перед девчонкой щита. Летякина поспешно пригнулась.
Довмысл между тем взмахнул рукою. Запел рог, и воины, подняв над головой копья и палицы, мечи и секиры, с громкими криками побежали к лесу. Им навстречу выбежали точно такие же вопящие неандертальцы, только экипированные куда хуже – редко у кого сверкала кольчуга, да и мечей имелось куда меньше, в основном – тяжелые топоры на длинных ручках, дубины.
Две рати столкнулись, началась схватка, впрочем, перевес сил был явно на стороне Довмысловых воинов, вражины же, как видно, вовсе не собирались нападать на все войско, а попытались лишь увести головную ладью – захватить, отплыть подальше да быстро разграбить. Потому и сразу не напали, выжидали, когда загрузят.
Сеча на берегу разгоралась, там уже были и Стемид, и Довмысл, и почти все воины – в ладье осталась лишь дюжина гребцов… и три неподвижно лежавших тела, пронзенные черными стрелами.
Женька покосилась на них и закусила губу – ну, вот… Чего ж еще больше надо? Еще раз вспомнить… Какой там у них князь – Святослав? Тот, которого печенеги… Значит, век точно – десятый.
Во главе нападавших был здоровущий рыжебородый мужчина в круглом «варяжском» шлеме и без щита. Сверкающая кольчуга, пояс с кинжалом и мечом, а в руках – огромная двуручная секира, играющая в могучих дланях здоровяка, словно детский топорик. Страшное свое оружие главарь опускал на головы дружинников с таким сладострастным хэканьем, что Тяку едва не вырвало. Словно бы мясо рубил… но делал это с любовью.
Удар! Еще удар! И вот уже один из воинов Довмысла – сосем молодой мальчик – свалился, разрубленный до пояса надвое. Прямо от плеча! Не помог и кожаный, с металлическими полосками, панцирь, видать, худоват, либо силища у рыжебородого оказалась немеряной!
Х-хэк!!! И противный треск костей… и красные брызги… и кипящая от крови река!
Вот еще двое довмысловых парней ринулись на здоровяка… Один на бегу неловко подвернул ногу, упал… Другой же попытался достать врага коротким копьем… наверное, и достал бы, коли б рыжебородый не был столь ловок. Увернулся, чуть присел, пружиня ногами… Блеснула секира… Подпрыгивая, покатилась по берегу срубленная с плеч голова. А вот тело несчастного не сразу поняло, что его уже обезглавили, убили – и еще какое-то время жило. Пробежало шагов пять, фонтанируя кровью, и, нелепо взмахнув руками, повалилось в траву.
Женьку вырвало…
– Хо-го-гой!!! – размахивая окровавленным топором, громко заорал вражина. – Аой!
И снова перед ним вырос воин, поставив под удар круглый червленый щит с блестящим умбоном. Стемид!
А он вовсе не трус, оказывается, и не только с девчонками умеет воевать…
Молодой варяг принял удар на щит, верхней, окованной железной полоскою кромкой. О, Стемид прекрасно знал, что делал – страшное орудие рыжебородого, дойдя до умбона, застряло в щите… И острие меча викинга пронзило здоровяку горло!
Враг захрипел, вращая глазами с каким-то детским немым изумлением, как видно, никак не мог поверить в то, что и его могут убить. Мало того – уже убили! Вот так!
И снова запел рог, и лишенные своего главаря нападавшие озадаченно попятились. Было такое впечатление, будто у них только что отняли знамя. Воодушевленная гибелью предводителя врагов дружина Довмысла ринулась в наступление. Звенели мечи, пели стрелы, падали в реку окровавленные тела.
Схватка закончилась так же быстро, как и началась. Побежденные разбойники, оставив в траве убитых, поспешно скрылись в лесу. Вытирая об траву окровавленные мечи, вернулись на ладьи воины, правда, значительная часть их во главе со Стемидом все же осталась на берегу, охранять дюжих парней, что тащили остальные ладьи, обходя ревущие страшным ревом пороги.
Да уж хороши! – Летякина, как бывалый турист, заценила окутанные пенным туманом камни. А на байдарках пройти в принципе можно – тут вон, в стремнину нырнуть, а потом резко влево. Воды много, течение сильное – вытянет.
Господи… о чем она думает-то? Ведь тут… Тут – убийство, и не одно, да еще – с особой жестокостью – дубинами, стрелами, мечами…
Девушку замутило и снова вырвало горько зеленой желчью.
– Ничо, ничо, дщерь, – погладил ее по спине седобородый кормщик. – Тако и с воинами младыми бывает. Эй, Корятко! – Он обернулся и махнул рукою гребцам. – А ну, принеси квасу.
Расторопный малый, белобрысый, в кожаном, с нашитыми бляшками панцире, притащил княжьей невесте кувшин, подал с поклоном.
Женька напилась, поблагодарила… Потом, вдруг вспомнив что-то важное, негромко спросила:
– А тут знакомые мои парни были – Путятко с Тимотою. Что-то ныне не вижу.
– Плохо с твоими знакомцами дело, – ловко перекладывая широкое рулевое весло, грустно отозвался кормщик. – Славные были парни, да вот, видать, оставили их своими заботами боги. Затеялась на вымоле драка, там и сгибли оба. Ткнули ножами, теперь уж и не разберешь, кто. Одначе на ладожан – вира. Они и тризну справят, и страву поклялися устроить, и на тот свет погибшим молодых рабынь дати. Так что все как надо будет, помянут робят добром – слово Хакона-ярла крепкое, то все знают.
– Убили? – Женька закусила губу.
Так вот, значит, как, значит, зря посылала Гречку. Эх, надо было самой идти, ей-то поверили бы… Впрочем, а может – и нет. Кому веры больше – родным отцам-командирам-начальникам или какой-то приблудной девке, про которою они точно знают, что никакая не княжна, приблуда.
Потрясенная, Женька замкнулась, забилась в шатер и остальную часть пути – вечер, ночь и еще день – провела в ладье молча. Снова были пороги, правда, не такие грозные, как тот, первый, и ладьи уже не тащили волоком – проводили на веревках, пользуясь высокой водой.
А на второй день пути на реке показался город. Он был огромный… ну, пусть не огромный, но очень большой, примерно как два Крутогорских микрорайона, и раскинулся на обеих берегах, кстати, довольно болотистых. Ограждавшие город высокие земляные валы увенчивали грозные, сложенные из толстых бревен стены с башнями, у пристани покачивалась, пожалуй, добрая сотня (!) судов, и не просто ладей, а настоящих кораблей, крутобоких пузатых красавцев с помостами и высоко задранными носами. И как только их умудрились протащить волоком? Впрочем, не такие уж они и большие. Совсем не большие, разве что по сравнению с ладейками или рыбацкими челнами, во множестве снующими по реке.
На берегу толпился народ, стояли какие-то прилавки с товарами, а воины на крайнем причале, узнав ладьи, приветственно махали руками. Довмысл тоже помахал в ответ. Что-то крикнул… Запел рог, и три ладейки проворно повернули к берегу, оставшаяся же, четвертая, пошла следом за головным судном.
– Новагород! – прищелкнул языком кормщик.
– А нам что же, не туда?
– Нам в Хольмгард, чуть дальше.
Хольмгард – город на холме… Еще один Новгород?
Женька щурилась, закрываясь рукою от солнца, и недоуменно качала головою – чего-то явно не хватало в сей идиллической картине богатого и многолюдного средневекового города… девушка быстро поняла – чего! Церквей! Белокаменных храмов с пылающими сусальным золотом куполами, изысканных деревянных шатров, увенчанных крестами, высоких, рвущихся к небу колоколен… Ничего этого не было. Не благовестили к обедне, не собирался на многочисленных папертях чинный люд, и малиновый колокольный звон не плыл, разливаясь, над широкой рекою.
