Танец Огня - Sleepy Xoma
И каждое новое заклинание делает меня чуть-чуть жизнеспособнее. Именно поэтому завтра я примусь за учёбу с утроенной силой и постараюсь как можно быстрее преуспеть.
Повлиять на решение синюшного профессора я не могу, а потому буду работать с тем, что поддаётся контролю.
С этими мыслями я и лёг спать, надеясь, что завтрашний день окажется лучше сегодняшнего.
***
Я открыл глаза и огляделся. И снова сон. Снова пытка встречей с любимыми, которые рассеются по утру, точно туман. Снова кошмары наяву, болезненные выверты моего подсознания, решившего немного поиздеваться над глупым-глупым попаданцем.
Оглядевшись по сторонам, я понял, что на этот раз оказался не в своей квартире, а у родителей.
Мы с Леной съехали два года назад, ещё когда супруга носила Машу под сердцем, но взяли вторичку неподалёку от будущих бабушки и дедушки, чтобы, если что, помочь им. Ну или наоборот.
Раз так, то сегодня меня станут пытать не женой и дочкой, а папой и мамой.
Вздохнув, поднялся и открыл дверь в коридор. Ладно, уродцы, давайте, покажите, что вы мне приготовили! Пусть больно до слёз, но эти иллюзорные минуты в кругу любимых стоят любых страданий! Любой боли!
В нос мне ударил густой, вышибающий голодную слюну запах оладий, который мама пекла лишь по большим праздникам, и я торопливо устремился на кухню, залитую ярким утренним светом.
- Сынок, ты рано сегодня, - сказала она, не оборачиваясь.
Высокая, с прямой спиной, не согнутой годами, стройная, как юная девочка, мама умудрялась сочетать в себе непосредственную весёлость школьницы с мудростью убелённой сединами матроны. Она знала когда следует говорить, а когда молчать, когда нужна сила, а когда – мудрость, когда надлежит укорять, а когда просить.
А ещё она сумела пронести через годы – тяжкие, полные испытаний, тревог и потерь - ту несгибаемую силу воли, то уважение к себе, то светлое упрямство, которое не встретишь у многих успешных баловней судьбы, щедро одаренных ею, рождённых с золотой ложкой и причастившихся из вымени сладкого, источающего не молоко, но нектар.
Я подошёл сзади и обнял маму, поцеловал её в щеку, заглянул через плечо. Оладьи румянились на сковороде, шкворча и плюясь тестом, а она смотрела на них, такая молодая, красивая. Лишь дорожки морщин да серебряные прядки у висков говорили, что мама уже давным-давно не школьница.
- Привет, - прошептал я, не в силах сдержать радость. – В честь чего оладьи?
- Горюшко ты моё, - она растрепала мне волосы, не боясь, что те попадут на еду, - просто молоко осталось просроченное, вот и сделала. Иди умывайся и садись за еду.
Я торопливо умчался в ванну, силясь вспомнить, что же это за день подсовывает мне неведомая сила, любящая насылать сны?
Сколько ни пытался, ничего не выходило, что наводило на весьма неприятные мысли. Пока что мои сны делились на две группы: отголоски ярких, светлых событий, намертво въевшихся в подкорку и не думавших пропадать из памяти даже спустя годы, либо же страшных кошмаров, безумных и сюрреалистичных, сбивающих с настроя и пугающих.
И как бы не оказалось, что сегодня у нас ночь американских ужастиков?
Наскоро почистив зубы и умывшись, я поспешил на кухню, уселся за стол и протянул пустую тарелку, пародируя чайку из старого детского мультика:
- Дай, дай, дай.
Мама обернулась с улыбкой.
- Садись давай, горе ты моё.
Я уселся за стол, она поставила тарелку, доверху наполненную изумительно пахнущими оладьями, пододвинула розеточку с вареньем и блюдце с сметаной, отвернулась.
Упрашивать себя я не заставил, схватил первую оладью, макнул её в малиновое варенье, откусил… И едва не проблевался!
Еда на зубах скрипела пеплом, а вкусом напоминала палёное мясо. Я с отвращением выплюнул угощение и едва не заорал – на стол упали куски пальцев, обугленных до черноты, оладьи же на тарелке обернулись кусками обугленной плоти, воняющей мертвечиной.
В розеточке плескалась кровь, а вместо сметаны на тарелке лежали перемешанные мозги.
Свет померк, за окном громыхнуло, полил дождь, плита дыхнула адским пламенем, взвившимся под потолок, пожирая обои, заляпанные кровью, бурую от ржавчины вытяжку и облупившийся потолок. Халат мамы удлинился, на нём ярко засияли алые пентаграммы со вписанными внутрь каббалическими символами, а на всей спине, оскалив клыкастую пасть, выступил образ рогатого демона с глазами, полными ярости.
Мама… Нет, существо, притворявшееся ею, обернулось, и я подался назад, сжимая кулаки.
Эта тварь, этот монстр, лишь отдалённо напоминал ту, что дала мне жизнь. Алокожая, зубастая, с широким носом, узкими скулами, рожками, короновавшими чело, и жёлтыми змеиными глазами, тварь не могла быть ничем, кроме обитательницы мира мёртвых.
Я вскочил, попытался было бежать, но из пола вылезли когтистые руки скелетов, накрепко схватившие голени, не дающие шевельнуться. Моя Длань Мёртвых восстала против своего господина!
Существо надвинулось и процедило:
- Ну что, готов к смерти?
Я взвыл, попытался призвать магию. Понимание иллюзорности происходящего ни капли не спасало от иррационального ужаса, лишающего рассудка, забирающего последние крохи здравого смысла.
Тварь достала из-за пояса здоровенный тесак, подняла вверх руку и с наслаждением прокричала:
- Свежее мясо!
Нож опустился.
Глава 3
Я открыл глаза и несколько минут пытался выровнять дыхание.
Да что ж за хрень такая??? Почему мне постоянно снится какая-то невменяемая шизоидная ересь? Почему так происходит? Неужели нельзя видеть нормальные и добрые сны? Или вообще не помнить, что происходит в мире грёз?
Воспоминания о царстве демона – или падшего бога? – с которым повезло встретиться больше одного раза заставили поёжиться. Он, что ли, насылает видения? Да ну, не должен бы…
Решительно тряхнув головой, я опустил ноги на холодный мрамор пола и поглядел в окно. Светало. Бессмысленный кошмар, похоже, оказался последним в череде сновидений. И хорошо, что остальные я не запомнил.
Вздохнув, я отправился в ванную комнату, откуда вышел спустя десять минут, заметно посвежевшим и проснувшимся. Ладно, поглядим, что новый день нам несёт…
Когда вышел из комнаты и вслед за молчаливым слугой, а может и тюремщиком, проследовал в зал на первом этаже, почти все наши уже собрались там. Не хватало лишь Иоганна.
- Доброе утро, - склонил я голову, - а где профессор Горм?
- Всё
