Регент - Игорь Валериев
- Завтра я объявлю состав Совета Правительства, в который войдут пятеро, сидящих за этим столом и ещё Великий князь Алексей Александрович, - произнёс Михаил и поморщился на последних словах, словно от зубной боли.
«Слава, Богу! Решился наконец-то! А то народ уже в каком-то недоумении. Точнее, в недоумении аристократия и буржуазия. Крестьянам все эти регенты и советы правительства глубоко по барабану. Для них теперь есть малолетний царь Александр IV, который может быть даст им теперь землю, много земли, и они заживут, как в раю. Такие слухи, кстати, ходили по столице, так как находников-крестьян в городе было очень много», - подумал я про себя и быстро осмотрел сидящих за столом.
Макаров пару раз нервно расправил правой рукой свою шикарную бороду, что выдавало у Степана Осиповича сильное волнение. Попасть в состав Совета Правительства он явно не ожидал, да и для остальных это стало новостью. Великий князь Михаил Николаевич как-то оценивающе посмотрел на адмирала, а Ник Ник по-свойски подмигнул Степану Осиповичу.
За время участия в комиссии по подписанию мирного договора с Японией, генерал и адмирал, можно сказать, подружились. Насколько это было возможно между этими двумя незаурядными личностями.
Оба отличались от окружающих своей твердостью и решительностью, даже граничащей с грубостью, но в то же время справедливостью и благородством. С другой стороны, у обоих был грешок – гордыня, а также из-за горячности маловато было хладнокровия - важного для полководца и флотоводца качества. Но я в любом случае был рад за адмирала.
- Михаил Николаевич, - уважительно обратился регент к патриарху семейства, - Вы ознакомились с манифестом и измененным проектом конституции.
- Да, Михаил Александрович. И я, и председатель Департамента законов Эдуард Васильевич Фриш, и граф Сольский, и Николай Николаевич Герард…
Я отвлекся от разговора, вспоминая, как Николай хотел сам объявить манифест о принятии Конституции, как высшего законодательного акта. Раннее, он, как и отец был противником конституционного строя, считая самодержавие высшей формой государственного правления, данной Богом. Как и отец, Николай считал, что либеральные реформы, которые провёл его дед император Александр II - неэффективны и вредны для страны.
Но как говориться, вода по капле камень точит. А здесь в его окружении, можно сказать, с моей подачи появились такие либералы, как Великий князь Николай Михайлович. С одной стороны командир Гренадёрской дивизии, под защитой которой теперь находится столица и Гатчина, а с другой стороны – «Филипп Эгалите*», такое прозвище получил в высших аристократических кругах князь, ратующий за создание в России конституционного строя.
*Луи Филипп II Жозеф, герцог Орлеанский. Отличался либеральными взглядами. Во время Великой французской революции примкнул к революционерам, отказался от титула, стал «гражданином» и принял фамилию Эгалите (равенство). В Конвенте голосовал за казнь своего родственника Людовика XVI.
Великий князь Николай Михайлович Романов, большой поклонник республиканской Франции искренне считал, что самодержец российский должен прислушиваться к мнению лучших представителей народа, выбранных в парламент, которые должны влиять на монарха, образуя правительство, несмотря на то, что назначение номинированных парламентом министров формально выполняется монархом. Зато снятие министров с должности может инициироваться парламентскими вотумами недоверия.
В общем, старший Михайлович был сторонником парламентской монархии, при которой у монарха остается мало реальной власти. Монарх царствует, но не правит; он представляет своё государство на разных церемониях во внутренней и внешней политике и является символом своего государства.
Правда, Николай Михайлович, как представитель рода Романовых считал необходимым сохранить за монархом возможность в моменты кризисов и острых конфликтов между парламентскими партиями принимать окончательное решение по утверждению законов и назначению чиновников, вплоть до роспуска правительства и парламента.
Следующим «конституционным камушком» в башмаке Николая II стал Струве Пётр Бернгардович. Отличный экономист, получив место в Аналитическом центре, а вместе с ним и доступ к большому объёму информации, господин Струве как-то быстро отошел от марксизма, вернувшись в лоно либерализма, точнее, либерального консерватизма, экономической основой которого является минимальное государственное вмешательство в регулирование экономики страны.
Аналитические записки Струве об экономическом положении России, подаваемые императору, оказывали на Николая сильное воздействие, открывая глаза на положение подданных, особенно крестьян. А поскольку экономика и политика государства неразрывно связаны, то по запросам самодержца Пётр Бернгардович несколько раз готовил справки и по возможному государственно-конституционному строю Российской империи.
В этом вопросе Струве почему-то придерживался концепции дуалистической монархии, в которой монарх сохраняет статус, схожий с президентом в президентской республике. В отличие от парламентской монархий, в которых монарх играет в основном церемониальную роль, Струве видел юридическим способом ограничения власти монарха через конституцию, в которой проводится разграничение власти парламента, монарха и министерств, посредством обязанности монарха исполнять решения парламента.
Но при этом, по мнению нашего аналитика, министры должны быть ответственными только перед самим монархом, и им же назначаться и смещаться. Указания монарха обязательны к исполнению так же, как и одобренные парламентом законы. Подчинение же монарха парламенту в законодательной сфере обеспечивается правом парламента вотировать бюджет государства. Как экономист Пётр Бернгардович считал экономический рычаг более надежным, чем политический.
Честно говоря, я его в этом целиком поддерживал. Как писал, кажется, фон Клаузевиц: «Политика - это концентрированное выражение экономики, а война есть ничто иное, как продолжение политики, с привлечением иных средств». То есть, экономика стоит во главе угла и политики, и войны, которую мы сейчас ведём. Поэтому и надо прислушиваться к экономистам.
И главный экономический вопрос, который надо срочно решать – это земельный вопрос. «Прожиточный минимум» для крестьянского надела – это 4 десятины на одного мужчину. Если земля плохая и неудобная, то желателен надел в 8 десятин. В 1861 размер надела на душу мужского пола в среднем по пятидесяти европейским губерниям достигал 4,8 десятин. Однако уже в 1880 году этот показатель упал до 3,5 десятин, а в 1900 году – до 2,6 десятин из-за роста населения.
Количество мужчин увеличивается, община должна выделять им землю. Только вот количество земли у общины не прибавляется, а остается тем же сам. Как результат по империи за двадцать лет среднее количество земли на мужскую или ревизорскую душу снизилось практически в два раза.
А маленький надел приводит к целому комплексу проблем. Такие крестьяне не могут держать крупный рогатый скот, его просто нечем кормить. В лучшем случае, в хозяйстве есть только
