Командировка в ад (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович
Поручик, сняв респиратор, разложил добычу, раза в три превышавшую вчерашний дар хуторянки. Милица подхватила роль хозяюшки среди мужчин и споро порезала мясо, хлеб и овощи, разложив по тарелкам. Василий разлил ракию по стаканчикам.
— Пусть командир мне простит, что первым начинаю говорить, — он поднял свой стакан. — Да и не полагается бухать в походе. Но… вы бы видели. Это в бою, когда идут в атаку, падают, смерть… обыденная, что ли. А тут мать с малым ребенком. Оба мертвы. Или она его держала, уже не дышавшая, и он тоже умер — прямо в ее объятиях. Или не спускала с рук холодного. Мужчина приладил петлю к потолочной балке, наверно — хотел прекратить мучения, но сил не хватило в последний момент влезть на табурет, так и кончился под петлей… Ногти сломаны, пальцы в крови — пол скреб перед смертью. Пацан лет четырнадцати и девочка, ну, может на пару лет моложе. Брат и сестра, думаю. Легли на кровать, взялись за руки и как уснули. Только пена на губах… — голос дрогнул, боец запнулся и замолчал, но его никто не прервал. И к еде не притронулись. — Еще не пахнут. Сегодня, наверно, преставились. Там винный погреб пустой, холодный. Снесли их в холод. Потом надо вернуться в село, похоронить.
Он опрокинул чарку, Несвицкий и остальные следом. Огненная жидкость скользнула по пищеводу. Закусили, выпили еще — без тостов и не чокаясь. Конечно, он понимали, куда идут, но надеялись, что часть людей остается на ногах, заботится о тяжелых больных, хоронит покойников. Как та женщина на хуторе, где все выжили. Реальность оказалась куда страшнее. Здесь семья погибла в полном составе.
Раз никакого запаха, то смерть наступила несколько часов назад, максимум — сутки… Ведь могли успеть, с яростью сказал себе Николай, и успели бы, если бы фашисты не устроили танцы с бубном, когда завернули корабль на Дунае. Болгарский крюк обошелся не менее чем в тридцать шесть часов задержки. Эти пятеро сербов стали жертвой германских потуг не выносить сор из избы. Не последними.
— Заканчиваем! — распорядился Касаткин-Ростовский, одолеваемый схожими мрачными мыслями. — На рассвете подъем, быстро обследуем село и скоро двигаем в Високи Планины. Первым на часах будет…
— Можно мы с Цербером, командир? Хоть до утра. Он раньше меня обнаружит, если кто приблизится, — попросил Сушинский
— Уверен? — усомнился Душан. — Все, что я знаю об этих собаках: они крайне недоверчивы к посторонним, привыкают долго. Способен просто ночью сбежать. Или напасть.
— Ты много знаешь про шарацев, но я гораздо больше знаю про собак вообще, — ответил поручик. — И мы с Цербером друг другу — не посторонние, — он потрепал пса по серо-черной голове с опущенными треугольными ушами и висячими брылями. — Я лягу в спальнике у входа, поводок накручу на руку. А ты поглубже устраивайся. И не волнуйся. Милица повкуснее будет.
Незатейливая шутка, в другой обстановке вызвавшая бы улыбки, канула в никуда.
Кобель действительно разбудил часов через пять и весьма прозаическим образом — потянувшись наружу, чтоб облегчиться. Тем самым дернул бельевую веревку, намотанную на запястье нового хозяина, и сам недовольно заворчал.
Несвицкий, быстро позавтракав остатками ночного пиршества, снова принялся зачаровывать раствор в флягах. Касаткин-Ростовский призвал рукастого Черненко, и они взялись осмотреть машину. Внедорожник армейского типа, он вместо заднего ряда сидений вмещал скамьи вдоль бортов, все девять членов команды с поклажей и десятым незапланированным участником помещались без проблем. Ключ в замке. Двигатель, пусть неохотно, прокашлялся и завелся. Полбака топлива, четыре запасных канистры — транспортом они на первое время обеспечены.
Как только Осмоловский вынырнул из погреба с биологическими образцами, взятыми с тел погибших, они начали объезд села, закончившийся через какой-то час, потому что ни трупов, ни живых людей не обнаружили. Никто не выходил ни на сигналы «автовагена», ни на лай Цербера. В хлевах и сараях мучились животные, начался падеж скота, для скрупулезных в таких делах сербских крестьян — дело совершенно немыслимое. Местами изрядно тянуло разложением от мертвых лошадей и овец. Обстановка идеально подходила для съемок фильма ужасов или какого-нибудь постапокалипсиса.
— Гони в город, — скомандовал Касаткин-Ростовский, и Черненко вдавил педаль газа в пол, набирая скорость для подъема. Центральный населенный пункт бановины находился несколько выше на холмах.
Мелькали знаки, указатели. Но ни пешеходов, ни машин.
Первой увидели женщину, катившую какую-то тележку. При виде внедорожника остановилась, закашлялась. Лицо открытое, никаких масок-респираторов.
— Спросим дорогу? — предложил Черненко.
— Дуй вперед, по карте — центр впереди, — отрезал командир.
«Автоваген» понесся дальше, обдав выжившую выхлопом, а Несвицкий подумал — стоит притормозить, и задержались бы минут на тридцать. Горожанка явно больна, хоть переносит грипп на ногах, как минимум осмотрели бы, сделали инъекцию… Сколько людей умрет за эти полчаса?
Каждая лишняя минута, проведенная в дороге, кого-то лишала шанса на спасение. Но и не отдыхать волхвам нельзя, так уж они устроены. И без того прошлая ночь получилась чрезвычайно короткой.
Наконец, затормозили на центральной площади.
— Делимся? — спросил Несвицкий.
— Конечно. Знаю, ты хочешь спасти родственников жены, и это пойдет всем на пользу, будут доверенные лица, — князь не рассмотрел в кабине автомобиля гримасу Николая, никак не считавшего Ольгу человеком, заслуживающим доверия. — Дуй в мэрию, как там у них называется… скупщина, выясняй адрес. Один не ходи, возьми сладкую парочку. Профессор с ассистентом — в больницу, вот она. Берите основной запас раствора. Милица! Ты тоже бери флягу, потом объясню для кого, Черненко с нами. Рации у всех он зарядил, в пределах городка — мы на связи. Ориентировочное время встречи — через два часа здесь же.
С большего этот алгоритм действий был понятен и раньше, вот только, знай Несвицкий адрес Благоевичей заранее, сэкономил бы драгоценные минуты… Но, если спросить его у Марины, та мигом догадалась бы, что муж внутренне допускает свое участие в авантюре. Поэтому, не жалея о несделанном, пустился со всех ног к школе, а не в скупщину. В школе, если там найдется хоть одна живая душа, точно скажут, где искать дом учителя Благоевича.
Живая душа, занимавшее тело преклонных лет, не решилась открыть дверь. Спотыкаясь о незнакомые слова, Николай кричал деду, жестикулирующему за дверным стеклом, что хочет найти невестку с мужем. Собеседник, кроме языкового барьера, страдал тугоухостью, но все же въехал в проблему, махнув рукой в нужном направлении: «учитель живи на краю улице».
Теперь вернее было бы лететь. Василий прилично себя чувствовал и не отстал бы, а здоровяк Олег еще и прихватил бы Цербера в объятиях. Но три волхва над улицей пораженного эпидемией города запросто сойдут за трех всадников Апокалипсиса и вызовут панику. Князь просто припустил бегом. Летный дар, запущенный на малые обороты, только подталкивал в спину. В родном мире, обладая такой суперспособностью, наверняка взял бы олимпийское золото в беге. Здесь же просто несся со скоростью, непривычной даже для шараца.
Так примчались к знакомому по фотографиям дому, правда, не сразу узнанному: до ссоры Ольга присылала снимки в более выгодном ракурсе. За воротами нашлась хозяйка. Выглядела так, что вряд ли пограничники пропустили бы ее по старому аусвайсу: постаревшая лет на двадцать, сгорбленная и непрерывно кашляющая, она тащилась по двору с ведрами в тележке. Наверно, кормила домашнюю живность, пока оставались силы. Зато — живая!
Шавка во дворе что-то тявкнула и моментально спряталась, учуяв Цербера. Женщина обернулась.
— Оля! Это я, Несвицкий из Царицыно. Привет от Марины.
Та натурально не поверила глазам. Отпустила тележку, ведра упали и покатились. Бросилась навстречу.
— Коля⁈ Мы уж не ждали… Никто ничего не ждет… Кроме смерти.
Она зарыдала. Николай обнял свояченицу.
