Разночинец (СИ) - Прутков Козьма Петрович
- Что случилось?
- Фетка мой! – зачастила баба. – Мальчонка! Напасть с ним приключилась…
- Какая напасть?
- Онемел, вот те крест! – женщина с выпученными глазами широко перекрестилась. – Рота не зарывает, токмо мычит! Вот же лихо! Помоги, молим, а мы уж расстараемся, отблагодарим.
«Ну что за напасть?..» – вздохнул я про себя и пошел за бабой к телегам поселенцев.
А когда увидел мальчонку, сильно озадачился. Он действительно не закрывал рот, трясся всем телом и тихонечко подвывал.
- Что с тобой случилось?
- Ауу-ооо…
- Иди ко мне, посмотрю.
- Неауу-у… – мальчик начал еще сильней дрожать.
- Ну? – я обернулся к бабе.
Но она только перепугано затрясла головой.
- Бегали оне! – быстро наябедничала голенастая, белобрысая девчонка. – Фетка с Ванькой, да Провка с Манькой, да мной. А Ванька пужать стал, мол медведка в кустах, а Фетка спужался, заревел да побежал, а потом рот закрыть не смог. Вот так!
Я примерно понял, что случилось, но сильно растерялся. Скорее всего, пацан с перепуга просто вывихнул челюсть. В каком-то фильме я видел, как вправляют такое, но банально боялся приступить к делу.
Пока думал, из-за телеги неожиданно появился косматый плюгавый мужичок в драной рубахе до колен и с размаху отвесил девчонке подзатыльник.
Девочка взвизгнула и убежала, а плюгавый замахал руками и заорал, брызгая слюной.
- А неча тут! Не дам ничего! Нет и все, сказал. Нет у нас ничего. Ишь что удумала лярва! По миру пустить хочешь? Бог дал бог взял…
Баба упала на колени и попыталась обнять его за ноги, но мужичок грубо отпихнул ее ногой.
- Иди отсель, фершал! Даст Бог оклемается, а не оклемается, нового спроворим… – он глумливо ощерился, показывая черные пеньки гнилых зубов.
Я оторопел. Сначала хотел просто дать плюгавому по морде, я могу, при желании, но, из врожденной интеллигентности, как всегда, замешкался.
Вот не так я представлял девятнадцатый век. Совсем не так. Где, мать их галантные кавалеры, дамы в кринолинах и шляпках, зажиточные крестьяне с добрыми мордами и вся остальная посконная, скрепная благодать? Откуда взялось это сплошное невежество и дремучесть?
Пока думал, появился мой верный соратник Ефим. Прошелестел в воздухе размашистый удар, раздался глухой стук и мужичок улетел под телегу.
- Убивец!!! – взвыла баба, но тут же заткнулась при виде кулака под носом.
- Будешь лечить мальца? – спокойно поинтересовался Ефим. – Али пошли отседова, пусть их, баламошек.
- Угу, буду, – я кивнул. – Рогожка какая-нить нужна.
Обернул пальцы тряпкой, придержал пацана второй рукой за затылок…
В общем, каким-то загадочным образом получилось. Клацнули зубы, мальчишка ошарашено уставился на меня и перестал выть.
- Как зовут-то? – я улыбнулся.
- Фетка! – тихо ответил пацан, а потом убежал радостно вопя. – Фетка, я, Феткаааа!!!
Я немного потоптался на ватных ногах, да и пошел к себе. Фершал, бля…
Дело шло к вечеру, возле полуострога густо запахло дымом и варевом, каторжники и вольнопоселенцы поставили котлы на костры. Как недавно узнал, каторжников на этапе никто не кормил, их спасало только попрошайничество. Сам я столовался вместе с начальством этапа, поэтому просто ждал пока меня позовут на ужин. Кормили не то, чтобы изысканно, но обильно и сытно. Саламата да кулеш, крупа, мука, да сало, прости господи, первые дни от такой диеты несло меня как дизентерийного, но потом обвыкся и даже во вкус вошел. Здоровая пища, мать ее, никаких глютоматов, канцерогенов и прочей современной хрени. Сам тоже вносил посильную лепту в рацион, вчера, к примеру, грибов походя набрал – белые, знатные, настоящие гиганты. Дядька Макар, казак, который кашеварил, даже удостоил меня вполне дружелюбного кивка и тут же, немытыми и не чищенными, отправил грибы в котел.
Надо сказать, конвойные казаки вели себя очень независимо, на их угрюмых, бородатых мордах прямо читалось: я казак, государев служилый, а ты кто таков будешь? Впрочем, после того как я посоветовал прикладывать к чирью на пояснице десятнику Коновалому печеную луковицу и чирий на следующее утро лопнул, ко мне начали относиться более-менее сносно.
- Извольте откушать, господин фелшар! – небрежно бросил дядька Макар, проходя мимо.
Я кивнул и встал с бревнышка.
В избе за столом сидел капитан Наумов, пожилой, кряжистый офицер, исполняющий обязанности командира Иркутской конвойной роты и поручик Северский – этапный начальник, кривоногий коротышка, с рано начавшей лысеть головой. Оба сидели в нательных рубахах, по-домашнему. На стене, на крюках, висели их портупеи, с шашками и большущими кобурами. Так-то я не военный, с оружием не дружу, но из-за увлечения компьютерными играми, давно опознал в кобурах Смит-Вессоны «русской модели». Тяжеленные и красивые револьверы.
Я тоже скинул пиджак и скромно уселся на край лавки.
Макар поставил на центр стола большую деревянную миску с дымящимся кулешом, а потом, перед каждым положил по большому сухарю и пучку черемши.
Наумов и Северский переглянулись, потом дружно глянули на Макара. Тот крякнул и выставил на стол небольшую граненую бутылку из мутного стекла.
- Ну, с Богом… – Наумов сам разлил мутноватое содержимое бутылки по деревянным стопкам. – Боже царя храни! Аминь…
Вот честно, в своей прошлой жизни, я вел почти трезвый образ жизни, ежели употреблял, то элитный коньяк в медицинских пропорциях. А тут…
После того, как заел липковатой горячей кашей, остро смердящее сивухой содержимое стопки – испытал почти экзистенциальное наслаждение. Черт подери, воистину вся сила в простоте. И сухарь! Кисловатый, тающий во рту отдавая ржаной аромат. Как же вкусно…
Дальше мы степенно ужинали, черпая деревянными ложками кулеш из общего блюда и хрустя черемшой.
После того, как пропустили по последней стопке, Наумов тяжело уставился на меня, и натужно, с явным недоверием в голосе, просипел:
- Вот скажи фелшар…
Я приготовился к очередному экзамену. Твою же мать, тут каждая минута жизни сплошной экзамен. Я не человек этого времени, все чуждое, неосторожный шаг влево или вправо – прокол может стоить жизни.
- Вот скажи, фелшар, – Наумов прищурился. – Грят, у вас в столицах, нигилизм развелся, грят, люди не хотят жить порядками божьими, какие-то свои правила придумывают, царя-батюшку не чтят…
- И бабы! – поручик Северский с силой прихлопнул по столу ладонью. – Бабы силу почувствовали! Бабы! Етить их в дышло. Где баба – там и непорядок, смущение в умах добрым людям!
От тяжелых взглядов офицеров у меня по спине побежали мурашки. Сам то я, всегда придерживался довольно либеральных взглядов на положение женщин в обществе и на свободу мышления, но тут… тут пришлось импровизировать, потому что… ну… в чужой монастырь со своим уставом не лезут.
- Есть такое, господа хорошие… – я обвел взглядом капитана и поручика. – Всякое случается, порой, вовсе безобразное. Но мне батюшка с измальства толковал, по горбу ремнем приглаживая – закон божий – закон благостной, правильной жизни. Сей нигилизм мне непонятен. А бабы – истинно говорю, они предвестник конца света. Дай ей волю – попрощайся сам с волей.
- И как же думаешь? – Наумов ухмыльнулся. – Как бороться с сиим безобразием?
Я покрутил головой, потер бороду и решительно гаркнул:
- Пороть!!! Всех пороть нахрен, через задницу вбивать благолепие!
- Любо!!! – весело заржал Северский. – Не пропащий еще!
- Любо, правильно мыслишь, фершал! – Наумов саданул меня по плечу, едва не выбив с лавки. – Макарка, тащи есчо горькую!
В общем, ужин удался. До сегодняшнего дня капитан и поручик относились ко мне настороженно, а сегодня отмякли. За своего они меня точно не приняли, но какое-то доверие все-таки появилось.
Сел опять на бревнышко и улыбнулся. Сам-то я сугубо городской житель и никогда не отличался особой любовью к природе. Но сейчас мне даже начала нравиться кочевая жизнь. Легкий ветерок шелестит листочками на деревьях, приятно веет дымком, весело чирикают птички, завели свои трели сверчки. Благодать да и только. Вот только бы где туалетной бумаги раздобыть и вообще будет хорошо. Уж простите, задница моя к лопухам пока не привыкшая.
