Шикша (СИ) - Фонд А.
Он с досадой покачал головой, перемерял еще раз, сердито вычеркнул предыдущую запись, записал всё заново и поднял тяжелый взгляд на нас:
— Нина Васильевна, я думаю, вам нужно вместе сходить на тот участок и вместе поработать, — угрюмо продолжил Бармалей, раздраженно постукивая карандашом по столешнице, — вдвоем вы справитесь быстрее, а по возвращению Горелова поможет вам камералить. Под вашим непосредственным руководством, так сказать.
Нину Васильевну аж передёрнуло, но у нее хватило ума промолчать. Бармалей счел вопрос решенным и опять принялся что-то писать в своём блокноте. Все молчали, было лишь слышно, как Валерка отрывает от газеты листочки и шелестит бумажками от конфет Нина Васильевна.
— Втроем, — вдруг буркнула неугомонная Аннушка.
— Простите, что? — Бармалей аж от своей карты оторвался, с недоумением взглянув на нее.
— Втроем они пойдут, говорю, — повторила Аннушка будничным тоном и с грохотом водрузила еще одну стопку грязных тарелок в ведро.
— Эммм… не понял, — брови Бармалея взметнулись вверх, — вы тоже хотите пойти туда, Анна Петровна? А как же наш ужин?
— Митька пойдет, — как ни в чём не бывало сообщила Аннушка и принялась собирать пустые стаканы со стола.
— А он там зачем мне нужен? — возмутилась Нина Васильевна, нахмурив лоб, отчего стала похожа на сову.
— Сколько тебе укосов надо отобрать? — спокойно парировала Аннушка и смахнула тряпкой крошки со стола.
— Какое твое дело? — огрызнулась Нина Васильевна, настроение которой стремительно портилось.
— Еще раз спрашиваю, сколько укосов? — повторила Аннушка таким тоном, что никто больше огрызаться не рискнул.
— Девять. Три площадки по три повторности, — поморщилась Нина Васильевна и потянулась к вазочке с конфетами. — Для статистической обработки.
— Во-о-от, — подняла указательный палец вверх Аннушка, — девять укосов. А это –почти два мешка. А теперь скажи — кто это всё нести будет? Ты?
— Почему это я? Есть лаборант…
— Нет. Лаборант не будет нести два мешка в такую даль! — покачала головой Аннушка, продолжая рьяно протирать стол и, как бы невзначай, ловко передвинула вазочку с конфетами подальше от Нины Васильевны, — у нее швы на голове не сняты. Оно, так-то по-хорошему человеку больничный нужен, но от вас разве дождёшься? Ей тяжелое поднимать вообще нельзя. Колька запретил. Я сама слышала.
— Да ему лишь бы говорить! что фельдшер в этом понимает! Только зелёнкой мазать умеет… — желчно фыркнула Нина Васильевна и потянулась к вазочке, но не достала и попросила мужиков, — Валерий, подай мне вон ту миску…
Валерий хотел подать, но наткнувшись на предупреждающий взгляд Аннушки, сграбастал свои самокрутки и вышел из столовки от греха подальше. Вслед за ним вышел и черноусый, прихватив коробок спичек.
Я тоскливо торчала у ведра с грязной посудой и не могла решить — вмешиваться мне в этот разговор или лучше не надо. Так-то обсуждали вроде как меня, а при этом моё мнение даже не спросили. Даже Аннушка. Словно меня здесь и нету. С лавки вдруг спрыгнула Кошка, подошла и потерлась об мои ноги, еле слышно мяукнув что-то успокаивающее. Я машинально погладила её и решила пока не вмешиваться.
В столовку между тем заглянул «дон Педро» и бодро отрапортовал:
— Иван Карлович, у нас уже всё готово!
— Иду, иду! — оторвался от записей Бармалей, торопливо собрал все карты и бумаги, и вышел.
Мы остались втроем.
— Вот вернется Колька — сама ему это в глаза и скажешь, — сузила глаза Аннушка и уже демонстративно, с грохотом, переставила вазочку с конфетами на другой конец стола, — а не скажешь ты, так я скажу. А пока он запрет не отменил — Зоя таскать тяжести не будет!
— А кто будет⁈
— Вот Митька и потащит, — пожала плечами Аннушка. — Я Ивану Карловичу сама объясню. Но если ты так категорически против Митьки — тащи сама.
— А тебе на кухне разве помощь не нужна?
— Нужна, — согласилась Аннушка и кивнула на меня, — но я не живодёр, чтобы так над людьми издеваться!
— Да ты что сейчас…! — вспылила Нина Васильевна, наливаясь краской.
— А ну тихо! — рявкнул внезапно вернувшийся Бармалей (он был чем-то недоволен, а тут еще бабы скандал затеяли), — раскудахтались тут, на всю тайгу слышно! Медведей всех распугали! Нина, тебе помощница нужна? Вот и бери Горелову. Анна Петровна вам Дмитрия в помощь дает? Дает. Что тебе еще не нравится?
Нина Васильевна сдулась и промолчала.
Я же очень надеялась, что пойдет дождь.
Но, как назло, распогодилось и пришлось-таки идти. Дорога на третий участок была не то чтобы длинная, но тяжелая. Участки «хорошего» леса, где идти было нормально, постоянно сменялись буреломами и такими плотными зарослями тальника, через который приходилось буквально продираться, отмахиваясь от туч гнуса. Хорошо, что Митька взял топор. В некоторых местах он буквально рубил тоннель. Примерно через полчаса ходьбы мы вышли на обширный участок болота, обильно заросший осоками, белокрыльником и вахтой. Моё сердце испуганно забилось — очевидно после того памятного «пробуждения» в трясине, я заполучила фобию на всю жизнь.
Митька вырубил нам по крепкой палке и мы, проверяя каждый участок для следующего шага, гуськом побрели дальше. Повезло, что путь пролегал по самому краю, так что я даже ни разу не провалилась, прыгая с кочки на кочку за безмятежно шагающим вперёд Митькой.
— Как ты сюда раньше всё это время ходила? — поинтересовался Митька с явной насмешкой, — здесь же не продраться. Где твоя тропинка?
Нина Васильевна предпочла демонстративно промолчать.
Вообще у этих двоих были странные отношения: они еле-еле терпели друг друга, причем если Митька относился к ней с изрядной иронией, то вот Нина Васильевна его на дух не переносила, до зубовного скрежета.
Поэтому дальше они шли молча.
Я тоже молчала: Аннушка дала мне свою куртку с накомарником. Та мне была слишком большая, поэтому постоянно приходилось придерживать капюшон, чтобы тот не падал на глаза.
«Ключевой участок», т. е. площадка, где нужно было рвать траву, представлял собой небольшую узкую долинку, явно сформированную древней мореной и сейчас по центру обильно заросшую сочным разнотравьем — иван-чаем, мятликом, незабудками, щучкой, ромашкой и полынью. По всей долинке там и сям были разбросаны огромные древние валуны самой разнообразной формы и расцветки. По краям вся долинка буйно заросла уже начинающим цвести багульником и карликовой березкой. Так что запах стоял настолько пряно-медовый, что было трудно дышать. Над этим цветочным ковром густо вился гнус, причём появились и оводы. Крупные, злые. С одной стороны, долинку прикрывала отвесная скала, переходящая дальше в небольшие холмы, с другой — шумела тайга. Поэтому и микроклимат здесь явно отличался от всего остального. Не долинка, а самый настоящий «Затерянный мир» — подумалось мне.
Солнце начало припекать сильнее (перед дождем), и мы устроились прямо под скалой, в тенёчке. Нина Васильевна ловко вбила четыре колышка, отмеряв метр на метр портняжной лентой и натянула верёвочки. Получился чуть кривобокий квадрат-метровка. Мы с нею уселись по краям, и Нина Васильевна заставила меня маникюрными ножничками состригать растения прямо у основания, у земли, но так тщательно и осторожно, чтобы не зацепить корень. Все побеги нужно было аккуратно складывать в огромные бумажные конверты, разделяя зеленую и мертвую траву, и потом подписывать. Мутота-скукота, в общем. И таких тошнотворных квадратов нужно было «настричь» аж девять.
Митька сунулся было помогать, но, увидев, что надо делать, сердито сплюнул и отошел в тенечек под березу, где демонстративно улегся на мягкий мох и закрыл глаза. «Вот ему хорошо», — завидовала я, обливаясь потом и отмахиваясь от гнуса.
С маниакальностью дятла я состригала и состригала эти проклятые мелкие былинки и листочки и тихо сатанела. Вот не зря на некоторых говорят «ботан». И правильно, кстати, говорят — ну как нормальному человеку можно вот это всё выдержать⁈ Чем думают люди, выбирая себе эту специальность? Хорошо, что я лаборант не по ботанике… ненавижу ботанику, все эти гербарии, пестики и тычинки…! и укосы тоже ненавижу!
